Илья Эренбург - Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.
Это было в Ростовской области. Немцы отступали. Они оставили заслон в деревне Ново-Спасовка. Двадцать восемь немцев, во главе с обер-лейтенантом Гербертом Подлисом, должны были во что бы то ни стало задержать продвижение нашей части. Немцы занимали выгодное положение. У них были два пулемета, автоматические ружья, гранаты. Они замаскировались в бурьяне.
17 февраля связист Ласточкин случайно напал на засаду. Он подозвал ветфельдшера Козлова и ефрейтора Бельцова: «Немцы!..» Козлов и Бельцов повернули к бурьяну. Немцы начали стрелять, убили лошадь Козлова. Подоспели три артиллериста, гвардейцы Лазарев, Кочейкин и Заряжко. Завязался бой. Пять немцев были убиты. Тогда обер-лейтенант и двадцать два солдата подняли руки. Они сдались шестерым русским, двадцать три немца с двумя пулеметами, с солидными автоматами и с заячьими сердцами. Они знали, что германское командование рассчитывает на них: «задержать продвижение русских». Но много воевавшие, много грабившие и много измывавшиеся над беззащитными, они не умели одного — стоять до конца.
Может быть, им поставят памятник на берлинской «аллее побед»? Может быть, доктор Геббельс напишет статейку о «германской отваге» обер-лейтенанта с красноречивой фамилией Подлиса?
Рядом с деревней Ново-Спасовка находится хутор Большой Должик. Вернее сказать — находился: немцы сожгли почти все дома. 12 февраля наши войска освободили этот хутор. Вот что рассказывает жительница хутора Екатерина Весовая:
«Прошлым летом было… Наши тогда отходили. За хутор шел бой. Около нашей хаты, вон на том бугорке, находился пулемет. Оттуда наши стреляли в немцев.
22 июля немцы вошли в хутор, целый батальон, но они никак не могли подойти к бугорку, а им нужно было выйти на дорогу. Немцы начали бить из орудия. Долго они стреляли, и все мимо. Потом снаряды стали падать ближе. Один попал в наш сарай. Но пулеметчики не уходили. Мы-то знали, что они не уйдут: они раньше говорили, что есть приказ — прикрывать. Их было трое, и девушка с ними была — санитарка, веселая, красивая. Двое стреляли, третий таскал патроны, его звали Напивков, он родом из Сталинградской области. Они не подпускали немцев к дороге.
Видим мы, снаряд прямо туда попал… Немцы подошли. Двое, которые стреляли, лежат мертвые. Напивков — раненый, и санитарка тоже тяжело ранена была.
Напивкова немецкий офицер сразу пристрелил. Мы стали кричать, чтобы они девушку не убивали, хотели ее перевязать. Но офицер нас отогнал. Мы далеко не ушли, смотрим, что дальше будет. Офицер подошел к ней близко и стал целиться. Она смотрела то на нас, то на офицера, а больше всего смотрела прямо на пистолет. Немец долго целился, но не выстрелил, опустил, руку. Усмехнулся — думал, что она попросит пощады, хотел унизить. Она над ним засмеялась. Приподнялась, упираясь на левую руку, и сказала: „Мерзавцы, дайте мне пистолет“. Она была вся в крови. Офицер дал ей пистолет. Она собралась с силами, поднесла пистолет к правому виску в выстрелила. Мы все плакали.
Через полчаса она умерла. Мы их похоронили на том самом месте, откуда они стреляли в немцев. Я нашла девушки фотокарточку и вот эту бумажку…»
Я гляжу на фотографию — хорошее, открытое лицо. Анкетная справка: Бадина Вера Степановна, санинструктор, год рождения 1913, город Нью-Йорк; семья прожигала в Минске.
Что добавить к рассказу Екатерины Весовой? Три пулеметчика и девушка-санитарка не подпускали к маленькому бугорку батальон немцев. Это не обер-лейтенант Герберт Подлис. Четверо знали, что приказ есть приказ. Они знали и другое: родина есть родина. Они погибли в дни отступления, но жители хутора Большой Должик знают, что четверо храбрых помогли нашим вернуться. Так бугорок на хуторе стал одной из святынь России.
Мы часто читаем слова «презрение к смерти». Они могут показаться формулой, литературой. Но вот девушка Вера. Обливаясь кровью, она смеялась над палачами: она воистину презрела смерть. Она родилась далеко от родины — за океаном, но в груди ее билось русское сердце. Она, наверно, любила жизнь: у нее ласковые глаза. О ней говорят: «веселая была»… Она не оставила своего поста, не оставила товарищей. Как она жила до грозного часа? Кто она? Не знаю. Девушка. Санитарка. Вера Бадина. И каждый невольно добавит: героиня.
