Федор Раззаков - Марина Влади и Высоцкий. Француженка и бард
В конце концов нам всего по сорок два года! Ты обещаешь, что к моему дню рождения в мае «все будет в порядке»…».
Высоцкий и в самом деле надеется, что сумеет взять себя в руки, поскольку от этого зависит его благополучие в дальнейшем. Он еще не догадывается, что наркотики превратили его в безвольного человека: он мог дать слово и через день уже об этом обещании забыть. Поэтому, вернувшись в Москву 21 марта, он уже очень скоро снова начинает «колоться». Колет не в вены, а в мышцы, чтобы не было особо заметно. Причем никого уже не стесняется. Так, будучи в Ленинграде у Кирилла Ласкари, попросил у его жены шприц. К. Ласкари пишет:
«Такового в доме не было. На ее вопрос «зачем?» — сослался на горло: плохо со связками. Пошли с Ирой на бульвар Профсоюзов, в косметическую поликлинику. Одна из сестер его узнала и дала шприц. Дома ушел в ванную комнату и плотно закрыл дверь. Оттуда до Иры доносился его хрип. Потом поцеловал ее и умчался обратно в Москву…».
Причем умчался, оставив на столе записку со своими стихами, в конце которых значилось:
А я теперь на выручку
К Мариночке лечу…
Какая там Мариночка, когда шприцы опять идут в дело? Хотя остатки воли еще остаются. Как и надежда на то, что бывшие патроны со Старой площади вернут его в дело, поскольку без него, без постоянного риска, жизнь ему кажется никчемной и постылой. Как говорил Володя Шарапов из «Места встречи…», имея в виду бандита Фокса, мол, жизнь без риска для него, что еда без соли. Вот и Высоцкий по-настоящему страдал без риска и приключений. И вовсе не друзья заставили его лечиться, а отсутствие смысла в жизни. Настоящих друзей у него и не было вовсе — такие люди всегда одиноки. Вот и В. Янклович говорит о том же:
«Практически ни с кем из нас Володя не чувствовал себя свободным, даже с нами — ближним кругом…».
Действительно, какая может быть свобода, когда надо все время таиться и скрывать свои мысли даже от ближнего круга людей!
В конце апреля Высоцкий предпринимает еще одну попытку вылечиться. Рассказывает врач Института скорой помощи имени Склифосовского Леонид Сульповар:
«И я начал искать, что можно еще сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился… У меня была надежда большая — и я Володю в этом убедил, что мы его из этого состояния выведем. Лужников разрабатывал новый метод — гемосорбцию (очистка крови). Я договорился…».
Вспоминает В. Янклович: «В Москве Володе впервые в Союзе делают гемосорбцию. Сульповар договорился с профессором, который занимался этим. Профессор попросил Володю обо всем рассказать откровенно, иначе не имеет смысла пробовать… Володя рассказал все: когда, сколько и как… Когда он может бороться, а когда нет… Решили попробовать. Володя остался в больнице — гемосорбцию сделали…» (Это произошло 23–24 апреля. — Авт.).
Свидетель тех событий врач А. Федотов продолжает рассказ:
«Кровь несколько раз «прогнали» через активированный уголь». Это мучительная операция, но он пошел на это. Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы зашли к нему в больницу на следующий день. Он был весь синий.
— Немедленно увезите меня отсюда!».
После этой неудачи руки у Высоцкого опустились окончательно. И ситуация стремительно покатилась к своей трагической развязке. У безвольного и больного человека и дом превращается в проходной двор, в «неродящий пустырь» по Высоцкому — новых произведений он уже давно не пишет, а если и берется за ручку, то урывками. В этом доме двери (а они были снабжены множеством сложных замков) уже открыты настежь, там куролесят гулящие девки, а шприцы разбросаны по полу. Вспоминает О. Афанасьева:
«2 мая Володя должен был приехать за мной. Жду его дома на Яблочкова. Нет. Звоню, подходит Янклович. «Не волнуйся, все нормально, мы тебе позвоним». — «А где Володя?» — «Он не может подойти» — «Я сейчас приеду» — «Нет-нет, не вздумай».
Беру такси, через 10 минут вхожу в квартиру, там — е-мое: столы грязные, посуда, бутылки — настоящее гулялово. Захожу в спальню. Там Даль спит с какой-то бабой. Кошмар, вертеп, воронья слободка. Я хочу войти в кабинет, и вдруг оттуда выходит девка, мне знакомая, — в рубашке, босая. Я зову ее на кухню: «Ира, значит так: я сейчас уезжаю. Я приеду в половине третьего. В половине третьего в квартире должна быть идеальная чистота, и помойка вынесена, и вас, блядей, не должно быть здесь даже духу». И уезжаю. Пошла на рынок. Через полтора часа звоню: «Все убрали?» — «Да» — «Хорошо. Можете спускаться».
