Сергей Желудков - Почему и я христианин
"… В мировой жизни есть глубокая неправда, есть безвинное страдание. Это с трудом может признать учение о греховности, которое считается наиболее ортодоксальным. Я еще буду говорить о том, что учение о Промысле требует радикальной переработки. В традиционной своей форме это учение ведет к атеизму. Моя вера, спасающая меня от атеизма, вот какова: Бог открывает Себя миру. Он открывает Себя в пророках, в Сыне, в Духе, в духовной высоте человека. Но Бог не управляет этим миром, который есть отпадение во внешнюю тьму. Откровение Бога миру и человеку есть откровение эсхатологическое, откровение Царства Божьего, а не царства мира. Бог есть Правда, мир же есть неправда. Но неправда, несправедливость мира не есть отрицание Бога, ибо к Богу не применимы наши категории силы, власти и даже справедливости. Нет ничего более мне чуждого, чем довольство миром, чем оправдание миропорядка"…
"…Даже грех я ощущаю не как непослушание, а как утерю свободы. Свободу же я ощущаю как Божественную. Бог есть Свобода и дает свободу. Он не господин, а Освободитель от рабства мира. Бог действует через свободу. Он не действует через необходимость и на необходимость. Он не принуждает Себя признать. В этом сокрыта тайна мировой жизни"…
"… Если Бог–Пантократор присутствует во всяком зле6 и страдании, в войне и пытках, в чуме и холере, в Бога верить нельзя, и восстание против Бога оправдано. Бог действует в порядке свободы, а не в порядке объективированной необходимости. Он действует духовно, а не магически. Бог есть Дух. Промысл Божий нужно понимать лишь духовно, а не натуралистически. Бог присутствует не в имени Божьем. не в магическом действии, не в силе этого мира, а во всяческой правде, в истине, красоте, любви, свободе, героическом акте. Наиболее неприемлемо для меня чувство Бога. как силы, как всемогущества и власти. Бог никакой власти не имеет. Он имеет меньше власти, чем полицейский. Категория власти и могущества социологическая, она относится лишь к религии, как социальному явлению, есть продукт социальных внушений. Бог не имеет власти, потому что на Него не может быть перенесено такое низменное начало, как власть. К Богу не применимо ни одно понятие, имеющее социальное происхождение. Государство есть довольно низменное явление мировой действительности и ничто, похожее на государство, не переносимо на отношения между Богом и человеком и миром. На Бога и Божественную жизнь не переносимы отношения властвования. В подлинном духовном опыте нет отношений между господином и рабом. Тут правда целиком в теологии апофатической"…
Даже и далеко, далеко не все понимая, можно уловить в этих отрывках мысли великого освобождающего значения. Очень важно знать, что возможна христианская философия (и притом с чертами гениальности), в которой ничто не противоречит нашей центральной религиозной интуиции Святости Божией. Соответствует ли новая идея "безвластия" Бога духовному опыту простого человека? И да, и нет. Мы уже не молебствуем о дожде; а в молитве о хлебе насущном призываем Божие благословение на свой труд. Но в личном несчастье мы горячо молимся — просим "вмешательства" Бога в естественный ход событий. "Отведи беду!" (из одной молитвы А. И. Солженицына). Нельзя обозвать это просто "рабьим" чувством; а когда беда благополучно миновала, то уже прямо подлостью с моей стороны было бы не возблагодарить Бога, приписать все "естественному" порядку. Бывают редкие, но абсолютно правдивые свидетельства верующих людей о явной (для них) чудесной помощи Божией в "естественных" для других обстоятельствах. И даже когда мы не смеем надеяться на чудо — мы молимся, вверяя себя в святую волю Божию. Это не "рабье", скорее — "сыновнее" чувство… Да вот же и сам философ писал ведь о тайне Божественного Промысла в личной судьбе человека. Но, — вступает опять другой строй рассуждений, — нельзя же думать только о себе. "А где же изображения тех, которые погибли?" (возразил в храме морского бога посетитель жрецу, демонстрировавшему благодарственные изображения спасенных). А как же все ужасы невинных, бессмысленных страданий? Сказать, что все это свершается по святой воле Божией — значит произнести кощунство. Карл Ясперс написал по поводу убийства Президента: "Казалось, в ход истории вмешался сам сатана". Достаточно ли мы оцениваем силу мирового зла? Атеисты бывают более нас благочестивы, когда не перекладывают на Бога вину дьявола и человека… Итак, нельзя сказать, что Бог всем управляет: ибо вот, торжествует зло и бессмысленность страданий. И нельзя сказать, что Бог не управляет: ибо вот, Он помогает. Такова "апофатика" простого человека. В общем я должен для себя заключить: не получается никакого мыслимого "понятия о Боге". Тайна, нерешаемость, непостижимость. "Бог не может быть постигнут и словами понятие о Нем не может быть выражено" (не помню, кто это сказал). В одном мы уверены, по слову философа: Бог открывается нам в духовной Красоте и присутствует как Совесть. СВЯТ ГОСПОДЬ, БОГ НАШ.
----------
Таковы ТРИ ОТВЕТА. Всегда готов принять добрый совет — как улучшить неумелые мои выражения. Сейчас мне нужно воспользоваться ими, пусть в этом несовершенном виде, чтобы суммировать все в таком итоговом сопоставлении: Первый ответ. "НИКОГО НЕТ". Материя, игралище энергий — и все тут. Абсолютная бессмысленность и безнадежность. Второй ответ. "ЧТО–ТО ЕСТЬ"… Есть какой‑то духовный Центр, какой‑то тайный Смысл бытия; но значение его по отношению к нашим человеческим святыням кощунственно. Абсолютная безнадежность. Третий ответ. СВЯТ ГОСПОДЬ, БОГ НАШ. Неизреченнная интуиция. Таинственные оптимальные надежды религии. ТАЙНА _ И ТОЛЬКО ТРИ ЭТИХ ОТВЕТА. Четвертого нет!.. Достоин уважения верующий человек, когда он бесстрашно ищет истину — куда бы это его ни привело, какова бы ни оказалась действительность. Пока она закрыта — он должен воздержаться от всякого ответа, сказаться "агностиком". Он будет прав — если и взаправду не знает никакого религиозного опыта. Впрочем, и в этом состоянии его по всей вероятности посещает иногда некая отрицательная интуиция: да нет же — НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, чтобы сущность мировой и личной жизни была так отчаянна, ужасна!.. Ибо не верить в Бога — ведь это значит тем самым верит в бессмысленность или, что еще более кошмарно, — в кощунственный смысл бытия. Потому что ведь ТОЛЬКО ЭТИХ ТРИ ОТВЕТА, и четвертого нет.
ХРИСТОС
…Ибо един Бог,
един и Посредник
между Богом и человеками–Человек
Христос Иисус
К Тимофею I, гл.2СВЯТ ГОСПОДЬ, БОГ НАШ. В этом все религии истинны. Христианство исповедует личное воплощение Божественной Святости в Человеке. Все религии таинственны, они говорят о непостижимом Боге. Христианство особенно таинственно: оно говорит о Боге и о Вечном, Божественном Человеке.
ХРИСТОС. "…Мне трудно говорить о нем. Только начну — хочется молчать и к чему‑то долго прислушиваться" (из письма). Это верно, и я хотел бы поговорить о Нем только лучшими словами лучших учителей христианства. К сожалению, у меня мало собрано таких слов. "Сущность христианства, которые многие тщетно пытались разгадать со стороны, — в Личности Христа, в космической роли этой таинственной Личности" (Н. А. Бердяев). "Иисус Христос — Божество, к Которому приближаются без гордости и пред Которым унижаются без отчаяния" (Б. Паскаль)… Есть мистический опыт церковной МОЛИТВЫ, в котором мы переживаем абсолютную Божественность Христа. В начале II века римский наместник Плиний Младший писал императору о христианах, что они на собраниях своих "молятся Христу как Богу". И мы сегодня молимся Христу как Богу. Слава Тебе, Христе, Боже, Упование наше. А когда нет такой текстуальной направленности молитвы, то бывает, что если остановить нас и спросить: Кому молимся, Отцу или Сыну, — мы затруднимся ответить. Так сливается в нашем восприятии Божественная слава Отца и Сына. Христос — "Икона Бога Невидимаго" (к Корин"фянам II, гл.4, к Колоссянам, гл.I). Христос - Человеческое Лицо Бога: так можно бы "своими словами" высказаться о мистическом опыте церковной молитвы.
Евангелия написаны уже в ретроспективном освещении этого религиозного опыта христианской общины. И все же в Евангелиях достаточно видны черты униженного и страдающего Человека. В трех Евангелиях (по Матвею, гл.19, по Марку, гл.10, по Луке, гл.18) сохраняется предание, как Христос отвечал богатому юноше: "Что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог"… При общей "иконописности" (об этом — потом, ниже) евангельских изображений Христа это — особенно значительное свидетельство о Его истинно–человеческом Самосознании. В Евангелии по Марку (возможно, самом древнем из Евангелий) записано, как Христос проявляет нашу чисто человеческую слабость — ГНЕВАЕТСЯ, гневается от скорби, от любви. "И воззрев на них с гневом, скорбяоб ожесточении сердец их"…(гл.3). "О, род неверующий! Доколе буду с вами, доколе буду терпеть вас?" (гл.9). "Приносили к Нему детей, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же не допускали приносящих. Увидев то, Иисусвознегодовал и сказал им: пустите детей приходить ко Мне"… (гл.10). Записанное во всех четырех Евангелиях изгнание торгующих из храма тоже было, по всей вероятности, вспышкою гнева. Модно говорить даже о "национализме" Иисуса; впрочем, здесь свидетельства разноречивы (об этом — потом, ниже). У нас нет достаточных оснований гадать — что еще в нашей естественной человечности было Ему не чуждо. Зато хорошо известно, что Христос на Себе испытал самую крайнюю меру внешнего человеческого унижения. Нищий, бездомный Ребенок — так появляется Он на евангельских страницах (по Луке, гл.2). Далее из Евангелий можно судить о совершенном одиночестве Иисуса в родном доме, в тесном мирке галилейских бедняков, где прошла почти вся Его краткая Жизнь на Земле. "Ибо и братья Его не веровали в Него" (по Иоанну, гл.7). "И услышавши, ближние Его пошли взять Его, ибо говорили, что Он вышел из Себя" (по Марку, гл.3). По–нашему это значит, что родные подозревали в Нем психическую ненормальность…Так началась у Него недолгая слава учительства и чудотворства. "Откуда у Него такая премудрость и силы? Не плотников ли Он сын? Не Его ли Мать называется Мария, и братья Его Иаков и Иосий, и Симон и Иуда? И сестры Его не все ли между нами? Откуда же у Него все это? (по Матвею, гл.13). Конец же всего — снова одиночество, страдания, ужасная смерть под насмешливой надписью на позорном кресте.
