Александр Зиновьев - Распутье
Процедура отпевания кончилась. Некоторое время мы топтались около церкви. Говорили о том, о сем. Я слышал, как мой старый знакомый, осудивший меня за атеизм, говорил кому-то об уважении чувств неверующих и о включении в число прирожденных прав человека права на неверие. Слушатели посмеялись шутке и распрощались. Но я то не шутил. Я отметил лишь одну черту российской реальности, о которой всего несколько лет назад и помыслить не мог.
Что бы ни говорили о конституционном статусе православия в нынешней России, фактически оно становится не просто главной религией в стране, а главной идеологией. Поскольку оно имеет сильнейшую поддержку со стороны президентской власти («Кремля») и активно вмешивается во все важнейшие аспекты жизни страны, можно с полным правом утверждать, что оно становится государственной идеологией постсоветской России. Это происходит фактически. Православная церковь даже чуточку противится этому. Трудно сказать, противится из лицемерия или из страха, что не справится с выпавшей на ее долю исторической удачей. Важно то, что это происходит на самом деле. Происходит потому, что православие сейчас просто не имеет серьезной конкуренции на эту роль. Советская идеология была разгромлена. Марксизм как будто испарился. Возрождение его не предвидится. На создание другой светской идеологии такого масштаба нужны десятилетия (если не века). К тому же она может пробиться к жизни лишь в жестокой социальной борьбе, на какую не только в России, но и на Западе пока нет достаточных сил. Носители светской (гражданской) идеологии — философы — стушевались, затаились, боятся, что их выбросят, и заискивают перед попами, западная идеология, проникающая через СМИ, культуру и личные общения в сознание россиян, по самому своему характеру не может стать организованной и единой идеологической силой. Она, внося в души россиян моральное разложение, скорее работает в пользу православия, оправдывая его притязания на роль духовного и морального пастыря заблудших жертв советизма и западнизма. Поиски некой национальной русской идеи, так или иначе, упираются в православие. И ничего другого реального не находят. Перед попамц заискивают даже лидеры оппозиционных партий. Одним словом, идеологическая сфера оказалась брошенной на произвол судьбы (или на милость победителей), и было бы глупо со стороны православной церкви, быстро создавшей сравнительно сильную организацию, не взять в свои руки то, что ей отдают добровольно и что само идет в руки. Тут произошло нечто подобное тому, что произошло в результате антикоммунистического переворота в сфере экономики: ее захватили мародеры разгромленной в эволюционной войне с Западом страны.
Возникает вопрос: что несет России православие в рассматриваемом социальном качестве фактической государственной идеологии постсоветской России или хотя бы претендента на эту роль? Несет не на словах, не в обещаниях, а на самом деле. Несет даже, может быть, не желая этого, может быть, не отдавая себе в этом отчета. Иначе говоря, какую роль ему предстоит сыграть в силу исторически данных условий в мире и в России и в силу объективных социальных законов, не подвластных воле и желаниям всех тех, кто, так или иначе, способствует происходящему его возвышению? Ответ напрашивается весьма неутешительный: роль орудия идеологического оболванивания россиян, роль орудия занижения их интеллектуального и духовного (именно духовного!) уровня, роль орудия лишения россиян статуса активных творцов социального прогресса и превращения их в покорное стадо существ, обреченных на историческую гибель.
Москва, 2003
Постсоветизм и образование
Сфера образования постсоветизма формируется как компонент социального гибрида. Но и взятая отдельно, она формируется как социальный гибрид систем образования советизма, западнизма и российского дореволюционного феодализма. Скажу кратко об этих трех ее ингредиентах.
Постсоветская система образования приходит на смену советской и многое заимствует из нее. Это заимствование происходит не потому, что создатели новой системы являются поклонниками советизма (коммунизма). Они таковыми не являются. Наоборот, они всячески открещиваются от советизма, фальсифицируют, даже сознательно клевещут, дабы выслужиться перед антикоммунистическим Западом. Они вынуждены заимствовать из советской системы образования в силу социального закона социальной регенерации явлений разрушенной социальной организации, поскольку новая организация создается на обломках и из материала разрушенной. Вместе с тем, новая система возникает как отрицание старой, как ее антипод. Так что ее социологическая характеристика чисто логически невозможна без знания о том, какой была старая. Потому скажу кратко о ней.
