Александр Горбачев - Песни в пустоту
Алексей Никонов
Я читал стихи, и меня прямо со сцены приняли менты. А мы тогда уже были достаточно популярными в Выборге. И меня в этих зеркальных щитах проводили через толпу, она визжала, кидалась на них, было так круто… А потом меня привезли в отделение, пиздили ногами, а я кричал, что они фашисты. Чувствовал себя как Федерико Гарсиа Лорка. Но самый прикол был в том, что, когда ехал в козелке, я стирал тушь с глаз. Думал: сейчас заведут в камеру, а там зэки… И вот меня заводят в камеру, а там все свои, пацаны с моего двора. И я думаю: твою мать, ну надо же, даже в тюрьме все свои люди! И в глазах пацанов на районе я потом видел респект.
Егор Недвига
Экстрим был еще в том, что мы жили не в мегаполисе, а в провинциальном городе на границе с Финляндией. И было сложно в том плане, что я не знал, чего ожидать от любого нашего концерта. Он мог закончиться чем угодно: можно было запросто получить по башке от каких-нибудь скинов, могли запросто принять в милицию – просто потому, что город маленький, молва быстро распространяется, Никонов сразу же попал в черные списки местного УВД. И сейчас, конечно, может случиться всякое, все ходим под богом. Но тогда я был готов к самым хреновым ситуациям.
Алексей Никонов
Колю Бенихаева посадили в тюрьму из-за героина, потом его выпустили, и он какое-то время не кололся. В это время нам удалось затащить его на запись “Порномании”, где он за два часа записал все гитарные партии и уехал. А потом опять начал колоться и помер. В итоге мы все переехали в Питер и стали играть здесь. Потому что в Выборге уже не было смысла играть – менты давили, начались всякие криминальные истории, мне посоветовали уехать из города.
Егор Недвига
Бывшие участники “ПТВП” – это барабанщик Сергей Вельмита, басист Гриша Ухов и гитарист Максим Киселев. Сергей еще тогда, когда ушел из группы, плотно занялся электроникой. Он играет по выборгским электронным клубам. Максим Киселев играет в выборгской группе “Город”, с ее творчеством я, к сожалению, не знаком. Басист Гриша Ухов ударился в православие – он сейчас звонарь в Ильинской церкви. Когда он тогда начал дурковать, у него “потекла крыша”, родители не стали закрывать его в психиатрическую больницу, и он сам прибился к церкви. Поначалу священнослужители его гоняли и опасались, потому что он казался неадекватным, по нему читались признаки человека, у которого не все дома. Потом его взяли, поручили какую-то работу. Сейчас мы не общаемся. Спустя где-то полгода после ухода Гриша, а тогда мы еще жили в Выборге, стал сторониться Никонова. Вплоть до того что Леха однажды шел по улице, увидел Гришу, закричал ему: “Привет!”, а тот в страхе перебежал улицу и пошел другой стороной, оглядываясь.
* * *Вскоре после “Девственности” у “ПТВП” вышла еще одна кассета – “Порномания”, похожая по жанру и звуку запись, в которой Никонов еще и показал, как жестоко и честно умеет писать и петь о любви. Записи потихоньку начали циркулировать по стране, сарафанное радио заработало на полную катушку, и репутация группы в подпольных кругах становилась все крепче. О “ПТВП” многие знали, но мало кто видел их живьем – на тот момент нигде, кроме Питера и Выборга, они еще не выступали. Поэтому слухи о группе ходили самые невероятные: Никонов представлялся то играющим панк-рок домашним книжным мальчиком, то настоящим отморозком с суицидальными наклонностями, каждый концерт которого мог стать последним. Ограниченность источников информации (интернет уже кое-где был, но именно что кое-где) только работала на стремительно формирующийся миф о группе – как работал на него и сам Никонов, который мало того что помимо песен писал стихи, зачастую куда более впечатляющие с литературной точки зрения, чем тексты песен, так еще и заладил публиковать культурно-философские манифесты. Самый громкий из его текстов назывался “Постмодернизм как глобализация в искусстве”. Сейчас он, пожалуй, выглядит достаточно наивно, но в те времена произвел серьезный эффект – еще и потому, что мало кто ожидал такого замаха от буйного панка. Но панк-рок в варианте Никонова имел очень мало общего с привычным нигилизмом, банальным отрицанием социума и прочими жанровыми клише – лидер “ПТВП” выстраивал свою стратегию, жонглируя именами философов-структуралистов, о которых большинство его слушателей и слыхом не слыхивали, и опираясь на крайне радикально понятую историю культуры ХХ века.
