Владимир Бешанов - «По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны
До революции значительное количество школ и училищ содержалось на средства церкви, общественных организаций, финансировалось частным капиталом и взносами меценатов. Советская власть, задавшись целью выращивать полезных членов общества, «начиная со дня их появления на свет», национализировала все учебные заведения. Для решения глобальной задачи по воспитанию нового человека был создан Наркомат просвещения с чудовищным бюрократическим аппаратом. Правда, на само просвещение денег перманентно не хватало. По словам А.В. Луначарского, расходы на душу населения в области образования в 1925–1926 гг. были на треть меньше, чем в 1913 году, а в 1928 году нарком заявил, что правительство отпускает на учащихся начальной школы 75 %, а на учащихся средней школы четверть того, что расходовали при царском режиме.
В высшую школу абитуриентов отбирали по классовому признаку, независимо от уровня их подготовки и способностей. Для начала в августе 1918 года была отменена необходимость среднего образования. Отныне все желающие старше 16 лет получали право поступать в высшие учебные заведения без представления диплома, аттестата или справки об окончании какой-нибудь школы. «Положение о высших учебных заведениях РСФСР» предписывало принимать в вузы всех детей рабочих и крестьян, имеющих направление от партийных, комсомольских и профсоюзных организаций. 8 июня 1922 года на заседании Политбюро были приняты предложения заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта о разработке мероприятий по вопросам «фильтрации студентов к началу будущего учебного года», об установлении «строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения» и «установлении свидетельств политической благонадежности». Вскоре было сделано дополнение к этим пунктам: «До начала учебного года все студенты (кроме членов РКП и РКСМ) обязаны представить отзыв ГПУ по месту нахождения вуза о лояльном отношении к советской власти».
Вступительные экзамены не имели теперь никакого значения. Важны были чистота анкеты и благословение партийно-чекистского аппарата. Учебные программы приходилось адаптировать к уровню катастрофически безграмотных молодых пролетариев. Если предмет не «помещался в голове» студента — тем хуже для предмета. Так, в Московском высшем техническом училище изъяли из программы курс по сопротивлению материалов, а в Артиллерийской академии закрыли баллистический факультет.
Академик В.Н. Ипатьев с содроганием вспоминал:
«Конечно, при распущенности, которая тогда господствовала в высшей школе, необходимы были сверхчеловеческие усилия, чтобы наладить жизнь в высших учебных заведениях, куда поступали из рабфаков (рабочие факультеты) или из школ 1-й ступени совершенно безграмотные юноши и девицы. При всем желании молодежи учиться в высших учебных заведениях они не могли следить за курсами высшей математики, физики и химии, так как подготовка по элементарной математике и физике была совершенно недопустимой. Из школ, соответствующих прежним средним учебным заведениям (гимназиям и реальным училищам), выходили совершенно необразованные люди. Плохая подготовка в школах 1-й ступени обусловливалась главным образом недостатком хороших учителей (многие старые педагоги были изгнаны за свою якобы контрреволюционную деятельность), отсутствием школьной дисциплины и очень слабым контролем учащихся. Кончающие школу не умели писать грамотно по-русски, не умели правильно выражать свои мысли ни словесно, ни письменно. Поэтому в высшей школе приходилось учить тому, что должно быть сделано в средней школе.
Я очень пессимистически смотрел на постановку образования в наших учебных заведениях. На всех ступенях оно сильно отставало оттого, что было до революции. Все похвалы новому направлению в учебе, которые распространяли повсюду большевики, совершенно не отвечали действительности. Только одни подлизы учителя и профессора могли защищать большевистскую систему образования, которая в глазах настоящих педагогов не выдерживала никакой серьезной критики. Мои предчувствия впоследствии вполне подтвердились; несколько лет тому назад было указано, что Луначарский и Бубнов проводили неправильную систему преподавания и что необходимо ввести новые методы обучения, — причем оказалось, что эти «новые» методы вполне совпадают с теми, какие существовали при царском режиме. Но это случилось, к сожалению, после 18 лет хаоса, царствовавшего в учебных заведениях, когда наладить снова правильное обучение стало уже очень трудной задачей, так как за это время школа потеряла многих хороших учителей, а вновь произведенные при большевистском режиме отличались очень слабой педагогической подготовкой».
