Мария Баганова - Всемирная история без цензуры. В циничных фактах и щекотливых мифах
Фукидид и ораторы его партии подняли крик, что Перикл растрачивает деньги и лишает государство доходов. Тогда Перикл в Собрании предложил народу вопрос, находит ли он, что издержано много. Ответ был, что очень много. «В таком случае, — сказал Перикл, — пусть эти издержки будут не на ваш счет, а на мой, и на зданиях я напишу свое имя». После этих слов Перикла народ, восхищенный ли величием его духа, или не желая уступить ему славу таких построек, закричал, чтобы он все издержки относил на общественный счет и тратил, ничего не жалея. Наконец, он вступил в борьбу с Фукидидом, рискуя сам подвергнуться остракизму. Он добился изгнания Фукидида и разбил противную партию.
Плутарх:
«Между тем росли здания, грандиозные по величине, неподражаемые по красоте. Все мастера старались друг перед другом отличиться изяществом работы; особенно же удивительна была быстрота исполнения. Сооружения, из которых каждое, как думали, только в течение многих поколений и человеческих жизней с трудом будет доведено до конца, — все они были завершены в цветущий период деятельности одного государственного мужа.
По красоте своей они с самого начала были старинными, а по блестящей сохранности они доныне свежи, как будто недавно окончены: до такой степени они всегда блещут каким-то цветом новизны и сохраняют свой вид не тронутым рукою времени, как будто эти произведения проникнуты дыханием вечной юности, имеют нестареющую душу!»
Между тем Фидий работал над статуей богини, богато украшенной золотом. Она стала его последней работой: скульптора обвинили в краже драгоценного металла. Один из помощников Фидия, Менон, сел на площади в виде молящего и просил, чтобы ему дозволено было безнаказанно сделать донос на Фидия и обвинять его. Народ принял донос благосклонно. При разборе этого дела в Народном собрании улик в воровстве не оказалось: по совету Перикла, Фидий с самого начала так приделал к статуе золото и так ее обложил им, что можно было все его снять и проверить вес, что в данном случае Перикл и предложил сделать обвинителям. Но над Фидием тяготела зависть к славе его произведений, особенно за то, что, вырезая на щите сражение с Амазонками, он изобразил и себя самого в виде плешивого старика, поднявшего камень обеими руками; точно так же он поместил тут и прекрасный портрет Перикла, сражающегося с Амазонкой. Рука Перикла, державшая поднятое копье перед лицом, сделана мастерски, как будто хочет прикрыть сходство, но оно видно с обеих сторон.
Помимо воровства старого скульптора обвиняли также и в том, что он принимает для Перикла свободных женщин, приходящих осматривать постройки. Уличные комики ухватились за эту сплетню, распускали слухи о страшном распутстве Перикла, обвиняли его в связи с женами его же друзей и даже в связи с собственной невесткой.
Фидий был отведен в тюрьму и там умер то ли от болезни, то ли от яда, который дали ему враги Перикла. Доносчику Менону народ, по предложению Гликона, даровал свободу от всех повинностей и приказал стратегам заботиться о его безопасности.
Вторым ударом, направленным против Перикла, стал судебный процесс над его учителем Анаксагором, философом-атеистом. Именно это и послужило обвинением, так как в Афинах приняли новый закон, чтобы люди, не верующие в богов или распространяющие учения о небесных явлениях, были привлекаемы к суду как государственные преступники.
Понимая, что приговор может быть суров, да к тому же старик может и не вынести тюремного заключения, Перикл помог Анаксагору бежать из Афин. Тот уже был сильно болен и вскоре умер в своем поместье.
Но несчастья Перикла на этом не кончились! Комический поэт Гермипп выступил с обвинениями в нечестии против любовницы Перикла — гетеры Аспазии. Да, действительно, профессия Аспазии была не из красивых и не из почтенных: она содержала веселый дом. Но не это считалось преступлением: Гермипп утверждал, что ее заведение посещают и свободные женщины, а она занимается сводничеством, принимая их для Перикла.
Куртизанка Аспазия была родом из Милета. Красивая и умная, обаятельная и искушенная в интригах, она заводила связи с мужчинами только самого высокого ранга. Многие в Афинах искали ее общества ради ее ораторского таланта. Многие ее любовники выбивались в люди, благодаря ее мудрым советам. Даже Сократ иногда ходил к ней со своими знакомыми, и ученики его даже приводили к ней своих жен, чтобы послушать ее рассуждения.
