Марина Цветаева - Рецензии на произведения Марины Цветаевой
Поэтому-то пути читателей и редакторов «Современных записок» все более и более расходятся. В то время как первые стремятся осознать свой горький и богатый повседневный опыт и идеологически его оформить, вторые — либо старательно перекрашивают в своем журнале окружающую их историческую действительность соответственно своим дореволюционным (или контрреволюционным, что то же) установкам, либо просто отдаются стариковским воспоминаниям. <…>
Но кое-что в последнем номере «Современных записок» идет вразрез с общей эмигрантски-благонамеренной линией журнала.
Недавно мы отметили в «Нашем союзе»[566] «вопль» писателя Алексея Ремизова о своей эмигрантской судьбе, об эмигрантской среде, затянувшей мертвую петлю на его шее (рассказ Ремизова в «Последних новостях»[567]). На этот раз в «Современных записках» раздался голос другого эмигрантского отщепенца — поэта Марины Цветаевой. То, что высказывает в своих стихах Цветаева, еще страшнее ремизовского вопля. Тема стихов Цветаевой, — уход из жизни, трагическое «равнодушие» ко всему окружающему миру, то герметическое самозамыкание, которое смертоносно для всякого живого существа и в первую очередь для творческого.
Родина?
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока.
Мне совершенно все равно —
Где — совершенно одинокой
Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что — мой,
Как госпиталь, или казарма…
Человеческая среда?
…Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненным, непременно…
Русский язык?
…Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично на каком
Непонимаемой быть встречным!..
О себе:
…Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне всй — равны, мне всё — равно…
И далее:
…Все признаки с меня, все меты,
Все даты — как рукой сняло!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё — равно, и всё — едино…
Почему же случилось так, что там, в советской России, находясь в тягчайших условиях голодного и холодного 1921 года, Цветаева была полна жизненных и творческих сил, а здесь, в эмиграции, — «всяк дом ей чужд, всяк храм ей пуст»? Нужно ли отвечать на этот вопрос? Не ясно ли, что цветаевское отвращение к миру результат ее десятилетнего эмигрантского «бытия» и что единственное спасение для нее — из эмигрантского суррогата жизни вырваться.
Во всяком случае, стихи Цветаевой жесточайшее обличение духовной и душевной опустошенности эмиграции и то, что стихи эти появились в «Современных записках», следует объяснить тем же, что и напечатание в свое время в «Последних новостях» «вопля» Ремизова — недомыслием редакции.
В. Ходасевич
Рец.: «Современные записки», книга 57
<Отрывки>{176}
<…> В сущности, к беллетристике надо отнести также и отрывок Марины Цветаевой — «Мать и музыка». По теме это — кусок автобиографии, но по выполнению и по заданиям, которые «несомненно» ставил себе автор, — это отнюдь не произведение мемуарной литературы. В тех статьях мемуарного характера, которые Марина Цветаева напечатала в последних книжках «Современных записок», чисто формальная сторона была уже очень сильна и явно подчеркнута. Тем не менее центральный интерес еще сосредоточивался на событиях, о которых шла речь и в особенности — на изображаемых лицах: поэте Максимилиане Волошине, Андрее Белом, историке Иловайском. На этот раз, как ни силен в нас интерес к личности самой Марины Цветаевой, — в отрывке из ее детских воспоминаний на первый план выступает тот психологический узор, который любопытен сам по себе, безотносительно к историко-литературной личности мемуаристки. Уже в силу одного этого, на сей раз автобиография Цветаевой перестает быть всего только автобиографией и самое название мемуаристки в данном случае перестает к ней подходить. Более обширная автобиография, написанная в тех приемах, как «Мать и музыка», стала бы не автобиографией, а повестью или романом, как «Детство» Толстого или «Котик Летаев» Андрея Белого. Соответственно этому Цветаевой задумана и разработана и словесная ткань отрывка — совершенно в беллетристическом, а не в мемуарном роде. Пожалуй, именно стилистические задания и увлекли Цветаеву с мемуарного на беллетристический путь. Нам об этом жалеть не приходится — в отрывке Цветаевой столько словесного блеска и мастерства, что приходится теперь в ее лице приветствовать не только поэта, но и беллетриста. К особенностям ее беллетристического творчества, тесно связанным с ее творчеством стихотворным, когда-нибудь мы еще вернемся. В них весьма стоит разобраться более пристально.