Неудивительно, что призывной контингент Красной Армии оценивался военными как «далеко неудовлетворительный по культурному уровню». В октябре 1928 года численность грамотных призывников определялась в 89 %, правда, почти треть из них характеризовалась, как «достаточно грамотные без образовательного ценза», то есть умели читать и писать, но школу не посещали, а еще четверть — как малограмотные, «в незначительной степени отличающиеся от неграмотных». При таком раскладе будущие красноармейцы с образованием не ниже низшего составляли около 35 %.
В обзоре ГУ РККА от 31 октября 1928 года отмечалось: «Если в швейцарской армии при призыве на действительную военную службу от каждого призываемого требуется обязательный минимум, выражающийся в умении читать, писать, устно и письменно считать со знанием четырех правил арифметики, целых и дробных чисел, в умении производить простые вычисления, в знании географии страны и умении читать ее карту, в знании истории и конституции страны, то у нас есть еще призывники совершенно неграмотные — 11 % и значительный процент малограмотных (26 %)». За два года службы в кадровых войсках они должны были усвоить минимум военных навыков и знаний, необходимых бойцу. Что касается знания дробей, процентов и умения читать карту, то у нас многие командиры не блистали такими «глубокими познаниями».
Подготовкой младшего командного состава для артиллерии занимались учебные дивизионы (батареи) и полковые школы, созданные непосредственно в войсках при артиллерийских полках или отдельных артиллерийских дивизионах. Младшие командиры Красной Армии — главный цементирующий и обучающий контингент любой другой армии — по своему материальному положению, образованию и опыту мало чем отличались от рядовых.
Из доклада начальника Строевого управления Л.П. Малиновского начальнику ГУ РККА В.Н. Левичеву от 26 июня 1926 года:
«Выпущенный осенью прошлого года из войсковых школ младший комсостав не пользуется авторитетом среди рядовой массы красноармейцев. Выше указанные причины способствовали этому, кроме причин внешнего характера, как, например, плохое обмундирование, изношенное и истрепленное учебой, вынуждающие младшего командира являться перед строем в неряшливом виде, чем вызываются насмешки со стороны молодых красноармейцев, одетых в новое обмундирование.
Неавторитетный командир или замыкается в себе, или же переходит на панибратство, совершенно теряя свой командирский облик. Часто несдержанное отношение среднего и старшего комсостава по отношению к младшему подрывает слабый авторитет младшего командира. Не обладая достаточной силой воли и настойчивостью, не воспитанный в этом направлении в войсковой школе, младший командир теряется перед рядовой массой, часто преувеличивая представление о своей беспомощности.
Из такого положения вытекает и отношение к службе младшего командира. Имея большую, чем рядовой красноармеец, нагрузку, младший командир тяготится службой и часто не выполняет своих обязанностей».
«Краскомов» на заре революции готовили на скороспелых курсах, куда можно было записаться, имея пролетарское происхождение и две рекомендации — одна рекомендация от члена партии, вторая — от организации, «стоящей на платформе Советской власти». Так, имея в багаже четыре класса реального училища, стал «ленинским юнкером» будущий Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов.
После Гражданской войны в стране была развернута сеть военных школ среднего комсостава, выпускавших при сроке обучения 3–4 года командиров взводов всех родов войск. Абитуриенты проходили «вступительные испытания», хотя социальное происхождение по-прежнему играло определяющую роль. Наибольшее предпочтение отдавалось рабочим как самому верному делу революции классу. Крестьянство считалось менее надежным, так как «оно постоянно рождало мелкую буржуазию». Проблема заключалась в том, что «пролетарский молодняк» имел слабую общеобразовательную подготовку, не отличался здоровьем и не рвался служить в армии «пролетарской диктатуры».
В обзоре ГУ РККА о состоянии Красной Армии в 1927–1928 гг. сообщалось:
