Звери. История группы - Зверь Рома
Живи быстро – умри молодым? Я и так быстро живу. Сколько буду жить, я буду жить быстро и хорошо. И красиво. А когда стану стареньким, даже больше себе позволю, может. Будет самое время испытать новые ощущения. Все их испытали в 25 лет, а я – в 65. Ничего себе фантазия, да? Я буду старикашкой, развратным обязательно. Сухим, поджарым, хорошим, молчаливым. И загадочным. От молчания моего энергия так и будет бить во все стороны. Я в старости все смогу делать. Проблема лишь одна – освободить свою голову, себя. Дело не в каком‐то ведь физическом движении, не в кинетике и не в статике.
Буду говорить молодому поколению: «Знаете эту песенку? Я тот самый человек, который ее написал. Именно я. Нет, я не буду ее вам петь, сами где‐нибудь ее послушайте…» Такое детское тщеславие? Только не раньше бы умереть. И все вы тоже будете бабушками и дедушками со своими татуировками и пирсингом, мы всем им еще покажем, этим, неопытным… Только растущие дети дают тебе информацию, что ты не ребенок, а отец. Это моя сегодняшняя роль, которую я прекрасно выполняю.
У меня со временем меньше стало нервяков, я меньше стал делать каких‐то вещей очень экспрессивных и резких. Мне не нравится уныние, которое иногда посещает совершенно неожиданно. Ну и, как всегда, лезут в голову мысли: наверное, я мало сегодня чего‐то сделал, видать, это у меня не очень хорошо получается. И так далее. Недовольство собой, когда не хочется вообще ничего делать. Хочется закончить все, плюнуть. А потом вздрагиваешь: что это за мысли такие? Как можно на все плюнуть? И какая может всему этому быть альтернатива?
Бродяжничество – вот единственная альтернатива для меня. Возьму и брошу все, только фотокамеры с собой возьму и какие‐то необходимые вещи вроде палатки, спальника. И в путь. Куда угодно! На Алтай, в Среднюю Азию, Южную Америку, Австралию – все равно, только не в Европу, я там был везде – чего по ней путешествовать? Побыть отшельником. Побыть одному. Я все время пытаюсь побыть один. Хочется послать всех к черту или самого себя послать. Так и сделаю, вот только детей надо вырастить. А потом отправиться посмотреть этот мир, пока он еще существует, и проводить время, общаясь с собой и со случайными людьми, которые сразу же исчезнут из моей жизни. Это моя возможная дальнейшая жизнь. А невозможная – это конторку какую‐нибудь открыть, свой маленький бизнес, чтобы он мне приносил денежку, а в это время я буду учить детей играть на гитаре. Нет! Не будет этого! Никаких конторок, никаких уроков игры на гитарке!
У меня тоже нервы порой сдают. Когда что‐то не выходит, я могу разорвать этот предмет в клочья, могу даже повредить свои конечности в агрессии. Поэтому я в последнее время мало делаю что‐то руками, понимая, что могут быть последствия от моей злобы. Она же и вернется ко мне. Как буддист какой‐то. Я все пережил, переварил, понял, как я сам смогу с этим справиться, адаптировал это. Я нашел форму существования, где будет комфортно и мне, и миру. Моя золотая середина. Это не значит, что я прям спокойный стал, меня очень многие вещи раздражают, если что – я первый в бой. Меня очень легко завести по-прежнему. Я все еще довольно агрессивный. Чё нет, когда да!
Без страсти нельзя никуда. Без нее ты милый эстрадный певец, который никому не интересен. Ты посредственен без греховного огня. Без него ты не горишь. Но он не твоя заслуга: просто кому‐то это дается, кому‐то нет. Он может в тебе затаиваться. У меня он есть, он не дремлет, я его контролирую. Ведь у меня есть опыт, который меня и учит, и лечит. И есть люди, некоторые из них остались в прошлом, и я благодарен им за то, что они были, и есть люди и семья, которая рядом, люди, которые за меня и со мной.
Я жду вопроса: «И что это было с тобой?» А это была история жизни со счастливым концом. Это хеппи-энд. Самый настоящий. И оттого, что он такой настоящий, не по себе. Если что‐то смущает, значит, все хорошо. Наверное, это и есть история успеха. Но бой‐то продолжается. Это хеппи-энд только для данной точки времени. Круто, когда герой приходит к цели. Ты дочитаешь книгу, а история продолжится. Как поет один паренек:
– Все только начинается!
Книга третья
«С чистого листа»
Шоу
Далеко на острове Занзибар есть Каменный город – Стоун Таун. Он весь покрашен белым, охраняется ЮНЕСКО. Там все очень необычно: арабская крепость, старые персидские бани тысяча-бородатого года, смесь африканской, индийской и европейской культур. Колорит прям, я люблю такое. И там же стоит маленький угловой домик. Это главная местная достопримечательность, все хотят прикоснуться. Нас туда пустила толстая такая негритянка – мы ей дали денег, она куда‐то их под платье себе запрятала, и, пожалуйста, трогайте экспонаты руками. В этом домике родился Фредди Меркьюри, он там жил до восьми лет, а потом переехал в Панчгани, в Индию, где уже и стал тем, кем стал. В Занзибаре местные долго не хотели делать этот музей, но деньги, видимо, победили. Да и вообще мусульмане там не такие, как в Афганистане или Ираке, они помягче, поспокойнее, не воинствующие. Африка – жарко, океан, банан висит, манго упало: откуда агрессия, зачем?
Когда я выхожу на сцену, я чувствую себя Фредди Меркьюри. Это нужно воспринимать с иронией, разумеется, но на концерте я превращаюсь в человека, которого все любят и обожают. И это дает абсолютно другую энергию, ты становишься другим персонажем на это время. Рома Зверь на сцене и Рома в жизни сильно отличаются друг от друга. На сцене я превращаюсь в рок-звезду – это человек, который орет в микрофон, излучает секс бесконечный, драйв и красоту. Это я. Если люди приходят на твои концерты, каким бы ты ни был, значит, ты им нужен, ты им чем‐то помогаешь, они тебе доверяют. Это твоя публика, твой мир – значит, ты такой.
Каждый раз перед выходом на сцену я переживаю, готовлюсь – это чувство я даже не могу объяснить, но оно есть всегда. Это и волнение, чтобы все прошло хорошо, и сердце иначе стучит. Все потому, что там другая среда, она очень эмоционально агрессивная, и ты хочешь не хочешь, а начинаешь тоже агрессивнее себя вести. Потому что все эти тысячи чего‐то от тебя ждут, ты всем должен сейчас что‐то выдать. Не Васю, не Петю, не Машу они ждут, а именно тебя. Ты должен выйти на сцену, и все скажут тебе: «Эй!», и ты им такой в ответ: «Э-э-й!», и вот тут главное не обосраться. А потом все уже, ты сказал, посмотрел, привык – и началась работа.
Я вижу реакцию первых рядов, и иногда это меня отвлекает. Особенно на больших концертах. Нельзя сужаться до одного человека, не надо смотреть на одного, плачет ли он, разрывается от эмоций или выглядит так необычно, что цепляет. Ты не наедине с ним находишься, у тебя таких – целый стадион. И если ты стоишь и смотришь в одни глаза, ты ничего не успеешь, у тебя другая миссия. Там у каждого в зале есть своя история, свои два интересных глаза, в которых можно многое прочитать и наблюдать весь концерт, и это будет просто наслаждением, изучением человека и сильными эмоциями, переживаниями. Но ты не можешь этого делать, ведь как же тогда другие? Ты стоишь на сцене перед тысячами, ты собьешься, если будешь думать об одном человеке. Лучше пойди тогда с ним и поговори в баре, если он так тебе интересен. А на концерте это выбивает. А еще, не дай бог, драка начнется или, даже страшнее, – женская драка! Это самое ужасное, я этого не хочу видеть никогда. Если вдруг вижу в зале какую‐то заварушку, я отворачиваюсь, закрываю глаза. Хотя приходилось не раз мне останавливать концерт из-за драки в каких‐то клубах – там ор, крик, у тебя перед лицом машут кулаками, невозможно игнорировать.
Иногда хочется на большом концерте спуститься, оказаться поближе к людям, пощупать. Потому что так ты отдален от них, работаешь на дистанции, а тут песня позволяет подойти, есть время. Ты точно знаешь, что у тебя есть медленная песня, и ты можешь сделать людям приятно и попеть вместе тихо, когда не все инструменты гремят, а под пианинку спокойно. «Напитки покрепче» – единственная песня, на которой я спускаюсь к людям. Пока других нет. Их можно, конечно, вставить в программу, но это уже будет тогда хождение по залу российских артистов эстрады, как они спускаются – я с детства это помню – в сидячие залы, и идут по рядам собирают цветы, это целое шоу. Но людям‐то приятно, я же понимаю, что они пришли на концерт, а еще и дотронулись до меня: вот я, рядом, стою пою вместе с ними в микрофон, я живой, я настоящий, я не под фонограмму пою, от меня не пахнет алкоголем, у меня не шары дикие горят вместо глаз. Я обычный человек, стою перед ними какой есть. Вот он я, и мы поем вместе – хотя бы только с этим первым рядом.
