Сергей Кремлёв - Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну
Гитлеру, как и всем германофилам, можно возразить так: «Если уж германский элемент настолько хорошо приспособлен к организации государственного существования, то почему же Германия ни к началу Тридцатилетней войны, ни к моменту подписания завершившего эту войну Вестфальского мира 1648 года, ни в последующие двести с лишним лет не смогла объединиться в целостное германское государство»?
Итак, мы имеем дело с одним из заблуждений как самого Гитлера, так и многих немцев, которые сослужили и могут еще сослужить плохую службу и России, и Германии.
А вот в чем Гитлер был не так уж и не прав, так это в следующем утверждении: «Современные владыки России совершен но не помышляют о заключении честного союза с Германией, а тем более о его выполнении, если бы они его заключили… Кто же заключает союз с таким партнером, единственный интерес которого сводится к тому, чтобы уничтожить другого партнера?».
Увы, в то время, когда писались эти строки, в России бы ли сильны троцкистские настроения «раздуть мировой по жар», а зиновьевский Коминтерн этот пожар усиленно пытался раздуть именно в Германии. Даже тогдашний нарком иностранных дел Чичерин в своих записках Сталину только нецензурно не крыл Зиновьева и Коминтерн за их германскую линию, в корне подрывавшую прочные наши межгосударственные связи.
В разговорах употреблялась, возможно, и «ненормативная лексика», однако Сталин тогда ничего всерьез сделать не мог… Антигерманская линия в СССР побеждала, что выразилось и в назначении на место Чичерина Максима Литвинова.
В такой ситуации новый «Drang nach Osten» становился для националистической Германии в перспективе не просто логичным, а единственно разумным, пожалуй, путем.
Действительно, зачем связываться со слабой страной, союз с которой не даст Германии ничего, кроме уничтожающей ее войны с Западом? Со страной, ведущей в Германии активную подрывную деятельность? Не лучше ли договориться с Западом и попользоваться Востоком самому?
Даже в 1924 году такой взгляд Гитлера был не столько обидным для нас, сколько невежественным. Но вряд ли лучше Гитлера историю России знали и Клемансо, и Ллойд Джордж, и Рузвельты — Франклин с Теодором, и президент Вильсон с Черчиллем. Да и, честно говоря, доля невеселой правды в та ком мнении фюрера имелась.
* * *Опровергнуть Гитлера мы могли единственным образом: делом. Построив новую могучую, индустриальную, свободную от унижений чужеземной эксплуатации, но организованную и дисциплинированную Россию. Такую Россию, заключить честный союз с которой почло бы за честь и выгоду любое государство — и большое, и малое.
Но такую задачу Россия не могла решить без помощи внешнего мира. Для того, чтобы делать машины, нужно иметь другие машины. Дать их могли только ведущие индустриальные державы мира. А они-то как раз после провала интервенции в России практически единодушно проводили политику бойкота и удушения российской экономики.
Но была такая страна, которая сама оказалась в незавидном положении — Германия. Поэтому хотя бы экономическое сближение ее с Россией было выгодно и русским, и немцам.
Уже во время первой пятилетки Советская Россия построила тысячи новых предприятий, но главное — построила новую экономику, основанную на тяжелой индустрии. И создавалась новая — «машинная» Россия при помощи, прежде всего, Германии.
Американский строитель Днепрогэса получил от Совета народных комиссаров СССР табакерку с бриллиантами, но на немецких инженеров, вложивших в наши первые пятилетки свои ум и силы, не хватило бы и всей сокровищницы Алмазного фонда.
Основу новых отношений двух стран заложил Рапалльский договор.
10 апреля 1922 года открылась международная экономическая и финансовая Генуэзская конференция. Инициатива ее созыва принадлежала Ленину, а Верховный совет стран Антанты в начале 1922 года во французских Каннах принял решение о проведении конференции в Италии. Пять «приглашающих держав»: Англия, Бельгия, Италия, Франция и Япония вкупе с США, в качестве «молчаливого (ну-ну. — С.К.) наблюдателя», пригласили в Геную 23 страны — в том числе Германию и Советскую Россию. Целью провозглашалось «изыскание мер к экономическому восстановлению Центральной и Восточной Европы», а в действительности в Италии Запад хотел попробовать русских на прочность и по пытаться навязать им свою волю.
Из этого не вышло ровным счетом ничего. Зато через не делю после начала Генуэзской конференции в местечке Рапалло под Генуей нарком иностранных дел Чичерин и его германский коллега Вальтер Ратенау подписали договор между РСФСР и Германией.
