Борис Мансуров - Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская
В выступлении Евгения Борисовича на презентации 11 сентября 2007 года вновь прозвучала его навязчивая мысль, которую он десятилетиями упорно внедряет в головы читателей, о том, что Ивинская и Д’Анджело насиловали волю Пастернака, заставляя его подписывать письма и телеграммы в угоду властям.
Ироничная реакция Серджо на эти речи Евгения Борисовича вызвала резкие нервные выкрики жены Евгения Борисовича в адрес Д’Анджело, на что сидевшая со мною рядом Лена, живущая на Вятской улице и хорошо знавшая семью Ивинской, с удивлением воскликнула: «Откуда столько злобы?»
Видя, что страсти разгораются, слово взяла доктор филологии Мариэтта Чудакова, известный в культурном мире историк литературы и писатель. Она, как обычно просто и ясно, сказала:
— Я говорю сейчас как исследователь, хорошо знающий примеры из истории русской литературы. Ни один настоящий мужчина, тем более из великих писателей, к которым несомненно относится Борис Пастернак, никогда не совершает принципиальных поступков под давлением или поддавшись на уговоры любимых женщин или друзей. Он совершает все решающие поступки и действия только согласно своему личному пониманию проблемы и только в соответствии со своей личной волей.
Аудитория, присутствовавшая на встрече в Литмузее, разразилась аплодисментами, а Серджо восхищенно произнес: «Браво, синьора!»
Казалось, слова мудрой и беспристрастной Чудаковой подвели черту под спором о независимости воли Бориса Пастернака от влияния окружения. Но после отъезда Серджо из Москвы, 14 сентября 2007 года в газете «Известия» появляется интервью журналистки Кочетковой с Евгением Борисовичем и Еленой Владимировной Пастернак. В нем приводится утверждение Евгения Борисовича о том, что «в результате миланского разбирательства Д’Анджело присудили 30 процентов гонораров за „Доктора Живаго“, что, по словам Д’Анджело, составило 10 миллионов долларов».
Откуда появилось это грубое и ложное утверждение, известно, видимо, только Воланду. В своей книге Серджо ясно написал, что отказался от претензий, когда ему сообщили о подписании соглашения с Фельтринелли, в котором в качестве наследницы Пастернака присутствует наряду с сыновьями Пастернака и Ольга Ивинская.
Серджо получил в 1972 году, уже после странной гибели Фельтринелли, со стороны издательства Фельтринелли только компенсацию расходов на адвокатов, что составило около 50 тысяч долларов. Кому нужна эта сознательная клевета в адрес Д’Анджело о якобы полученных им «пастернаковских миллионах» в публикации «Известий», видимо, не знает и сама журналистка Кочеткова.
Интересно узнать, кто запретил журналистке взять интервью у самого автора книги, Д’Анджело — живого свидетеля и прямого участника борьбы за издание «Доктора Живаго». На чтение книги «Дело Пастернака» у Кочетковой, видимо, не нашлось времени. Опубликовав в своей статье слова Чудаковой, журналистка смогла бы закрыть тему, но, видимо, и этого ей не позволили сделать.
В «заметках» Евгения Борисовича, которые он привел в качестве послесловия к книге Д’Анджело, меня особенно поразил неожиданный пассаж на странице 166. Евгений Борисович пишет:
Из этой книги я теперь понял, что Д’Анджело хотел найти в архивах КГБ подтверждение того, что вмешательство Инюрколлегии как защитника прав наследников Пастернака было обусловлено осведомленностью КГБ о тайном желании Д’Анджело учредить премию Пастернака. Удивительно, как заразна мания преследования со стороны КГБ, которой были больны сотни тысяч людей в советское время, но того, что она переносится через границы, мы тогда не подозревали.
Я перечитал это откровение Евгения Борисовича несколько раз, не понимая, кто это пишет. И вспомнил слова Мити:
— «Материалы к биографии» (1989) и затем статью в «Новом мире» (1990) Евгений Борисович писал с оглядкой на советские органы. Потому они его спокойно выпустили в Стокгольм, зная, что ничего лишнего он не скажет. Он всегда ревностно защищает интересы ЦГАЛИ, и ему позволяют делать с архивом Ивинской все что угодно.
В своем ответе на претензии Евгения Пастернака Серджо указывает:
Трудно понять отказ Евгения Борисовича выдать мне доверенность на просмотр папок КГБ относительно отношений Фельтринелли с советскими властями в годы моего судебного процесса против итальянского издателя (Евгений Борисович имел право доступа к материалам КГБ как лицо, вовлеченное в события). В то же время Ирина Емельянова выдала мне доверенность на три папки КГБ с материалами судебного процесса ее и ее матери.
