Василий Новобранец - Накануне войны
Через три–четыре дня из округов поступили сообщения, что сводка получена.
Теперь мне предстояло пережить немало скверных минут. Решил: при любых обстоятельствах буду сохранять спокойствие и достоинство члена партии и офицера.
Взяв сигнальный экземпляр, пошел на доклад к Голикову. Молча положил перед ним сводку. Голиков стал ее листать, посмотрел схему.
Я стою молча, смотрю на него. Сначала его лицо выразило удивление, потом недоумение, а потом разразилась гроза.
— Вы что-о? Вы хотите спровоцировать нас на войну с Германией? Что мне с вами делать, упрямый вы хохол? — Генерал выскочил из–за стола, пробежался по кабинету. — Не–ет! Я не утверждаю эту сводку! Запрещаю ее рассылать в войска! Приказываю уничтожить весь тираж!
Спокойным, ровным голосом говорю:
— Товарищ генерал, это невозможно: сводка уже в войсках.
Голиков побагровел, задохнулся, долго не мог говорить. А потом снова взорвался:
— Ка–ак? Вы… вы отправили сводку без моего разрешения?
— Да, товарищ генерал, отправил. Я считаю это дело очень серьезным, всякое промедление в данном случае — преступление.
Генерал задыхался. Трудно, с хрипом выдавил:
— Да как вы смели? Да вы с ума сошли… я вас… — Дальше пошли такие ругательства, каких бумага уже не терпит.
Не вытерпел и я:
— Товарищ генерал, вы на меня не кричите. Я начальник информационного отдела. Я подписываю сводку и отвечаю за нее головой. Положение на западной границе весьма серьезное, и молчать об этом нельзя. А так как наши взгляды на положение дел разошлись, прошу вас устроить мне личный доклад начальнику Генштаба. Иначе буду искать другие пути.
На раскаленного генерала будто водой плеснули. Мигом остыл. Сел за стол, удивленно посмотрел на меня и стал вдруг сверх меры корректен.
— Хорошо, товарищ подполковник, я устрою вам личный доклад начальнику Генерального штаба! — в голосе слышалась скрытая угроза: — Можете идти, вы свободны.
Пошел я в свой отдел и стал спешно готовиться к докладу. Написал его обстоятельно и убедительно. Кроме того, заготовил спецсообщение Сталину, Молотову, Маленкову, Ворошилову, Тимошенко и Берии, в котором изложил основную суть сводки и доклада с общим выводом о реально нависшей угрозе со стороны Германии, и приложил сводку № 8.
Через несколько дней после рассылки сводки я получил весьма показательный отклик на нее. Позвонил начальник Академии Генштаба генерал–лейтенант Мордвинов:
— Слушайте, товарищ подполковник, я получил вашу последнюю продукцию. Действительно ли положение так серьезно, как указано у вас?
— Да, товарищ генерал, еще серьезней, чем написано.
— Да как же так? Ко мне в Академию ездят разные докладчики и говорят совершенно другое.
В то время, как я уже писал, был заключен пакт о дружбе с Германией и договор. С Мордвиновым мы были в хороших отношениях, и потому я позволил себе шутливо ответить:
— Гоните их в шею ко всем чертям, товарищ генерал! Они все врут.
Мордвинов засмеялся:
— Шеи у них толстые, не прошибешь… Ну ладно, будем разбираться.
…Но мне было не до смеха: стало ясно, что «докладчики» обрабатывают генштабистов по указанию свыше.
Через несколько дней (примерно в конце декабря) часа в два ночи (был такой дикий обычай работать по ночам!) в моем кабинете раздался звонок телефона. Поднимаю трубку. Голос Голикова:
— Вас ожидает для доклада начальник Генерального штаба.
— Товарищ генерал, — возражаю я, — да как же так можно? Надо же было предупредить меня, чтобы я подготовил доклад.
— Ничего не знаю. Вас ожидает начальник Генштаба! — с подчеркнутой резкостью сказал Голиков и бросил трубку.
Я порадовался своей предусмотрительности. «Ну, — думаю, — подвел бы ты меня, товарищ генерал, если бы я не подготовил материал заранее». И бегом в Генеральной штаб. Был я, конечно, очень взволнован, ведь стоял вопрос не только о моей личной судьбе как разведчика, но и о судьбе Родины.
Вбегаю в кабинет запыхавшись. Вижу — у стола стоят начальник Генштаба генерал армии Мерецков и его заместитель генерал Василевский[2]. Василевский тотчас пошел мне навстречу.
— Что с тобой? Что у тебя? — берет и осматривает мою левую руку. На пальце кровь. Когда и где я рассадил его — не заметил.
