Дмитрий Павлов - На пути к Цусиме
В момент прохождения основных сил 2–й эскадры число пароходов было увеличено до 12, и Гартинг получил возможность непрерывно наблюдать в «своем» районе движение ее судов. Существенно облегчала его задачу поддержка, которой ему с помощью сотрудников российского посольства удалось заручиться в ряде датских министерств. В результате чиновники морского ведомства этой страны информировали Гартинга о подозрительных судах, замеченных в море с датских маяков, полицейские власти получили указание Министерства юстиции содействовать российскому агенту, а МИД и Министерство финансов, по его просьбе, потребовали от таможни особо бдительно досматривать прибывающие из‑за рубежа грузы и изымать взрывчатые вещества — напомним, что возможность минирования японцами балтийских проливов рассматривалась тогда как наиболее вероятная. Специально для провода эскадры Рожественского через балтийские проливы правительство Дании выделило 20 коронных лоцманов[81].
Одновременно с Гартингом и его агентурой в интересах охраны эскадры работали и сотрудники российских дипломатических миссий в Скандинавии. «Считаю долгом довести до сведения Вашего сиятельства, — писал в середине августа 1904 г. графу Ламздорфу российский посланник в Дании А. П. Извольский, — о разговоре, который я имел со здешним морским министром касательно предупреждения попыток со стороны японцев нанести вред нашей эскадре при предстоящем проходе ее из Балтийского в Немецкое море. Вице–адмирал Иёнке сказал мне, что, со своей стороны, им принят целый ряд мер для самого тщательного наблюдения за всем, что происходит в датских портах и водах: инструкции в этом смысле даны командирам всех датских военных судов, коронным лоцманам, чинам правительственной рыбной инспекции и служащим на маяках. О каждом подозрительном судне или другом явлении предписано доносить в Морское министерство, откуда сведения эти будут тотчас же сообщаться негласным образом вверенной мне миссии»[82]. Таким образом, датские военно–морские силы были негласно привлечены к обеспечению безопасности русской эскадры. По уверению датского корреспондента «Times», в Копенгагене «никто не верил в реальную опасность» японских мин благодаря чрезвычайным мерам предосторожности, принятым местными властями: «Даже в самых маленьких провинциальных городках […] каждый путешественник и иностранец наблюдался с бдительностью почти смехотворной»[83].
Гартингу, однако, было не до шуток. Он регулярно, иногда — по нескольку раз в день — докладывал Извольскому о ходе дела, сообщал ему имена датчан, характер и степень их участия в своей «сторожевой службе». В момент прохождения эскадры у берегов Дании такие доклады он делал российскому посланнику почти ежечасно, а тот, в свою очередь, информировал своего министра, а также вдовствующую императрицу–мать Марию Федоровну, датчанку по происхождению, которая в тот момент гостила на своей «первой» родине. Личная заинтересованность в этом деле вдовствующей императрицы лишала Гартинга возможности избавиться от такого назойливого и, по его мнению, чрезмерного внимания к своей персоне руководителя российской миссии в Копенгагене.
В Швеции под непосредственным руководством Гартинга действовал консул Березников, который, по позднейшему отзыву Департамента полиции, «способствовал принятию мер к благополучному проследованию эскадры, причем для получения ближайших указаний неоднократно ездил в Копенгаген к командированному по этому делу чиновнику Департамента полиции»[84]. На это время в ведение консула был передан информатор из японской миссии в Стокгольме, который по заданию российского Департамента полиции был завербован агентом французского Разведочного бюро в августе 1904 г. («гонорары» этого информатора также оплачивались из секретных сумм Морского министерства). Содействие Гартингу оказывали военный атташе в странах Скандинавии полковник А. М. Алексеев и генеральный консул России в Норвегии. «Шведское правительство, подобно датскому, — докладывал руководителю русской военной разведки генералу В. П. Целебровскому полковник Алексеев, — с официальной стороны имеет наблюдение за деятельностью прибывающих в Скандинавию неурочных японцев»[85].
Вскоре из Скандинавии в Петербург стали приходить тревожные известия. «Из поступивших за последние три недели донесений консулов и собранных сведений о появлении на берегах Балтийского моря японцев видно, что они продолжают прибывать поодиночке, по два [...] и продолжают направляться в Швецию и Норвегию, — докладывал Алексеев. — […] В чем заключается деятельность приезжих в Швецию, еще не констатировано, но можно думать, что она носит разведочный шпионский характер». «Организованное г–ном Гартингом фактическое наблюдение за побережьем скандинавских и датских вод […] уже вполне функционирует, и получаемые им сведения направляются в Главный морской штаб»[86], — заключал свой рапорт русский военный атташе. Худшие опасения подтвердило появление в балтийских проливах миноносцев без опознавательных знаков, неоднократно зафиксированное наблюдателями Гартинга с моря и с суши. В начале сентября под видом туриста туда неожиданно явился японский военно–морской атташе в Германии капитан Такикава в компании с двумя немцами. Один из них, отставной лейтенант прусского флота Цигер (Zieger), ночью с мыса Скаген тайно подавал кому‑то фонарем сигналы в море, а сам Такикава сносился с секретарем японской миссии в Берлине шифрованными телеграммами. Японский офицер и его сообщники были сразу взяты иод наблюдение, вскоре арестованы датскими властями и выдворены из страны. «Газеты пишут, что офицер японского флота арестован в Копенгагене по подозрению в шпионаже. Пожалуйста, ответьте, есть ли он наш военно–морской атташе», — шифром запросил Митцухаси своих коллег в Берлине 8(21) сентября[87].
В Главном морском штабе на сообщения Гартинга реагировали двояко. Не имея возможности контролировать полицейского чиновника, штабные офицеры терзались сомнениями, не морочат ли им голову и не напрасно ли тратятся в Скандинавии казенные средства. По словам Штенгера, Гартинг «не упускал случая нам представлять все более и более страшные агентурные сведения, якобы им полученные. Денег он изводил уйму, уезжая в Швецию и организуя там охрану […]; было ли это, однако, так в действительности, — сказать затрудняюсь. […] И хотя закрадывалось большое сомнение в справедливости его сведений, но надо отдать ему справедливость — он умел хорошо придать всему оттенок правдоподобия, а так как проверить его не было никаких средств, то и приходилось, поневоле все же с его сообщениями считаться»[88]. Оснований для подобных подозрений не было никаких, зато в полной мере сказывалась обычная «ревность» штабных к штатскому «чужаку».
Судя по всему, несмотря на выдающуюся энергию и работоспособность самого Рожественского, в его штабе и тогда, и позднее царила рутинно–канцелярская обстановка, увы, типичная для такого рода учреждений. «Насколько адмирал, не пропускавший мимо ушей ни одного замечания, все помнивший, обо всем думавший, всецело отдававшийся мысли и заботе об успешном ходе военных действий, возбуждал симпатию […], — свидетельствует наблюдатель, — настолько же его штаб производил впечатление типичного штаба мирного времени […] со всей его важностью и замкнутостью, мелкими интригами и той особой, ревнивой охраной своей части делопроизводства от всякого постороннего вторжения, которая служит главной основой канцелярской тайны. Не только сделать самостоятельный доклад, но даже просто в присутствии адмирала высказать свое мнение, подать совет по поводу какого- либо мероприятия, — значило возбудить против себя глубокое негодование соответственного специалиста»[89]. Формирование 2–й эскадры и подготовка ее к выходу в море сопровождались появлением огромного количества разного рода распоряжений, директив, приказов, схем, инструкций и прочих бумаг. С мая по сентябрь 1904 г. включительно штаб командующего издал свыше 400 циркуляров по самым разным вопросам, не считая тетради секретных схем[90], которыми, казалось, была предусмотрена любая неожиданность и регламентирован каждый шаг моряков в походе. Однако, недоверчиво отнесясь к информации Гартинга, морские штабисты упустили сообщить ему систему сигналов для переговоров эскадры с кораблями его агентуры во время движения через балтийские проливы. Это упущение чуть было не обернулось серьезной аварией нескольких кораблей эскадры, включая флагманский броненосец.
Сам Рожественский, за плечами которого была хорошая школа военно–разведывательной работы (в 1891–1894 гг. он состоял российским военно–морским атташе в Великобритании), другие старшие офицеры 2–й эскадры, а также руководитель Главного морского штаба адмирал Вирениус сведениям Гартинга доверяли, к его информации прислушивались и его усилия ценили. На прямой вопрос того же Семенова, что сделано для обеспечения безопасности эскадры, начальник штаба Рожественского заверил, что «все меры приняты»: «Помимо наблюдения со стороны датских военных судов, оберегающих нейтралитет своих территориальных вод, — сообщил капитан 1–го ранга К. К. Клапье‑де- Колонг, — у нас организована и своя собственная охрана как с берега, так и на воде при посредстве специально зафрахтованных пароходов, которые крейсируют в проливе и будут смотреть, чтобы какие- нибудь подозрительные суда не набросали мин на пути эскадры перед самым ее проходом»[91].