Стихотворный отдел отчетной книжки довольно велик, но менее утешителен, чем беллетристический. <…>
Замыкается отдел стихотворением Цветаевой, исключительно тягостным по мысли и настроению, но и столь же сильным по выполнению. Это — одно из самых замечательных ее стихотворений за последние годы. <…>
С. Риттенберг
Рец.: «Современные записки», книга 58
<Отрывок>{177}
<…> Из всех поэтов, живущих за рубежом, М.Цветаевой в наибольшей, пожалуй, степени присущи элементы гениальности, но зато в наименьшей, вероятно, степени ей присуща способность критически отнестись к собственным стихам, посмотреть на них как бы со стороны. Только этим и можно объяснить ее странные филологические увлечения, приводящие поэта к таким курьезам, как
Совсем ушел. Со всем ушел.[568]
В стихах «Памяти Н.П.Гронского» попадаются очень яркие места, и стихи эти лишний раз свидетельствуют о духовном и стилистическом родстве М.Цветаевой с Державиным, уже, кажется, отмеченном критикой.[569]
Как в творчестве М.Цветаевой, так и в творчестве З.Шаховской[570] за последнее время преобладающее значение приобретает проза (если только можно говорить о прозе у М.Цветаевой). Стихи З.Шаховской, помещенные в 58-ой книге «Совр<еменных> зап<исок>», при всем их хрупком изяществе, кажутся бледными и безличными, когда вспоминаешь ее прозу, полную такой остроты и подлинной оригинальности. <…>
С. Риттенберг
Рец.: «Современные записки», книга 59
<Отрывки>{178}
<…> В отделе стихов отметим прежде всего стихотворение М.Цветаевой «Сыну». Многих читателей, даже сдержанно относящихся к поэзии М.Цветаевой, очарует это стихотворение, такое яркое и по мысли и по форме. К сожалению, и в этом стихотворении поэт увлекается своей излюбленной словесной игрой («Не быть тебе… спортсмедным лбом»). Едва ли каламбур, как бы ни был он эффектен, совместим с поэзией. Зато есть в этом стихотворении строфа, стоящая целой поэмы. Поэт говорит, что сыну не быть
Одним из тех,
Дописанных, как лист,
Которым — только смех
Остался, только свист
Достался от отцов! <…>
Отрывок из воспоминаний М. Цветаевой, под названием «Черт», со свойственной автору совершенно исключительной жизненностью выявляет детскую психологию. Только те, кто еще не совсем забыл переживания раннего детства, смогут оценить всю непосредственность и правдивость этих поэтических строк. <…>
Н. Резникова
Рец.: «Современные записки», книга 59
<Отрывки>{179}
Полученная с большим опозданием очередная книга «Современных записок» производит — увы — тяжелое впечатление: от всего материала веет безнадежной тоской — полная безысходность, чуть ли не упадочничество. <…>
Стихи Раисы Блох,[571] Ант. Ладинского, Н.Оцупа, Софии Прегель,[572] Марины Цветаевой не производят впечатления… Впрочем, стихи Марины Цветаевой местами способны ошеломить:
Не быть тебе нулем
Из молодых — да вредным.
Ни медным королем,
Ни попросту —
с п о р т с м е д н ы м…
Комментарии, как будто, излишни…
Зато «Черт» той же Марины Цветаевой восхищает. Воспоминания детства обычно трафаретны, но ведь тут — детство поэтессы исключительной и передано в только ей свойственной, восхитительной манере индивидуалистки и большой художницы. Этот рассказ, пожалуй, самое яркое, живое и бодрящее во всем сборнике. <…>
Ю. Мандельштам
Гамбургский счет