— Ну–ка сюда, к аптечке! — говорит Василевский. Залил йодом палец, быстро и ловко забинтовал. — Ну вот, а теперь докладывай, что у тебя накипело…
На большом столе я разложил карту и весь свой материал. Докладываю. Меня внимательно слушают, не прерывают. Закончил доклад часа в три ночи.
Мерецков и Василевский «ползали» по моей карте, внимательно изучая группировки немецких войск. Прикидывали, в каком направлении могут быть введены главные силы фашистов. Мерецков спросил меня:
— Когда, по вашему мнению, можно ожидать перехода немцев в наступление?
— Немцы, — отвечаю, — боятся наших весенних дорог, распутицы. Как только подсохнут дороги, в конце мая — начале июня можно ждать удара.
— Да, пожалуй, вы правы.
Мерецков и Василевский начали накоротке обмениваться между собой мыслями, прикидывать необходимое время для развертывания армии и приведения страны в боевую готовность. Говорили они тихо, но я услышал, что Василевский называл срок: шесть месяцев.
— Да, времени у нас в обрез, — сказал Мерецков, — надо немедленно будить Тимошенко и докладывать Сталину.
— Товарищ генерал! — обрадованный удачным результатом воскликнул я. — Если вы думаете изложить ему этот доклад, то он у него будет через два часа. Я направил ему такой же доклад фельдъегерской связью. В шесть часов утра он его получит, а два часа погоды не сделают и ничего не изменят.
— Ах так! Вы уже направили ему доклад?
— Да, конечно. И не только ему. Доклад и сводки посланы Сталину, Ворошилову, Маленкову, Берии и другим.
— Значит, к утру все будут знать о положении дел на границе?
— Конечно.
— Очень хорошо! Спасибо! — Мерецков пожал мне руку. — Вы свободны, идите отдыхать.
Из Генштаба я не шел, а летел на крыльях. Утренний морозец охлаждал разгоряченное лицо. «Вот хорошо, — думал, — есть в Генштабе светлые головы. Сегодня утром Мерецков и Василевский доложат Тимошенко, а затем Сталину о положении дел на границе. Будет, конечно, созвано экстренное заседание Политбюро, и оно примет важные решения о скрытой мобилизации, о развертывании армии и перестройке промышленности. Опыт войны во Франции будет изучен, и будут приняты решительные меры для повышения боевой подготовки армии, оснащения ее большим количеством артиллерии, противотанковыми и противовоздушными средствами. Будут созданы танковые армии; схлестнувшись с немецкой; танковой армией, они должны разбить ее наголову». Мечтал я и о том, что учение Д; М. Карбышева о применении оперативных инженерно–саперных заграждений типа «саперная армия» против танковых масс найдет свое отражение в армии. «Теперь, — думал, — вы, господа Браухичи и Рундштедты, получите по зубам. Это вам не Франция!».
Увы! Мечтам моим не суждено было сбыться даже в малой доле.
На совместном совещании Военного совета и Политбюро Мерецков заявил, что война с Германией неизбежна, что нужно переводить на военное положение армию и страну, укреплять границы. Его посчитали «паникером войны» и сняли с должности начальника Генерального штаба. Не знаю, каким чудом уцелел Василевский, ведь он придерживался одних взглядов с Мерецковым и многими другими. Это просто счастье, что Василевского не арестовали! Неизвестно, как сложился бы ход войны, если бы не было Василевского. А в то время он тяжело заболел, что, возможно, и спасло его от расправы.
В информационном отделе было заведено круглосуточное дежурство. Дежурный офицер получал ночную зарубежную информацию. Это было важно для немедленной фиксации всех передвижений немецких частей и тыловых учреждений, например, подвижных полевых госпиталей. Такая, казалось бы, «мелочь», как прибытие полевых передвижных госпиталей, могла служить сигналом готовности немецкой армии к наступлению. Подвижные госпитали в мирное время не развертываются — потребность армии удовлетворяется стационарными, а при подготовке к наступлению они развертываются, готовятся к маршу, занимают исходное положение. Важно было зарегистрировать этот момент выдвижения. Поэтому мы и следили за немцами круглые сутки.
Голиков вызвал меня и грубо приказал отменить дежурства:
— Довольно мне здесь воевать и разводить панику.
Между тем сообщения о новых перебросках немецких войск на наши западные рубежи продолжали поступать. Наша тревога усиливалась. Не выдержав, я решил проверить, что же делается для обороны страны.
В оперативном управлении Генштаба работало несколько моих товарищей по Академии Генштаба. Среди них начальник Среднеазиатского отдела полковник Шарохин, начальник Западного генерал–майор Кокарев, начальник по тылу полковник Костин.