Не буду говорить о недостатках советской системы. Любая система имеет какие-то достоинства и какие-то недостатки. Меня в данном случае интересует только ее социальный тип, т.е. нечто закономерное. Любые объективные законы проявляются через отклонения и нарушения как доминирующие тенденции. Так что я оставлю без внимания и этот аспект проблемы. А с этой точки зрения советская система образования обладала такими чертами. Она была единой для всех слоев населения, стандартной, обязательной, бесплатной (и даже оплачиваемой в значительной части), светской (нерелигиозной) общеобразовательной до известного уровня и профессионализированной выше этого уровня. По всеобщему признанию (включая даже врагов коммунизма) это была самая демократичная система образования. Вплоть до недавнего времени специалисты во всем мире считали ее самой совершенной в истории человечества и противопоставляли ей западную систему, не вылезавшую, по их утверждениям, из состояния кризиса. Она была единой, планируемой, управляемой. Советский Союз с поразительной быстротой (с исторической точки зрения) наладил всеобщее образование населения и подготовку профессиональных кадров для стремительно расширявшейся и усложнявшейся деловой жизни страны. Практически страна не испытывала дефицита в образованных людях.
Советская система образования давала широкое фундаментальное образование, на основе которого граждане имели возможность быстро приобретать узкую специализацию или, в случае необходимости, переучиваться, и универсальное школьное образование, открывавшее выпускникам школ широкий диапазон выбора дальнейшего образования. В массе обучающихся преимущества в отношении жизненного успеха имели более способные и усердные молодые люди, причем — независимо от их социального происхождения. Конечно, случаи использования социального положения родителей были довольно частыми. Но они морально и идеологически порицались и не определяли общую ситуацию в системе вертикальной динамики населения. Не буду перечислять другие черты советской системы образования. Еще совсем недавно они считались общеизвестными и бесспорными.
Советское образование было социально равным, но не одинаковым профессионально, территориально и по ряду других признаков. Оно было дифференцированным. И в практической реализации социальных законов оно порождало и социальные различия, включая социальное неравенство. Хочу особо подчеркнуть это социологически важное обстоятельство. Профессиональная дифференциация образования, обусловленная характером и интересами дела, становилась одним из источников социальной дифференциации населения. В деловом аспекте образовались многочисленные профессии, для которых требовались различные типы и уровни образования. Возникали привилегированные виды образования, дававшие их обладателям привилегированное социальное положение. Возникнув и укрепившись, эти социальные различия стали оказывать обратное влияние на систему образования, закрепляя фактическое неравенство в образовании как неравенство социальное. Круг замыкался. Но и исторически, и в структуре общества продолжал действовать закон обусловленности социальных различий различиями в системе образования, которые, в свою очередь, обусловлены деловыми интересами общества. Когда в брежневские годы с высот власти выдвинули лозунг, чтобы дети наследовали профессию родителей, это было фактически попыткой закрепления социального расслоения населения и отступления от марксистской идеи бесклассового общества. До юридического закрепления этого расслоения не дошло. И сейчас трудно сказать, дошло бы или нет. Но как бы то ни было, доминирующую роль в системе образования продолжали играть интересы страны в целом и интересы организации делового аспекта.
Что и в каком виде уцелело от советской системы образования и вошло в постсоветский социальный гибрид? В ведении государства осталась какая-то часть учебных заведений (школьных, специальных средних и высших). Какая именно часть и в каком виде — об этом точных суммарных данных у меня нет. Общеизвестно то, что значительная часть учебных заведений уничтожена вообще (например, более двух тысяч вузов, как сообщалось в СМИ). Значительная часть стала частной. Оставшиеся государственными учебные заведения уподобляются частным, утрачивают черты советских по организации и содержанию образования. Это в особенности касается гуманитарных заведений. Исполнительная власть («Кремль») стремится имитировать советскую власть в смысле управления системой образования. Управленческий аппарат во многом имитирует советский.
