С. Платонов - ПОСЛЕ КОММУНИЗМА. Книга, не предназначенная для печати
3. Присвоение природы как отчуждение
"История – не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека".[37]
- Как!? – восклицает правоверный адепт диалектики сельфактора и сноповязалки, которому помогло сохранить невинность 129-е степеотипное издание "Самоучителя по историческому материализму". Для того ли он путем регулярного и упорядоченного умерщвления плоти убедил-таки дух возвести свою шаткую надстройку на железном базисе саморазвивающегося зубила, чтобы телеологические козни вновь ввергли его в пучину пагубных для пищеварения сомнений?
Что же касается Ноттингемских чудо-интерпретаторов – на их боевом счету значатся Геракловы подвиги, затмевающие известное толкование откровенно эротической "Песни песней" как смиренного обращения верующего к богу. Посему для них не составит ни малейшего затруднения истолковать и это положение марксизма с требуемой степенью "гибкости", продиктованной текущей конъюнктурой.
Материалистическое понимание истории выглядит великой премудростью только для извращенного сознания. Частную собственность – эту "господствующую "абстракцию",[38] которая лишь в итоге всего процесса отчуждения приобретает реальное бытие в качестве конкретно-всеобщего, обыденный рассудок принимает за исходное бытие, основу всего сущего. Не удивительно поэтому, что возвращение к действительной основе – "деятельному человеку" – воспринимается им как переворачивание с ног на голову, погружение в сущностные слои и т.п. диалектические ухищрения.
Уже в 1844 году Маркс доказал, что чуждый спекуляции почтенный буржуазный экономист, исходящий из бытия частной собственности как из эмпирического факта, тем самым уже и стоит на голове в приятном обществе немецких идеологов, исходящих из Бытия абсолютной идеи.
"В прямую противоположность немецкой философии, спускающейся с неба на землю, мы здесь поднимаемся с земли на небо, ... для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди, и из их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие идеологических отражений и отзвуков этого жизненного процесса... Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности. У них нет истории, нет развития..."[39]
"Каждый отдельный производитель в мировом хозяйстве сознает, что он вносит такое-то изменение в технику производства, каждый хозяин сознает, что он обменивает такие-то продукты на другие, но эти производители и эти хозяева не сознают, что они изменяют этим общественное бытие... Из того, что вы живете и хозяйничаете, рожаете детей и производите продукты, обмениваете их, складывается объективно необходимая цепь событий, цепь развития, независимая от вашего общественного сознания, не охватываемая им полностью никогда".[40]
Человеческая история есть история человеческой деятельности. Деятельность, в свою очередь, выступает в определенных конкретно-исторических формах. Эти формы являются общественными. В этом качестве они опосредуют человека с его деятельностью, а следовательно, обретают по отношению к нему самостоятельность, власть над ним.[41] Эта власть выражается двояким образом. С одной стороны, форма деятельности индивида навязывается ему обществом извне, в качестве господствующего способа деятельности, в качестве отчужденной от него и захватившей над ним власть производительной силы. С другой стороны, его отношения с другими индивидами в процессе совместной деятельности точно так же выступают как господствующие над ним, предписанная, навязанная извне форма общения.
В этом-то и скрыт ответ на вопрос, почему именно производительным силам (а не наоборот – производственным отношениям) свойственно "имманентно развиваться". Производительная сила есть "субстанция-субъект" именно потому, что ее субстанцией является материальная деятельность, субъектом которой выступает живой, деятельный, присваивающий природу человек.
Здесь мы сознательно оставляем в стороне саму диалектику развития и смены форм деятельности, точное установление, в чем именно состоит определяющая роль средств производства и т.д., с тем, чтобы сосредоточиться только на одном аспекте материалистического понимания истории, а именно – на развитии форм присвоения природы человеком.