Перикл пленился ею как умной женщиной, понимавшей толк в государственных делах. До Аспазии у Перикла была законная жена, родившая ему двоих сыновей. Потом, когда совместная жизнь перестала им нравиться, супруги развелись. Та женщина вышла замуж за кого-то другого, а Перикл взял в свой дом Аспазию и чрезвычайно ее любил. Говорят, при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал.
Кратин, осуждая Перикла, называл Аспазию не женой, а наложницей: «Геру Распутство рождает ему, наложницу с взглядом бесстыдным. Имя Аспазия ей».
От нее у Перикла был незаконнорожденный сын, названный в честь отца. Увы, мальчика долго попрекали тем, что он «блуднице родня».
Теперь же Перикла обвиняли в том, что он провел в Народном собрании постановление о вмешательстве в войну родного города Аспазии — Милета с островом Самос не ради выгоды Афин, а главным образом ради Милета — по просьбе Аспазии. Эта война затянулась и пока не приносила Афинам никакой пользы, а лишь только вред: известно, что если самосцам удавалось захватывать в плен афинян, они их клеймили, выжигая на лбу силуэт совы.
К тому же в Афинах разразилась эпидемия чумы, и это тоже дало повод к недовольству.
Политические противники грозили и обвиняли Перикла, хоры пели насмешливые песни, чтоб его осрамить, издевались над его командованием, называя его трусливым и отдающим отечество в жертву врагам.
Саму же Аспазию обвинители выставляли сводней, поставляющей Периклу молодых любовниц. Плутарх пишет, что Перикл вымолил ей пощаду, очень много слез пролив за нее во время разбирательства дела и упросив судей. Но самого Перикла по приговору суда лишили должности стратега и наложили на него денежный штраф, размер которого некоторые определяют в пятнадцать талантов, а некоторые даже в пятьдесят. Между тем Перикл, хоть и обладал огромной властью, богат не был.
Плутарх:
«Хотя он сделал город из великого величайшим и богатейшим, хотя он могуществом превзошел многих царей и тираннов, из которых иные заключали договоры с ним, обязательные даже для их сыновей, он ни на одну драхму не увеличил своего состояния против того, которое оставил ему отец».
И дома положение его было печально: во время эпидемии он потерял немало близких людей. Умер его сын Ксафипп, с которым уже он уже давно был в ссоре. Перикл потерял тогда также и сестру и большую часть свойственников и друзей, бывших очень полезными помощниками в его государственной деятельности. Однако он не изнемог под бременем несчастий и не потерял величия духа и твердости: его никто не видал даже плачущим ни на похоронах кого-либо из родных, ни впоследствии на могиле, пока наконец он не потерял и последнего из законных сыновей, Парала. Это несчастие сломило его; он старался выдержать характер и сохранить душевную твердость, но, когда возлагал на умершего венок, не мог при виде его устоять против горя, разразился рыданиями и залился слезами; ничего подобного с ним не случалось во всю жизнь.
Между тем афиняне испытывали других стратегов и ораторов, насколько они пригодны для ведения войны; но ни у кого из них не оказалось ни влияния, достаточного для такой высокой власти, ни авторитета, обеспечивающего надлежащее исполнение ее. Афиняне жалели о Перикле и звали его на ораторскую трибуну и в помещение для стратегов. Но Перикл лежал дома, убитый горем, и только Алкивиад и другие друзья уговорили его пойти на площадь. Народ просил простить ему его несправедливость, и Перикл опять принял на себя управление делами и был выбран в стратеги. Тотчас после этого он потребовал отмены закона о незаконнорожденных детях, который он сам прежде внес, — для того, чтобы за отсутствием у него наследников не прекратились совершенно его род и имя. Закон этот был жестоким: на его основании около пяти тысяч человек были лишены афинского гражданства и проданы в рабство. Теперь же беда коснулась самого Перикла. Афиняне, хоть и полагали, что он терпит наказание за гордость и самомнение, пошли ему навстречу и позволили внести сына Аспазии в список граждан и дать ему свое имя[2].
Клавдий Элиан:
«Во время своей стратегии Перикл ввел в Афинах такой закон: если один из родителей не афинский гражданин, дети от такого брака не могут быть признаны афинскими гражданами. Но его самого постигло за это возмездие. Ведь двое сыновей Перикла, Парал и Ксантипп, погибли во время чумного поветрия, у оставшегося же в живых третьего сына, Перикла, мать не была афинской гражданкой, так что по закону, учрежденному отцом, он не пользовался гражданскими правами».
