Сергей Лагодский - Загогулина в портфеле президента
Апрельский Пленум ЦК КПСС в 1985 году провозгласил курс на «ускорение» социально-экономического развития страны. Лидер партии М. С. Горбачев призвал включить широкие массы в процесс «перестройки» и демократизировать всю жизнь социалистического общества, расширить условия для реализации политических, социально-экономических и духовных потребностей личности.
В феврале 1986 г. на XXVII съезде КПСС была предложена концепция «ускорения социально-экономического развития страны». Казалось, что все беды экономики происходят от распыления средств, от недостаточной продуманности капиталовложений. Поэтому главным стержнем ускорения было изменение инвестиционной политики. Предусматривалось перераспределение финансов в отрасли, определяющие технический прогресс, в первую очередь, в машиностроение. В него планировалось вложить в 1,8 раз больше средств, чем в предшествующую пятилетку, и на этой основе в кратчайшие сроки построить новые заводы, реконструировать старые, обеспечить техническое перевооружение отрасли, осуществить электронизацию, компьютеризацию, освоение самых передовых технологий, в первую очередь ресурсосберегающих. По существу речь шла о второй индустриализации страны.
Однако в отличие от 30-х годов, когда индустриализация осуществлялась при опоре на собственные силы, предусматривалось широкомасштабное привлечение иностранных кредитов. Ожидаемый быстрый подъем экономики позволил бы вернуть их в кратчайшие сроки.
Но вопреки ожиданиям, программа технического перевооружения сразу же натолкнулась на инерцию системы, Перевод на 2-3-х сменную систему работы потребовал изменения графика работы транспорта, магазинов, столовых, детских учреждений, поэтому и не был осуществлен в столь крупных масштабах. В условиях всеобщего дефицита и монополизма производителя лозунг улучшения качества выглядел просто нелепо; все равно брали любую продукцию. Меры же, направленные на укрепление дисциплины, были настолько непродуманными, что кроме вреда ничего не принесли.
Особый ущерб как экономике, так и авторитету власти нанесла антиалкогольная кампания, развернувшаяся с мая 1985 года. В ряде районов было введено полное запрещение продажи алкоголя, началась массовая вырубка виноградников в Армении и Крыму. Бесконечные очереди за водкой вели к унижению людей, к массовому озлоблению народа. Возросло производство самогона, употребление суррогатов. Принимаемые муры не был экономически обоснованы — доходы от продажи водки составляли значительную часть доходов бюджета (по некоторым подсчетам до 30 %). Ущерб от антиалкогольного законодательства составил около 40 млдр. рублей.
Огромный урон нанесла экономике страны Чернобыльская катастрофа. 25 апреля 1986 г. на атомной станции произошел взрыв реактора и пожар. Радиоактивное облако затронуло ряд европейских стран, но, в первую очередь, серьезно пострадали Украина и Белоруссия. Было эвакуировано свыше 120 тыс. человек. С трудом удалось предотвратить радиоактивное заражение Днепра и ряда других рек. Трагедия имела поистине планетарный масштаб, для ликвидации ее последствий потребовались огромные средства. Все первоначальные планы экономического развития страны сразу оказались под угрозой срыва…
Но Советский Союз, несмотря ни на какие катаклизмы, продолжал развиваться. Период возникновения кооперации также стал весьма заметным в истории нашего государства. Принятый в 1988 году Закон о частной деятельности в более чем 30 видах производства товаров и услуг открыл дорогу сотням тысяч людей в новую, доселе неизведанную сферу бизнеса. Для того, чтобы открыть свое дело, необходимо было зарегистрироваться и платить налог с доходов до 65 процентов. Но и эта грабительская налоговая обуза уже не могла остановить активных людей. К 1990 году более 7 миллионов граждан были заняты в кооперативном секторе. К слову, этому способствовали и решения XIX партийной конференции, на которой было намечено создать «правовое» государство. Власть должна была стать превыше чиновников и партийных органов. Тогда же было принято смелое решение отстранить партийные органы из хозяйственного управления, полностью передав эти функции Советам.