"Практически универсальность человека проявляется именно в той универсальности, которая всю природу превращает в его неорганическое тело, поскольку она служит, во-первых, непосредственным жизненным средством для человека, а во-вторых, материей, предметом и орудием его жизнедеятельности. Природа есть неорганическое тело человека, а именно – природа в той мере, в какой сама она не есть человеческое тело".[42]
"Всякое производство есть присвоение индивидом предметов природы в рамках определенной формы общества и посредством нее".[43]
Определенный способ производства есть процесс присвоения обществом природы, присвоения, опосредованного основным производственным отношением данного способа производства. Природа присваивается не в абстрактно-доисторической, давно несуществующей форме, а в общественно-определенной, в форме основного производственного отношения.
Однако что здесь выступает в качестве "природы", т.е. содержания, присваиваемого в этой форме?
Общество, на определенном отрезке исторического развития становящееся тождественным своему господствующему способу производства и в этом качестве неразложимое на абстрактные "природу без общества" и "общество без природы", представляет собой органическую целостность, выступает как субстанция-субъект дальнейшего общественного развития.
Это развитие (источник и механизм которого здесь не рассматривается!) протекает через возникновение в недрах господствующего способа производства новой основной формы деятельности и затем – становление нового основного производственного отношения.
Борьба нового способа производства с прежним и его победа означает присвоение обществом самого себя через форму нового основного производственного отношения. Новым содержанием, присваиваемым в этой форме, является, таким образом, уже не доисторическая, а очеловеченная "природа" в форме, т.е. в оболочке исторически предшествующего основного производственного отношения. Новый способ производства в качестве "общества" присваивает прежний в качестве "природы". При этом новая основная форма деятельности присваивает прежнюю в качестве своей производительной силы.
Таким образом, то, что присваивается обществом в качестве природы в рамках определенного способа производства, представляет собой как бы "матрешку", в самой сердцевине которой скрыта абстрактно-девственная, дочеловеческая природа, присвоенная в форме основного производственного отношения первичного, архаического способа производства. Каждому способу производства, взятому в исторической последовательности, соответствует новый слой этой матрешки – его основное производственное отношение, выступающее как форма присвоения предшествующего способа производства, а следовательно – в его оболочке – и всех предшествующих способов, вплоть до исходного, архаического, который, подобно ореху, заключает в своей скорлупе нетронутые деятельностью человека фейербаховские "коралловые острова".[44]
В результате развития производственной деятельности между абстрактной природой и присваивающим ее абстрактным индивидом воздвигается цепь посредников, вложенных друг в друга типов производственных отношений, отражающих историческую последовательность способов производства.Присвоение природы оказывается ее отчуждением и наоборот.
"...Присвоение, освоение выступает как отчуждение, а отчуждение выступает как присвоение..."[45]
"...Для рабочего, который посредством труда осваивает природу, это освоение ее оказывается отчуждением..."[46]
"Промышленность является действительным историческим отношением природы, а следовательно и естествознания, к человеку…
Становящаяся в человеческой истории – этом акте возникновения человеческого общества – природа является действительной природой человека; поэтому природа, какой она становится – хотя и в отчужденной форме – благодаря промышленности, есть истинная антропологическая природа".[47]
Теперь мы можем дать точный ответ на вопрос о том, в какой форме должна быть представлена "анатомия человека" для того, чтобы она могла послужить "ключом к анатомии обезьяны".[48] Анатомия капитала как увенчанная им самим иерархия соподчиненных типов производственных отношений как раз и выступает как палеонтология всех исторически предшествующих способов производства. Именно планом разработки такой анатомии является известный "план шести книг", который Маркс не успел реализовать. Но с точки зрения решаемой нами задачи – установления последовательности этапов отчуждения – в качестве средства в равной степени могут быть использованы как "анатомия", так и "палеонтология": эта последовательность, взятая в одном отношении, выступает как историческая последовательность господствующих производственных отношений различных способов производства, а в другом – как иерархия типов производственных отношений, подчиненных капиталу.
