Юрий Власов - Временщики
Кровь, горе, измена, расправы во имя наживы.
Другой мой греческий товарищ однажды заметил (мы говорили о 1940-х годах): "У западной демократии два лица. Когда всё более или менее благополучно, одно лицо усердно распинается о правах человека. Лишь обстановка осложнится, лицо демократии стягивается в гримасу фашизма". Иначе говоря, в кроваво-клыкастое беззаконие.
Непорочные одежды буржуазной демократии.
В 1990-е годы компартию Греции возглавила Папарига - дочь Димитриса Папаригаса (1896-1949). Ученик кузнеца, военный матрос, участник греко-турецкой войны 1922 года, Димитрис в тому же году стал членом компартии. Это личность во всех отношениях легендарная. Он арестовывался, вырывался на свободу, неизменно возвращаясь к борьбе. С 1927-го по 1931-е годы он - член Центрального Комитета и член политбюро партии. После ареста в 1930 году бежал на другой год из тюрьмы Сингру. В 1936-м снова повязан - и снова бежит, но уже в 1944 году из концлагеря Хайлари.
В 1944-1945 годы Папаригас - уже секретарь Афинского горкома партии. С 1946 года он - генеральный секретарь Исполкома Всеобщей конфедерации труда Греции, а также член ЦК партии. И уже в 1947 году опять выслежен охранкой и арестован, но через несколько месяцев снова добывает себе свободу. И вот, наконец, развязка: в 1948 году Папаригас схвачен и 20 февраля 1949 года убит в застенках афинской охранки.
О русском же коммунизме можно сказать лишь одно: он сгнил на своём корню, именно сгнил и сгнил по своей воле, на своём родном корню, его никто не уничтожал. Здесь борцы и пламенные вожаки, не щадящие себя, даже через микроскоп не просматриваются. Здесь в обилии мелкие и крупные буржуа с мещанской психологией и наклонностями матёрых интриганов.
Ныне русский коммунизм представляет собой позорное зрелище: соглашательство, предательство, обман народа, непрерывное разрушение и враждебный подрыв несравненно более сильного по смыслу и влиянию патриотического движения, за которое он слабосильно и паразитически цепляется.
Руководители самой крупной ныне партии научного коммунизма - подлинные выкормыши разрушителя Большой России бывшего члена политбюро Александра Яковлева, просиживатели кресел в Думе, соглашатели, одобряющие бюджеты удушения России, пропустившие целый рой противонародных законов. Это жалкие тряпки, о которые режим вытирает ноги. Они ни разу и нигде не отважились возглавить народное движение.
Они будут сметены. Скорее всего на смену им придут в волевом, нравственном и политическом отношении совершенно иные люди.
Родина моя - Россия!
Земля моя - Россия!
Любовь и страсть мои - Россия!
При всей враждебности Эйнштейна к вождизму он сам незаметно для себя высказывался не без одобрения за значение авторитета личности.
Так он отзывался о Марии Склодовской-Кюри:
"Моральные качества замечательного человека имеют, вероятно, большее значение для его поколения и для исторического процесса, чем чисто интеллектуальные достижения. Эти последние сами зависят от величия духа, величия, которое обычно остаётся неизвестным"*.
* Кузнецов Б. Г. Эйнштейн - М.: Академия наук, 1962. С. 284.
А это уже не что иное, как невольное подчёркивание значения личности для людей, общества, народа.
В молодости я писал: "Культ вождя - это уже замена разума у людей одним единственным разумом, почти божественно непогрешимым, иначе - ненужность разума всех других... Удар по всем вождям и культам!".
Мы только-только освобождались из-под чугунной длани вождя.
С тех пор многое пришлось испытать и понять.
Желание жить по идеалам сталкивается с представлением о свободе всего общества, сталкивается с нажимом других народов, угрожающих свободе твоей страны.
И, наконец, само политическое выражение демократии потрясло меня: это совершенно продажная власть, безоговорочно враждебная любым национальным основам государства. Демократия - это диктатура денег. Правят те, у кого капиталы. Причём тут власть народа?
С отвращением и ужасом разглядел я в демократии её природную враждебность национальному государству, а любовь к Родине и народу - одно из самых сильных чувств во мне.
Всё это перевернуло меня.
