Леонид Репин - Рассказы о Москве и москвичах во все времена
Однако более всего повезло лошадям: целый табун, отлитый в бронзе, рассеялся по улицам нашего славного города. Потому что лошадь — друг человека. Почему же он ее, самого близкого друга, оседлал, взнуздал и пришпорил? Дружба дружбой, а место свое знай.
Нашел я заведующего павильоном «Коневодство» Евгения Филатова и спрашиваю: «А как лошади московских памятников выглядят с точки зрения профессионала? Да вот хотя бы возмутитель спокойствия — памятник маршалу Жукову, что у Красной площади?»
Филатов, зоотехник с многолетним стажем, аж взвился: «Руки надо за такую работу пообрывать! Это не лошадь, а полнейшёе безобразие! Не животное, а убогое зрелище!»
Директор музея «Коневодство» Тимирязевской сельскохозяйственной академии Давид Яковлевич Гуревич в Великую Отечественную служил в лазарете кавалерийского корпуса и закончил войну в Берлине. С ним мы и осмотрели московские конные скульптуры. Гуревич разглашает некогда военную тайну:
— У нас в полку было 860 лошадей, и я их всех знал в лицо. Хотя весь полк был на рыжих лошадях.
— А как вам наши московские лошади, отлитые в бронзе? Например, памятник Жукову скульптора Клыкова? И вообще, приходят к вам скульпторы за консультацией во время своей работы?
— Автор этой лошади к нам не приходил и за помощью или советом не обращался. О животном же вот что могу сказать: это никакая лошадь. Это годовик, еще недоразвитая лошадь. Жуков ни за что на такую не сел бы.
Я не спрашиваю директора музея, почему он так думает, поскольку знаю: в 1944 году Гуревич обслуживал конюшню Военного совета 1-го Белорусского фронта и лично знал лошадей маршалов Рокоссовского и Жукова.
— Видите ли, — продолжает директор музея, — Жуков в свое время командовал кавалерийским полком, потом дивизией, сам ездил великолепно и толк в лошадях знал, конечно. А тут он верхом на недоноске каком-то оказался.
— А вот хвост этот злосчастный на памятнике, который по ветру, как знамя, говорят, будто если лошадь так хвост держит, значит, до ветру хочет…
— Да нет, — успокаивает директор, — это бывает и во время езды. И безо всякой нужды.
Оказались мы вскорости у другой конной скульптуры — у памятника Юрию Долгорукому, что на Тверской.
— А вот автор этого памятника — скульптор Орлов, — вспоминает Гуревич, — к нам в музей приходил, когда работал над памятником. Он даже брал скелет лошади к себе в мастерскую. Потом вернул.
— А что вы можете сказать об этой лошади, на которой Долгорукий Москву основал?
— Под Долгоруким — идеальный верховой конь. Только конь современный. Потому что в XII веке таких лошадей не было. У лошадей того времени в холке было 130 см, а у современных — в среднем 160, хотя бывает и 170.
— Да, неказисто смотрелся бы основатель Москвы на низкорослой лошади…
— В том-то и дело. И скульптор правильно сделал, что посадил могучего человека на могучего коня.
— А вообще, Давид Яковлевич, могли бы вы при взгляде на скульптуру определить породу лошади? Это возможно?
— Нет, при взгляде на изваяние породу не определить. А вот тип можно назвать безошибочно. Если, разумеется, скульптор реалистично изобразил животное.
— А тип — это что?
— Все породы мы делим на два типа. Это местные — к ним относятся лесные, степные и горные породы. И заводские — это верховые лошади и упряжные, куда входят рысаки и тяжеловозы. И спутать их в скульптуре невозможно.
А вот и знаменитые московские квадриги — на фронтоне Большого театра и на Триумфальной арке, что на Кутузовском проспекте. Великолепные, лихие четверки! На Большом — работа знаменитого Клодта.
— Превосходные. Упряжные лошади, — с удовлетворением отмечает директор музея, — и квадрига на московском ипподроме тоже хороша. Классика… Идеальные упряжные. Хотя, должен заметить, одновременно и идеализированные типы лошадей. Знаете, как Аполлон — идеальный мужчина, поди найди точно такого…
И уж совсем идеализирована четверка коней на Манежной площади — у фонтана, на водопое. Их мужское достоинство представлено весьма достойно и реалистично, а при взгляде на хвосты и гривы непременно подумаешь, что перманент им делал такой же добросовестный парикмахер. Хотя, говорят, в природе нет-нет да и появится нечто похожее. Во всяком случае, Гуревич показал мне в музее картину прошлого века, на которой изображена лошадь с завитой гривой. Тогда, между прочим, обходились без перманента: заплетали косицы, а когда их распускали, получалась волнистая грива.
На Кутузовском проспекте мы окинули взглядом конную скульптуру фельдмаршала. Представительный памятник.
— А что можно сказать о лошади?
— По типу — несомненно, верховая лошадь. Хорошая работа. Но вообще, вы знаете, в скульптуре точно воспроизводить подлинные пропорции тела лошади нельзя.
Заметив мое недоумение, продолжает:
— Потому что на воздухе, да если еще на высоком постаменте, скульптура совершенно иначе смотрится. Вот почему скульптор в своей работе все промеривает и проверяет множество раз.
Короче, осмотрели мы почти весь московский эскадрон. Именно эскадрон — потому что кони в основном под военными. И вот что при этом подумалось: конечно, главное в памятнике всегда человек. И человек, несомненно, должен быть узнаваем. А лошадь… Она должна ему соответствовать. Как полностью соответствует оригиналу памятник Абсенту — самой знаменитой лошади в СССР, на которой Сергей Филатов в Риме выиграл олимпийское золото. Абсент родился и овеянный славой умер на Луговском заводе. Там и стоит ему памятник в натуральную величину.
Бонзы в бронзе
Юрский период — средний период мезозойской эры. Отдельные виды пресмыкающихся достигли гигантских размеров.
ЭнциклопедияВ Москве, в самом центре, в двух шагах от Крымского моста и как раз за Домом художника, разбит парк юрского периода. Это «Музеон» — музей под открытым небом, где собраны скульптуры вождей. Памятники, еще недавно царившие на московских улицах и площадях. Память о наших неприкасаемых бонзах, перед которыми мы преклонялись и мимо которых проходили, не замечая их.
Сквозь свинцовые струи осеннего дождя бесстрастно глядят каменные и бронзовые лики великих ушедшего мира. Что это было? «Затерянный мир» Конана Дойла? Нет: мир, созданный нами самими.
Этот парк как бы забытая Богом земля, где собрались еще вчерашние вершители судеб. При виде этих людей в пору их жизни на Мавзолее, толпа, несущая по Красной площади их лики, клокотала в восторге, а сердца этой толпы трепетали от ужаса.
Вот они, эти идолы, стоят холодные, бесстрастные, ослепленные желтыми осенними листьями и собственным нежеланием видеть все, что творится вокруг. Никаких чувств они не вызывают теперь. Даже жалости и сострадания.
Когда воздвигали эти скульптуры, сдергивали пелену покрывала в момент открытия, в громе оркестров сотрясались окрестности. А сюда их везли по-тихому, словно на кладбище нищих покойников.
Вот они и стоят, одинокие, никому не нужные в пустынном парке, как на заброшенном кладбище.
В этой мрачной компании Железный Феликс — фигура одна из самых значительных в силу своих гигантских размеров, хотя в жизни-то он был ничуть не выше своих товарищей, таких же пламенных революционеров. Феликс Эдмундович прожил всего 49 лет, но не зря: вот какой великолепный памятник себе заслужил…
Справка: «Памятник Ф. Э. Дзержинскому сооружен на основании постановления ЦИК СССР от 19 июля 1936 года. Автор памятника — народный художник, военный художник Е. В. Вучетич. Установлен на Лубянской площади 20 декабря 1958 года».
Решением Московского городского совета народных депутатов от 24 октября 1991 года демонтирован и размещен в экспозиции Парка искусств.
Официальная справка: «Имеет историческую и художественную значимость».
Постамент, на котором величаво застыл Феликс Эдмундович, тщательно, со всем возможным старанием очищен от тех надписей, которыми его удостоили тогда, в 91-м, но кое-где все же проглядывают нетленные строки: «Мы победили!!!» «Извини, не уберегли…» И — «Феликс с нами». Это с кем?
Сталин из красного гранита — во весь рост, в широком шаге каменной поступи Командора, с отбитым носом. Однако узнаваем, ошибиться невозможно. Это лицо, хотя и без носа, знают во всем мире, несмотря на то что только на портретах да в кино видели. Фигуру высек в 1938 году скульптор С. Меркуров, а где стояла она — никак не вспомню.
Я. М. Свердлов — простой, значительный. Из бронзы этот бонза. Меньше всех их прожил, всего 34 года. Взгляд устремлен в счастливое будущее всего народа. В опущенной руке — портфельчик. Не в нем ли телеграмма в однофамильный после его смерти город о расстреле царской семьи?