Право, читатель хочет знать, что скрывается в папках архива КГБ, которые не разрешил показать Евгений Борисович приехавшему из Италии Д’Анджело — человеку, который оказал решающее содействие изданию «Доктора Живаго», принесшего мировую славу Борису Пастернаку. Диву даешься, что о «заразе мании преследования со стороны КГБ» говорит человек, чей отец постоянно находился под колпаком этой организации и с гневом писал об этом.
В 1949 году следователь Семенов внушал Ивинской на Лубянке, что она действует заодно с английским шпионом Борисом Пастернаком. Об этом в деле Пастернака, заявлял Семенов, есть показания десятка расстрелянных писателей — троцкистов и антисоветчиков, а также донесения «честных граждан».
В письме к Лиде в Оксфорд 1 ноября 1957 года Пастернак сообщает: «Моя дорогая, началась пропажа моих писем, причем самых важных».
Нет необходимости повторять текст письма Пастернака к Швейцер о причинах сталинского ареста Ольги, которая, как писал Борис Леонидович, «в глазах тайных органов ближе всех стояла ко мне».
Евгений Борисович, видимо, забыл текст «совсекретной» записки от 18 февраля 1959 года (документ 44 в книге «Пастернак и власть»), в которой КГБ докладывает в ЦК КПСС:
«Как видно из агентурных материалов, Пастернак среди своих знакомых неоднократно высказывал антисоветские настроения… В период Отечественной войны Пастернак (и в то время на Пастернака поступали доносы. — Б. М.) высказывал пораженческие настроения <…> как это установлено в ходе контроля за письмами Пастернака, которые он пытался отправить за границу. <…> К числу лиц из близкого окружения Пастернака, не разделяющих точки зрения советской общественности, относится сожительница Пастернака, Ивинская О. В.»
Митя обратил мое внимание на эту подробную депешу КГБ:
— А почему в этой «совсекретной» записке нет упоминания о жене Пастернака, Зинаиде, и о члене КПСС, 35-летнем воспитателе студенческой молодежи, преподавателе вуза — Евгении Пастернаке? Они что, были на другой планете? Кто исключил из книги информацию КГБ о роли ближайших родственников Пастернака в нобелевские дни? Это результат умышленной зачистки текстов.
В исключительно важном письме Пастернака к Жаклин от 17 января 1960 года, которое было опубликовано в России в 1992 году и «случайно» не включено в СС и ПП, 2005, Пастернак в гневе пишет: «Жорж мог бы, если бы захотел, описать Вам замаскированную зависимость, в которой тайная полиция (МГБ) постоянно нас держит (меня и всю семью Ольги, ее сына, дочь и ее саму, как заложников), все время шпионя и следя, судя по собственным открытым и бесстыдным признаниям этого учреждения. А тайна моей переписки!»[357]
Евгений Борисович и Елена Владимировна Пастернак как составители имеют непосредственное отношение к сборнику воспоминаний о Пастернаке[358], в котором собраны свидетельства Лидии Чуковской и других участников похорон Пастернака о «шнырявших во дворе Большой дачи и на кладбище гавриках, которые нагло фотографировали людей, приехавших проститься с поэтом». Лидия Корнеевна приводит диалог, который она слышала на кладбище, когда молодежь стала читать стихи Пастернака: «Может быть, нам разогнать все это безобразие?» — «Пусть пока резвятся, от нас никуда не денутся!»
Уже через день вызывали в органы некоторых писателей, чтобы те назвали фамилии лиц на фотографиях.
Прочитав рассуждения Евгения Борисовича в книге «Пастернак и власть», Митя заметил:
— Конечно, Евгений Борисович не имеет претензий к советским органам, так как его не отравили в 1960 году, как Жоржа и Ирину, не отняли архив, как это нагло сделали чины КГБ на следующий день после похорон Пастернака, силой забрав у нас рукопись пьесы. Это не ему, а маме и Ирине устроили органы провокацию и затем арестовали, отправив в концлагерь.
Видимо, Евгений Борисович и сейчас спокойно иронизирует по поводу страхов Д’Анджело перед КГБ лишь потому, что не его, а Бориса Пастернака хотели выгнать из страны. Через несколько лет не Евгений Борисович, а Солженицын, Галич, Гинзбург, Ростропович, Вишневская и десятки других антисоветчиков были лишены гражданства по доносам и провокациям, организованным органами.
