Джульетто Кьеза - Русская рулетка
Претензиям на больший суверенитет нет конца. Немалая группа таких крупных регионов, как Волгоградская, Воронежская, Мурманская. Курганская. Архангельская, Саратовская области. Ростов-на-Дону, а также Ханты-Мансийский и Агинский бурятский автономные округа, заявила о праве приостанавливать на своей территории действие федеральных законов, если они противоречат местным законам. Получается, что субъекты федерации ставят собственные законодательные нормы выше норм самой Федерации. Пять республик (Адыгея, Ингушетия, Северная Осетия — Алания, Кабардино-Балкария, Дагестан), а также Тюменская область объявили своей исключительной собственностью подземные природные богатства, а некоторые — даже воздушное пространство над своей территорией. Перечислять «суверенные» глупости можно бесконечно, но, к сожалению, приходится признать, что все они воспринимаются очень серьезно самими авторами. Общее впечатление таково, что имеешь дело с поразительной незрелостью, с абсолютным культурным и юридическим примитивизмом. Это все равно, что дать ребенку заряженный пистолет. Рано или поздно он выстрелит, но неизвестно в каком направлении.
Надо сказать, что только часть «суверенных» глупостей включена в тексты двусторонних договоров, подписанных Ельциным и местными правителями. Но эта часть уже включена в систему юридических прав Российской Федерации. Процесс пошел вглубь и по некоторым признакам приобрел необратимый характер. На наших глазах происходит «растворение суверенных прав Российской Федерации через одностороннее их присвоение со стороны автономных субъектов» (Сиядулаев Н. Независимая газета — приложение «Регионы». 1998 № 3).
Нарушения федеральных законов, а также самых основных конституционных норм, среди которых права человека, стали разменной монетой в посткоммунистической и преддемократической России. На Кубани (Краснодарский край) близкий к коммунистам губернатор Николай Кондратенко своим декретом устанавливает дискриминацию языка турок-месхетинцев, проживающих в крае. В Адыгее, Кабардино-Балкарии, Ингушетии, Северной Осетии-Алании, Бурятии. Башкирии, Республике Коми, наоборот, законодательно утверждается дискриминация русского языка. В Мордовии сейчас президент, избранный 25 % избирателей республики, присвоил себе право назначать руководителей всех структур местной власти, вплоть до председателя сельсовета. Парламент, составленный из «своих» депутатов, принял решение продлить президентские, а заодно и свои полномочия до 2000 года, чтобы не тратить время попусту на новые выборы.
Кстати, подобные ситуации складываются во многих автономиях, где в штыки восприняли конституционную норму об ограничении президентского правления двумя сроками и где глумятся над законом, принятым Думой, о распространении этой нормы на выборных руководителей всех уровней. Только за 1996–1997 годы Генеральная прокуратура России опротестовала 1500 законодательных актов, принятых в субъектах Федерации. Впрочем, без каких-либо последствий, поскольку правовой механизм исполнения решений органов центральной власти отсутствует. Министерство юстиции, которое вроде бы располагает властными полномочиями, чтобы навести порядок, до сих пор не сделало ничего. Конституционный суд почти за 2 года (март 1995 — декабрь 1997) рассмотрел всего 15 дел о конституционности законодательных актов субъектов Федерации. (Только в одном из 15 случаев рассматриваемый закон был признан соответствующим федеральной Конституции.) И что в итоге? Федерация неравноправных непокорных автономий под руководством президента, который вместо утверждения согласия занимается подстрекательством, федерация, конституционно спроектированная некомпетентной и трусливой интеллигенцией…
Глава 3
ЕВРОАЗИАТСКОЕ УРАВНЕНИЕ
То, каким образом будет распределена власть над Евразией, сыграет решающую роль в установлении глобального господства Америки и ее исторической судьбе» — мысль из эссе Збигнева Бжезинского «Геостратегия для Евразии (Foreign Affairs. 1997. № 5), которое по странному совпадению вышло как раз в то время, когда в России и во всем мире господствовала уверенность, что страна вот-вот выйдет из кризиса и сотворит самое настоящее «экономическое чудо». Те российские эксперты, кому попались на глаза пятнадцать страничек, написанных «поляком», посчитали их кто — политической провокацией, кто — очередным проявлением неодолимой ненависти к России, кто — тотальной дезинформацией относительно неизбежного триумфа капиталистической реформы, организованной Гайдаром — Чубайсом — Дубининым в согласии с указаниями Международного валютного фонда. Как мог человек, живущий в Америке. быть таким отсталым и несовременным, чтобы выдвигать проект, столь оскорбительный для нового партнера, только что приглашенного за стол сильных мира сего?