Из манифеста Никонова “Постмодернизм как глобализация в искусстве”:
“Универсальность и всеохватывающая прожорливость постмодернизма, по всей видимости, не имеют аналогов в истории искусства (если такая вообще имеется). Ни символизм 19-го, ни даже сюрреализм не были настолько всеядны в силу своей идеологизированности. Структуралисты, а позднее постструктуралисты, Бахтин, Барт и Умберто Эко, создав почву для безудержной ассимиляции любого стиля, позаботились об исключении какой-либо идеологии из практики постмодернизма. В любом случае любой бразильский телесериал теперь может рассматриваться как истинное произведение, не менее используемое в качестве цитаты, чем, например, “Гамлет”. Уорхоловская банка кока-колы, по сути, оправдывала и равняла китайскую рубашку и “Джоконду”. Для постмодернистского сознания цитата и саркастичность есть такой же безусловный фактор творения, как слово или нота. В этой вавилонской башне, безусловно, являющейся отражением все более склонного к монополии и тирании политического истеблишмента и оболваненных, загипнотизированных людей: пролетариату – телевизор, обывателю – телевизор, интеллектуалу – чего хочешь, бля, от порнухи до Джойса и тому подобное. Почему антиглобалисты не видят врага? Гегель повинен в мировой бойне не менее Гитлера. Идеологию вначале формируют философы, художники, музыканты и филологи. Первыми фашистами были итальянские футуристы. Русское анархо-панк-движение так и будет разрозненно и не способно к активным действиям, пока не поймет, что искоренение глобалистских тенденций должно начинаться с деидеологизированной деятельности в области мысли и духа. С врагом нужно бороться его же средствами и… начинать, блять, сначала, а не играть в революционеров конца девятнадцатого века. Глобализация и постмодернизм – две стороны одной медали”.
Алексей Никонов
Я всегда хотел рафинировать панк-рок, я хотел разрушить стереотип о панк-роке. Рафинировать в буквальном смысле – мы называли себя глэм-панк, спагетти-панк, мы хотели использовать в панк-роке идеи Мишеля Фуко, Делеза, потому что эта музыка, на мой взгляд, именно тому и способствовала. Постмодернизм – это глобализация в искусстве. Тебе говорят: вот есть “Мона Лиза”, а вот мешок с говном, и это одно и то же, дело вкуса. А я с этим не согласен. Я знаю, что мешок с говном и есть мешок с говном, а “Мона Лиза” – великое произведение искусства. Нам подсовывали начиная с 60-х годов симулякры – и структуралисты, и вся эта тусовочка, начиная с Сартра. Я хотел вернуть объективность в происходящее, но я не философ, поэтому я решил нести эти мысли через пленку, через стихи свои, чем и занимаюсь по сей день.
Дмитрий “Шарапов” Иванов
Мы как-то про Псоя Короленко общались, и Никонов говорит: “Вот что, блять, за певец, хуйня какая-то московская. У него песня про Дерриду есть! Ты знаешь, кто такой Деррида? Деррида – это постмодернист…” Ну и давай гнать по поводу Деррида, постмодернизма и прочего.
Илья Зинин
“Стогов! Постмодернист! Сука, ненавижу! Дайте мне кто-нибудь его телефон, позвоню, выскажу все, что думаю!” – возбужденно кричал Леха. Находившийся поблизости журналист Митя Шарапов невозмутимо достал записную книжку, нашел телефон писателя Ильи Стогова и продиктовал его Никонову. Мое знакомство с Лехой началось с этого эпизода. Я делал фестиваль в московском клубе “Точка”, куда позвал играть и “ПТВП”. Этот концерт, кажется, стал одним из их первых выступлений в Москве. Будучи незадолго до этого в Питере, я решил пересечься с группой, чтобы передать деньги на билеты, познакомиться и обсудить нюансы предстоящего выступления. “ПТВП” позвали меня к себе на репетицию, а репетировали они тогда в мрачноватом андеграундном клубе “Фронт”, который располагался в помещении бывшего бомбоубежища. Позвонил впоследствии Никонов Стогову или нет, я не знаю. Но через несколько лет, когда в серии Stogoff Project вышли книги “Грешники” и “Четвертая волна”, где Леха является одним из главных героев, я очень сильно удивился.
Алексей Никонов
Эта история закончилась тем, что меня пригласили на телевидение к Стогову. В эфире он докопался до моих ботинок, а я – до его книг, но потом мы как-то сошлись, в результате он даже написал про меня книгу. Нормальный пацан. Хотя мне все равно не нравится, что он пишет. Я ему как-то предлагал выпустить сборник своих стихов, а он мне: “Леха, стихи не канают сейчас, сейчас канает документальная журналистика”. Я говорю: “Илюха, то, что канает – это все говно, главное же искусство”. Он говорит: “Леха, у меня семья”. Я говорю: “Ладно, давай. Все равно меня напечатают через сто лет”. Он заржал.