Настоящий фурор в обществе произвела статья «Не могу поступаться принципами» Нины Андреевой, малоизвестного преподавателя Ленинградского технологического института, в газете «Советская Россия», опубликованная 13 марта 1988 года. Спустя три года после смерти Константина Черненко, считавшейся отправной точкой эпохи перестройки, вся советская перестроечная общественность пребывала в тихом нокдауне. Утром многие люди, прочитавшие в этой газете статью Андреевой, сделали недвусмысленный вывод: горбачевская оттепель закончилась, сверху дана команда на «отстрел» прорабов перестройки.
— Сейчас даже трудно представить себе, — считает публицист Дмитрий Травин, — почему в тот момент отдельная статья в отдельной газете вызвала такой переполох. Но в начале 1988 г. страна жила еще по законам советской тоталитарной системы, в которой пресса рассматривалась как орудие централизованной пропаганды.
Статья Андреевой была написана с ортодоксально коммунистических позиций и полностью отрицала те новые перестроечные ценности, которые стали (причем пока еще довольно робко) просачиваться на страницы газет и журналов. Советские интеллектуалы даже представить себе не могли, что подобный выпад мог быть случайностью. Тем более что буквально на следующий день Егор Лигачев, имевший славу главного противника перестройки, на совещании с редакторами ведущих изданий (которые он курировал в качестве партийного идеолога) настоятельно рекомендовал статью к изучению. А подобная рекомендация фактически означала требование поддержать курс, намеченный «Советской Россией» — «Совраской», как презрительно стали именовать ее в демократических журналистских кругах.
Значение самой Андреевой было ничтожным. На какое-то время она, правда, стала знаменитостью и даже создала свою собственную, наиболее ортодоксальную компартию. Но никакого влияния на политическую жизнь ни тов. Андреева, ни ее организация не оказали. Понятно, что автором статьи просто попользовались. Вопрос только в том: кто и зачем?
Чтобы ответить на данный вопрос, надо вернуться в начало 1987 г., откуда растут корни интриги, вышедшей на поверхность 13 марта 1988 г. Примерно в то же время, когда решено было начать разрабатывать первую экономическую реформу, горбачевское руководство наметило и мягкую политическую либерализацию. Выразилась она в прекращении глушения западных радиостанций, вещающих на СССР, и в разрешении публиковать некоторые художественные произведения, запрещенные ранее. «Первой ласточкой» стали «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова, прочитанные за несколько месяцев буквально всей советской интеллигенцией. За «Детьми» потянулись другие романы, а также материалы историков, разоблачающих сталинизм, и статьи экономистов, анализирующих реформы.
Фактически перестройка стала медленно выходить за пределы партийного аппарата. В политической жизни страны, пусть и косвенным образом, начала участвовать интеллигенция, особенно творческая. Конечно, до 1989 г. она ни на что серьезно влиять не могла, но публично обнародованные взгляды, вызревшие в интеллектуальной среде, внезапно углубили разногласия среди преимущественно андроповского по своему менталитету партийного руководства. Оказалось, что народ о чем-то размышляет вне партийного контроля и итоги этих размышлений заводят так далеко, как многим аппаратчикам и не снилось.
Пришедшая извне инфекция стала разрушать псевдоединое горбачевское политбюро. Между Лигачевым и Яковлевым еще в 1987 г. наметился острый конфликт. На фоне полемики об экономической реформе идейные разногласия становились еще более заметными, хотя на публику их не выносила ни та, ни другая стороны. Однако в октябре один из нарывов прорвало так, что скрыть кризис партии было уже невозможно. Речь идет об отставке Бориса Ельцина.
На октябрьском пленуме ЦК он «наехал» на Лигачева за провалы в оргработе и на самого Горбачева за славословия, постоянно раздающиеся в адрес генсека. Ельцин, бесспорно, был раздражен тем, что на него «повесили» Москву, заставили разгребать гришинское наследие, но не поддержали должным образом. Первый секретарь МГК КПСС уже чувствовал, что в свете горбачевского подхода к управлению он запросто может оказаться крайним, т. е. ответственным за перегибы.
И Ельцин решил обострить конфликт, подав в отставку. Никаких демократических новаций он не предлагал. Скорее всего, ожидал, что Горбачев не допустит раскола и вынужден будет ограничить кураторство Лигачева, дабы сохранить столь нужного ему лидера московской парторганизации. Угроза отставки в свете подобной логики должна была лишь укрепить позиции Ельцина.