Виталий Третьяков, главный редактор «Независимой газеты». решил даже полностью опубликовать работу Бжезинского: пусть читатели сами увидят, каковы настроения определенной — и немалой — части американского истеблишмента. Очевидно, Третьяков хотел предостеречь читателей от соблазна считать «перевод» России в класс «цивилизованных стран» свершившимся фактом. Но большинство российских обозревателей просто пожали плечами. Пусть, мол, старые советологи американской школы говорят. что хотят: как они ничего не понимали во времена социализма, так по-прежнему и блуждают в потемках. Безразличными остались не только прозападники, которые просто не могли приравнять позицию Бжезинского к позиции Запада (как может «империя добра» думать о нас так плохо?), но и практически все национал-патриоты, включая коммунистов. Последние были убеждены, что «американские планы» ликвидации России основывались на недооценке ее стратегической неуязвимости — проявилось что-то вроде «синдрома непобедимости», выглядящего весьма своеобразно в стране (не говоря уже о конкретных людях), последние девять лет занятой только зализыванием ран после поражения. Тут проявились еще две типичные черты современной российской политологии (и российской интеллигенции в целом): историческая убежденность, что иностранцы не в состоянии понять Россию («Сибирский цирюльник» Никиты Михалкова — последний яркий тому пример), и твердокаменная уверенность, что Россия, всегда выходившая живой из страшных трагедий своей истории, не может не победить даже после катастрофы, подкосившей ее в конце XX века.
Что касается первого убеждения, можно только пожелать россиянам пересмотреть его для их же собственной пользы. Да, американская советология мало что понимала в советском и российском обществе. Но для того чтобы спровоцировать катастрофу, оказалось достаточно потрясающей неспособности самих российских элит и интеллигенции понять собственную страну. Похоже, что именно россияне — я имею в виду наших современников — затрудняются понять самих себя и свою историю. Что же касается наблюдательности иностранцев, то достаточно перечитать маркиза де Кюстина. Разумеется, он принадлежал к исключениям, но исключительной была и способность де Токвиля улавливать основные черты американского общества. Кстати, как и де Кюстин, он тоже француз. Так что вопрос не столько в том, что иностранцы в целом неспособны к пониманию России (или любой другой страны), сколько в том, чтобы отыскать то. что нужно, в океане глупостей, сказанных и произнесенных во всем мире. Полезных мыслей всегда меньше, но они могут оказаться бесценными, если только вы не думаете в глубине души, что и так во всем превосходите остальных. Как раз это и является одним из характерных проявлений чувства неполноценности российской интеллигенции. Что же до второго — твердокаменного, как я уже сказал, — убеждения в стратегической неуязвимости России, то оно — просто симптом впечатляющей культурной отсталости новых российских элит, не поспевающих за глобализацией. С самого начала кризиса (если считать таковым саму констатацию его существования и последовавшую за этим горбачевскую перестройку) они не смогли понять, что глобализация ставит каждую страну, маленькую или большую, сильную или слабую, в совершенно невиданное доселе положение. Юридические критерии национального суверенитета отходят на второй план, а возможности народа держать ответ перед самим собой, «индивидуально» по отношению к остальному миру постепенно уменьшаются и сходят на нет. Разумеется, эта схема проявляется по-разному в разных странах в зависимости от их размеров и ее развитие идет не линейно. Но, несмотря на известные эмпирические различия, тенденция носит общий характер и необратима. Никто и никогда, на каком бы континенте он ни жил, не сможет больше пренебрегать ею. (Что, однако, не означает отсутствия сопротивления и отчаянных, почти инстинктивных попыток избежать этой участи.) Не приходится сомневаться, что в нынешнем виде глобализация порождает потрясения и ведет к тяжелейшим локальным и всемирным кризисам. Необратимость и неизбежность этого процесса также не означают, что время от времени сила традиций не сможет пересилить ход событий, навязанный внешним давлением. Но уже никто не может надеяться в будущем самостоятельно решать свои внутренние противоречия.
