Анна Гейфман - Революционный террор в России, 1894— 1917
Для совершения этого убийства Богров использовал свои связи с полицией. Он сообщил Кулябко о якобы готовившемся покушении на Столыпина и министра образования Л.А. Кассо, которые должны были приехать в Киев вместе с царем. Кулябко, озабоченный в первую очередь безопасностью монарха и не имевший оснований подозревать своего агента в сообщении ему ложных сведений и в преступных намерениях, ничем не воспрепятствовал Богрову, когда тот стал буквально ходить по пятам за Столыпиным. Два раза ему удавалось приблизиться к премьер-министру, но недостаточно для того, чтобы в него выстрелить. В конце концов, используя последний шанс подойти к Столыпину на расстояние выстрела, Бог-ров оставил всякую осторожность и 1 сентября попросил у Кулябко билет на тот же вечер в Городской театр на оперное представление, где должны были быть царь и Столыпин. Из-за принятых мер по охране государя и министров в театре должны были быть только специально приглашенные лица, и билет невозможно было достать иным путем. Кулябко согласился выполнить его просьбу, и Богров, измученный нервным ожиданием, приехал в театр за час до начала «Сказки о царе Салтане» Римского-Корсакова.
Во время второго антракта за двумя выстрелами, еле слышными в переполненном театре, последовали громкие крики зрителей, а потом наступила жуткая тишина. Все глаза были устремлены на смертельно раненного премьер-министра, который «медленными и уверенными движениями положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: «Все кончено!». Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: «Счастлив умереть за царя». Увидя государя, вышедшего в ложу и ставшего впереди, он поднял руки и стал делать знаки, чтобы государь отошел. Но государь не двигался и продолжал на том же месте стоять, и Петр Аркадьевич на виду у всех благословил его широким крестом».
Богров стрелял в Столыпина с очень близкого расстояния из-за небольшой мощности своего пистолета и из-за своего слабого зрения. В полном театре, окруженный свидетелями и возбужденной толпой, в которой было много военных, пятнадцать государственных деятелей и девяносто два агента охраны, у него не было даже надежды скрыться, и его немедленно схватили. 5 сентября Столыпин умер в больнице. Через четыре дня после этого военный суд приговорил Богрова к смертной казни, и в ночь с 10 на 11 сентября он был повешен(100).
Каких бы политических взглядов ни придерживался Богров, убийство Столыпина этот террорист нового типа совершил в одиночку и по чисто личным мотивам. После ультиматума своих бывших товарищей у него был выбор между позорной смертью от рук радикалов и смертным приговором царского правительства за деяние, которое должно было не только обелить его подмоченную революционную репутацию, но и внести его имя в анналы истории как мученика и героя, посмевшего поднять оружие на воплощение государственного порядка в России. Богрову было нетрудно сделать выбор. Тем не менее это решение не объясняет его нежелание выбрать третий путь — остаться в живых, последовав примеру Азефа и скрывшись за границей.
Для планирования побега и последующей жизни беглеца требуется сильная воля к жизни и достаточно энергии, а также материальные средства. Деньги Бог-ров, вероятно, всегда мог получить у своей семьи. Но есть основания полагать, что воли к жизни у него не было. Он, молодой человек, производил на окружающих впечатление горько разочарованного и циничного старика, чья жизнь была бессмысленна и пуста; казалось, его ждут лишь долгие годы пустого существования, ведущие к такой же пустой смерти. Его друзья поражались тому, что «свою жизнь он сознательно прожигал» и говаривал, что «своя жизнь… не стоит, чтобы ее тянуть», и тому, что он был неудовлетворен «своим буржуазным укладом жизни, своей юридической работой, своим времяпрепровождением». Знакомые радикалы вспоминали, что он был «внутренне безрадостный, осенний». Он сам писал в письме: «Нет никакого интереса к жизни. Ничего, кроме бесконечного ряда котлет, которые мне предстоит скушать в жизни… Тоскливо, скучно, а главное одиноко…»(101). Такой человек вряд ли стал бы прилагать много усилий к сохранению подобного существования. Один его знакомый почувствовал его склонность к самоубийству, а хорошо известный журналист А.А. Изгоев потом писал, что вполне естественно, когда скомпрометированному «революционеру-агенту охранки» приходит в голову мысль покончить с жизнью через какой-нибудь выдающийся террористический акт, и что такова была и психология Богрова(102).