«Нам трудно победить, — сказал мне один пленный немец, — потому что у вас много людей и большая территория». Он думал по-немецки: он считал. Мы скажем: нас нельзя победить, потому что четверо русских сильнее смерти. Нас нельзя победить, потому что каждая пядь нашей земли — это тот бугор, за который сражались четверо.
28 марта.1943 г.
Русская мать
Мать бойца Григория Смирнова проживает в Сталинградской области. Старая женщина узнала, что сын ее отличился в боях. Она прислала ему письмо. Я приведу это письмо матери, не изменив его своеобразного чудесного языка:
«Здравствуй, сыночек мой, милый и родненький Гришенька! Шлю я тебе материнский привет и целую крепко и несколько раз. Еще шлют тебе привет Миша и Володя, и также целуют тебя несколько раз.
Гришенька, сынок, я письмо твое получила, и когда стала читать и увидала тебя и твоего товарища, и стала тебя, Гриша, целовать и радоваться; и плачу, и прижимаю к своему больному сердцу, и радуюсь, что ты заслужил такую благодарность. Я очень, очень рада, что ты служишь хорошо, и бей врага до победы, гони его с нашей земли. Он и до нас добрался и нам не дает спокоя. Но наши бойцы дают ему отпор, и он улетает без оглядки. Ужо несколько аэропланов наши сшибли. Чего я, Гриша, не слыхала, а под старость пришлось мне услышать, Гриша, — стук орудия. Мне было вперед трудно и страшно, но теперь привыкла, остервенилась и говорю: было бы можно, пошла бы на врага, так он мне надоел. Но, конечно, остарела да и нет здоровья.
Гриша, Коля Глухов тоже в армии, его дома нет. А Фиростова Василия взяли, и он убежал из армии и скрывался где-то, во его нашли и дали ему смертельный отпуск. Таких негодяев надо убивать. У нас только одни военные, а ребят нет — все защищают родину. Но и наши здешние бойцы, спасибо им, нас охраняют.
Гриша, шлют тебе привет тетя Дуся и Нина. А Нина стала барышней; очень хорошая, скромная, умная девушка. Вот напиши ей письмо, если будет время.
До свидания, Гриша! Целует тебя много раз твоя мать».
Писатели всех народов и всех времен описывали любовь матери. Мать не забудет, не изменит, мать ждет. Любовь к сыну — в каждой строке старой крестьянки Смирновой. Эта любовь слита с другой: с любовью к родной земле. Так воскресают образы мужества древних, так мы видим скромную, добрую женщину, с больным сердцем, которая благословляет сына на ратный подвиг.
Стало страшно старой женщине, когда она впервые услышала грохот орудий и увидела в небе самолеты. Но быстро она совладала со страхом. Она живет близ фронта, трудится, пишет письма сыну. Она нашла замечательные слова о немцах: «надоел». Правда, надоел нам немец, так надоел, так опостылел, что и старуха рвется в бой.
Когда говорят о величин русской женщины, часто вспоминают молодых героинь, сражающихся в армии, санитарок, связисток, партизанок, Зою Космодемьянскую. Крестьянка Смирнова не воюет: «остарела». Но разве не свидетельствует ее письмо о величии русской женщины, с лицом добрым и суровым, с материнской заботливостью и с подлинным самозабвением? Каждый из нас гордится русской женщиной, для каждого из нас Смирнова — родная мать. Ее старость потревожили проклятые немцы. Сын ответил матери ласковым письмом. Россия ей ответила наступлением: немцев отогнали от села, где живет Смирнова. Ей вернули покой. Но сколько старых русских женщин еще живут в смертной муке под немецким игом? За них мы воюем, за наших матерей.
9 декабря 1942 г.
Дело наших рук
Между двумя боями при тусклом свете коптилки лейтенант изучает чертежи, сопровождающие статью «Уроки одного боя». Конечно, легче учиться в академии. Но выбора нет: мы должны менять части машины на ходу, учиться в блиндажах, перестроить многое в нашем сознании под сопровождение музыки боя или среди ожесточенной работы тыла.
Помню, несколько лет тому назад зашел я в одно учреждение и ушибся о стол. Секретарь меня успокоил: «Об этот стол все расшибаются». Я спросил: «Почему не переставите?» Он ответил: «Заведующий не распорядился. Переставлю — вдруг с меня спросят: „Почему это ты придумал? Что это означает?“ Стоит и стоит — так спокойней…» У нас всех синяки от этого символического стола, от косности, перестраховки, равнодушия.
Человек, который, пожимая плечами, говорит: «Это меня не касается», — слепец. Всё теперь касается всех.
Человеческие возможности безграничны. Можно пролежать жизнь на печи, и можно в один месяц перевернуть мир. Под Сталинградом тридцать три бойца остановили семьдесят танков. А ведь бывало, что триста тридцать бойцов убегали от семи танков. Все зависит от человека, от его мужества, от его находчивости и напряжения.