Я приехала — девственная чистота в квартире, девственно на кровати спит Володя, в другой комнате спит одинокий Даль. Он проснулся, вышел, и я первый раз в жизни видела, как у человека трясутся руки, и он пьет, держа стакан водки через шею на полотенце (в спектакле БДТ «Энергичные люди» по В. Шукшину это с блеском показывал актер Евгений Лебедев. — Авт.). У Володи такого не было. Я Володе потом ни слова не сказала, он извинялся. Еще потом был такой же неприятный эпизод — вот и все за два наших года…».
10 мая Высоцкий вылетает в Париж, хотя уже почти не верит в удачу. Сильные мира сего снова отпускают его в эту поездку, поскольку Влади приступает ко второй стадии своего плана: хочет уложить мужа в парижскую клинику «Шарантон». Там несколько лет назад лежал ее старший сын Игорь, и это лечение благотворно сказалось на его самочувствии. То же самое теперь предполагалось проделать и с Высоцким. Но поскольку воли у него уже не осталось, он опять «начудил».
Позвонил Влади и сказал, что встречать его не надо, мол, доеду сам. И не доехал — прямо из аэропорта Орли завис в ресторане «Распутин» со случайными знакомыми. Влади, которая безуспешно прождала его несколько часов дома, взяла с собой своего среднего сына Петю и отправилась на поиски мужа. Нашли они его в «разобранном» состоянии и на следующий день отвезли в «Шарантон».
Тем временем, Театр на Таганке готовился к майским выступлениям в Варшаве на смотре театров мира — фестивале «Варшавские встречи». На нем должен был быть представлен спектакль «Гамлет». И в это самое время из Парижа звонит Марина Влади и сообщает, что Высоцкий лег в клинику и приехать в Варшаву не сможет. По словам Валерия Янкловича после этого звонка в театре поднялся невообразимый шум. «Из-за какого-то Высоцкого нас не пустят в Польшу!» — возмущенно говорили многие. Однако из страны их выпустили. Иначе и быть не могло: Польша тогда стояла на пороге больших социальных волнений, и в Кремле не хотели лишний раз злить тамошних либералов.
17 мая начались гастроли в Польше. Два дня спустя пришлось отменить «Гамлета» — нет Высоцкого. Однако дальнейшие отмены означали бы срыв всех гастролей, поэтому Любимов связался с Влади. И та разрешила Высоцкому лететь в Польшу. На календаре 22 мая. В аэропорт Высоцкого провожал Михаил Шемякин.
Приехав в Польшу, Высоцкий благополучно отыграл в своих спектаклях. После одного из представлений в варшавском Театре оперетты с ним встретился журналист польской газеты «Штандарт млодых» В. Сверч. Он попросил у Высоцкого интервью, но тот отказался из-за плохого самочувствия. А в конце беседы сказал фразу, которая станет для него роковой: «Приезжай в Москву! Сделаем такое интервью, что и Польша, и весь мир вздрогнут…». Спустя какое-то время перипетии этого разговора станут известны в КГБ — видимо, от варшавских коллег. И на Лубянке было от чего схватиться за голову. Ведь дело касалось большой политики: журналист-то был польский, а Польша в те дни была самым взрывоопасным местом в социалистической системе. Если бы Высоцкий «запел», польские оппозиционеры и стоявшее за ними американское ЦРУ не преминули бы воспользоваться этой удачей — извлекли бы из нее максимум выгоды.
30 мая Высоцкий возвращается в Париж, где он при поддержке все той же Влади предпринимает еще одну попытку «соскочить с иглы» — только на этот раз без помощи врачей, а полагаясь исключительно на собственную силу воли. Супруги уезжают на юг Франции, в маленький дом сестры Марины Одиль Версуа на берегу моря (сама сестра тоже смертельно больна, но только раком, и жить ей остается чуть больше трех недель. — Ф. Р.). Все спиртное из дома вынесено и спрятано в саду, Высоцкий сидит на пилюлях. Но сил его хватает ненадолго — как уже отмечалось, силы воли уже практически не осталось. В итоге — очередное поражение. Как пишет М. Влади, «И моя сила воли изнашивается как тряпка, меня охватывает усталость, и отчаяние заставляет меня отступить. Мы уезжаем…».
11 июня Высоцкий покидает Париж. Фактически Влади выставила супруга, поскольку он не оправдал ее ожиданий. Однако она находит в себе силы обнять мужа и произносит напутственные слова: «Береги себя. Будь осторожен. Не делай глупостей». Только они вдвоем понимают истинный смысл этого напутствия: их семья давно уже развалилась, но Влади совсем не хочется, чтобы один из них в результате этого потерял осторожность. Но Высоцкий уже потерял — еще в Польше. По словам Влади, «Мы уже далеко друг от друга. Последний поцелуй, я медленно глажу тебя по небритой щеке — и эскалатор уносит тебя вверх. Мы смотрим друг на друга. Я даже наклоняюсь, чтобы увидеть, как ты исчезаешь. Ты в последний раз машешь мне рукой. Я больше не увижу тебя. Это конец…».