Их первые беседы прошли ещё 4 апреля, когда наша делегация была в Берлине проездом. Ратенау тогда на предложения Чичерина откликался неохотно. По словам заведующего во сточным отделом МИДа Веймарской республики Мальцана, Ратенау рассчитывал на Геную и на то, что вместе с Францией и Англией, особенно с первой, он добьется от нас большего.
А вышло так, что англо-французы германскую делегацию от обсуждений устранили, и Ратенау начал беспокоиться, как бы русские не договорились с Антантой за счет немцев. Ему этого в Германии не простили бы.
Растерянный Мальцан стал наведываться к Чичерину, а затем поздней ночью устроил с Ратенау и коллегами историческое «пижамное совещание». Речь шла о том, подписывать ли мирный договор с русскими. 16 апреля Ратенау с ведома Берлина решил: подписывать!
Россия и Германия восстанавливали дипломатические и консульские отношения и режим наибольшего благоприятствования в торговле. Провозглашалось экономическое сотрудничество, а сотрудничество политическое подразумевалось.
Мы взаимно отказывались от всех имущественных и финансовых претензий. Немцы — от возмещения за советские меры национализации, русские — от компенсаций, положенных России по Версальскому договору. И такой взаимный отказ имел значение даже более важное, чем можно было предполагать.
При составлении Версальского ультиматума Антанта не забыла-таки о России. Статья 116 договора давала нам право на возмещение военных долгов за счет Германии на сумму в 16 миллиардов золотых рублей — при наших долгах Антанте в почти 9 миллиардов. Кроме того, по статье 177 мы имели право на репарации. Расчет был неглупым: миллиарды-то были более на бумаге, но если бы мы польстились на эту приманку, то, во-первых, сразу же привязывали бы себя к союзникам. А во-вторых, на долгие годы осложняли бы отношения с Германией.
Вышло иначе! Да и как иначе! Еще до Рапалло, в 1921 году, в министерстве рейхсвера была создана спецгруппа майора Фишера для налаживания контактов рейхсвера с Красной Армией!
11 августа 1922 года было заключено первое временное соглашение между ними. Хотя обе страны были намерены сотрудничать не столько в сфере «пушек», сколько в сфере «масла».
23 марта 1922 года (тоже до Рапалло) между Россией и компанией «Фридрих Крупп в Эссене» был заключен концессионный договор о сдаче 50 тысяч десятин в Сальском округе Донской губернии сроком на 24 года «для ведения рационального сельского хозяйства». Концессионер полностью ставил хозяйство со всем инвентарем и сооружениями, а в качестве платы передавал нам пятую часть урожая, но главное — опыт.
В этой поучительной истории и взаимные выгоды, и взаимные недоразумения, и пути их устранения отразились как в капле воды. Уже после подписания соглашения московским представительством Круппа немецкие директора заартачились, хотя о концессии просили сами.
Ленин предложил нажать на Круппа, и у нас было, чем нажать… Дело было в том, что в Швеции и в Германии — у Круппа — Россия размещала тогда крупный заказ на паровозы и железнодорожное оборудование. От добрых отношений с немцами зависела их доля. Начались переговоры, и 17 марта 1923 года Крупп договор подписал. Его сельскохозяйственная концессия существовала на Дону до октября 1934 года.
Германия по-прежнему оставалась крупнейшим нашим внешним партнером и по-прежнему единственным, сотрудничество с которым было для нас жизненно важно.
Даже поражение в Первой мировой войне немцев не подкосило. Происходивший из давно обрусевших шведов советский оптик Сергей Эдуардович Фриш вспоминал: «Версальским ми ром союзники пытались обезвредить Германию, разрушив, прежде всего ее экономический потенциал. Лишенная желез ной руды, каменного угля, колониальных товаров, подавленная чудовищными репарационными платежами, Германия должна была превратиться в третьестепенное, послушное государство. Но в действительности получилось не так: уже в 1920–1921 годах Германия превратилась в конкурентоспособного экспортера. В Англии говорили: что вы можете поделать, если на внешнем рынке немецкий паровоз стоит дешевле английского умывальника»!
Нет, с таким народом России определенно стоило дружить и сотрудничать! Да и поучиться у него не мешало многому: национальной гордости, аккуратности, спокойному — не аврально-артельному «навались, ребяты!», а вдумчивому, ежедневному трудолюбию.