"Республика означает продажность государственной власти, - пишет Освальд Шпенглер в своей знаменитой работе "Закат Европы". Президент, премьер-министр или народный уполномоченный являются послушными ставленниками партии, а партия - послушной ставленницей тех, кто её оплачивает"*.
* Освальд Шпенглер. Закат Европы: Т. I. Образ и действительность. - М-Пгд: Изд. Френкеля, 1923. С. XXII, ХVIII, ХIХ.
Я и доселе считал, что мы должны избавиться от тупой, вырождающейся власти партийных секретарей. Теперь же я оказался непререкаемо убеждён в том, что власть должна быть прежде всего не интернациональной, не космополитической, а национальной. И строиться она должна на сочетании капиталистического и социалистического укладов.
Оставлять же власть демократической, то есть космополитически-хищнической, по отношению к России не позволяла моя природа русского человека. Демократия вела и ведёт к расчленению России и уничтожению русского народа.
Шпенглер закончил свою книгу ещё до первой мировой войны. Переработав, издал её в Мюнхене в декабре 1917 года. Он утверждает, что мировое гражданство - жалкая фраза. "Мы люди определённого века, определённой нации, круга, типа". И далее утверждает, что это наша принадлежность к определённому типу является необходимым условием, при котором наша жизнь приобретает "смысл и глубину".
И он же отпускает глубокое замечание, что личное начало враждебно порядку и проявляется в жестокой эксплуатации более слабых народов и классов (он подразумевал Англию).
Под "личным" Шпенглер разумеет демократию, в которой главное - это "личное Я", это эгоизм, это гибель единого целого, чем является народ*.
* Там же.
Государственная власть должна сосредоточиваться в руках национального руководителя при неукоснительном контроле за ней.
Мы должны заковать волю руководителя в свод установлений, которым он должен будет неукоснительно следовать.
Нарушения будут означать лишение его власти через особые учреждения контроля.
Необходимость сосредоточения власти в руках вождя (национального руководителя) не есть тоска по палке, а жестокая историческая необходимость. В других условиях России просто не выжить.
Следует подчиняться действительности.
Можно не жаловать и отрицать то, о чём я пишу, но другой подход будет означать, как и все другие подходы, лишь доразрушение России.
ГЛАВА X
Русская история, как наука, лишь в определённой степени является итогом усилий представителей своего народа, более всего её объясняли, писали иностранцы по крови и русские - иностранцы по духу ("западники"). С моей стороны, это упрощенное толкование, однако оно обнажает хронически нездоровый процесс в недрах науки. Одним незатихающим столкновением являлась борьба между русским взглядом на тысячелетние явления русской жизни и взглядом пришельцев, к которым постепенно стала примыкать едва ли не большая часть русского культурного общества.
До Петра I грамотные люди изучали первоисточники, то есть сами летописи, поскольку обобщающих работ ещё не существовало.
Читаем в известном труде профессора петербуржской духовной академии Михаила Осиповича Кояловича (1828-1891) "История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям":
"В этом удостоверяет нас чрезвычайное множество летописных списков, сохранившихся до настоящего времени, и весьма ограниченное обращение в нашем послепетровском обществе издававшихся летописей. Когда в сороковых годах (1840-х - Ю.В.) археологическая комиссия приступила к изданию летописей, то для издания только начальной летописи или временника Нестора она имела у себя под руками 150 летописных списков. Ей присылали их из разных мест целыми десятками. Почти в каждом замечательном монастыре есть один или даже несколько
летописных списков...
Самый большой удар летописной деятельности, даже списыванию летописей, нанёс, без сомнения, Пётр I, когда запретил в духовном регламенте простым монахам держать в келии бумагу и чернила. Впрочем, и в эти трудные времена летописи все-таки писались...
За это время, когда наши летописи свободно составлялись и служили главнейшим выражением книжного русского самосознания, они имели теснейшую связь с нашею государственностью... С развитием московского единодержавия объединяются и летописи, - является по преимуществу сборный, сводный характер летописи..."*
* Коялович М. Там же. С. 11,13. Текст выделен мной. - Ю.В.
И о нашей жизни словами почтенного историка Сергея Михайловича Соловьева (1820-1879): "...народный дух страдал, чувствовалась измена основному жизненном правилу... чувствовалась самая тёмная сторона новой жизни, чувствовалось иго с запада, более тяжкое, чем прежнее..." (Коялович, С.362).