Можно пойти дальше и предположить, что для Богрова, как и для ряда других экстремистов, совершение громкого теракта, наверняка влекущего за собой арест и казнь, являлось высшей формой самоубийства. По его собственным словам, Богров был разочарован своей бессмысленной жизнью(ЮЗ), может быть, он хотел, чтобы хотя бы его смерть не была столь же бессмысленной. Он обдумал и выполнил свой теракт, прекрасно зная, что в результате его он умрет(104). «Рожденный со страстной натурой игрока, он не мог жить буднично и покойно, он во всем и всегда искал сильных ощущений, тревожных и ярких впечатлений…Он превратил свою жизнь в азартную игру, и в этой игре последней ставкой была его собственная жизнь»(105).
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
Убийство Столыпина было последним сильным ударом террориста нового типа в самое сердце современного политического строя. В левых кругах в России и за границей царило ликование в связи со смертью «официального убийцы», «вешателя» и «деспота»(106). О связях Богрова с полицией и его сомнительных делах
быстро стало известно общественности, что повлекло бесконечные дебаты о том, были ли замешаны в организации убийства Столыпина высшие чины Охранного отделения (что не подтверждается имеющимися в нашем распоряжении источниками). Хотя этот акт еще более дискредитировал террористическую тактику(107), отдельные случаи терроризма происходили вплоть до начала первой мировой войны. Согласно статистике Департамента полиции, в 1912 было зарегистрировано 82 случая революционного насилия, из них 22 — на Кавказе, 13 — в Польше, 9 — в Сибири(108). Все эти акты не были связаны с массовыми социально-политическими беспорядками в стране, которые проявлялись д, о 1914 года только в форме рабочих волнений.
Большинство сторонников революционного экстремизма, хотя и не имея возможности возродить массовый террор, не только никогда не осудили политические убийства, но даже разрабатывали планы будущих боевых операций. В первую очередь это относится к ПСР; члены этой партии в России, согласно несколько преувеличенным полицейским донесениям, были все ярыми террористами в душе(109). За границей руководству ПСР удалось собрать значительные суммы денег для будущих политических убийств, и буквально через несколько дней после убийства Столыпина в петербургскую полицию поступили сведения о том, что группа рядовых эсеров в Париже требовала от Центрального комитета немедленной организации террористической кампании в России и даже составила список подходящих жертв среди высших чинов гражданской и военной администраций ПО).
К лету 1912 года многие эсеры, особенно правые из группы так называемых ликвидаторов, отказались от старых теоретических объяснений терроризма как устаревших и утопических. Они пришли к такому заключению, вполне еретическому для идеологии социалистов-революционеров, после дела Азефа и из-за неудач Савинкова в организации централизованного террора в 1909–1910 годах. Несмотря на оппозицию ликвидаторов, некоторые лидеры ПСР продолжали вынашивать планы новой волны террористической деятельности с целью срыва выборов в V Думу. В то же самое время Центральный комитет начал систематическую протеррористическую кампанию на страницах «Знамени труда», направленную на вербовку новых боевиков из среды молодых партийных активистов. В 1913 году, согласно решению выборгской конференции в мае, подтверждающему старые тактические методы партии, эсеры пытались организовать небольшой боевой отряд с целью осуществления их давнишнего замысла цареубийства. В это же время они обдумывали политические убийства нескольких высших российских чиновников(111).
Как и раньше, эсеры не ограничивались планами экстремистской деятельности на территории Российской Империи. В Париже группа эсеров выступала за террористическую деятельность за границей, призывая, в частности, к беспощадному истреблению полицейских осведомителей. Подозреваемые должны были допрашиваться с пистолетом у виска, и их следовало убивать, как только их связи с полицией подтверждались(112). Чернов также призывал своих последователей использовать успехи научного прогресса в области военной технологии, и, согласно полицейской информации, некоторые лидеры эсеров тайно обсуждали возможность использования аэропланов в террористических действиях. Их наиболее сенсационным предложением был план воздушной атаки во время празднеств по случаю трехсотлетия династии Романовых(ИЗ).
