Иоанна Хмелевская - Опасный возраст
Первое, что я сделала, — сняла с вещей и нахлобучила на себя шляпу: голова показалась мне более подходящим местом для такого роскошного головного убора. Только после этого приступила к мыслительному процессу.
Ближайший поезд на Варшаву только вечером. Отпадает, семья о моем приезде извещена, явятся встречать, меня нет. Забеспокоятся, позвонят Алиции. Алиция поклянется — лично утрамбовала меня в прямой вагон Копенгаген — Варшава и я уехала на ее глазах. Что может случиться с человеком, едущим в вагоне без пересадок?..
Самое главное — моя мать, я ничуть не сомневалась, в чем она тут же будет уверена: утонула в море во время переправы паромом; упала из вагона, прямо из окна, и мои размазанные останки валяются на железнодорожным полотне в неопределенном месте; посажена в каземат на границе по неизвестным причинам. Придумает она все это и свалится с печенью, отравляя жизнь всем остальным членам семейства. Этого допустить нельзя, необходимо сейчас же позвонить в Польшу!
Из Франкфурта позвонить не удалось, опять не хватило денег, заплатила за такси, и осталось у меня десять марок пятьдесят пфеннигов. Сколько стоит разговор, сколько придется ждать, никто поручиться не может. Выхода нет, надо ехать на родину. Отечественных злотых тоже не Бог весть сколько, всего двадцать три злотых пятьдесят грошей, но у себя деньги не проблема.
— Ich muss gehen nach Poland! [38] — энергично и, пожалуй, довольно неделикатно потребовала я.
Пожалуйста, «gehen» сколько угодно, виза транзитная, документы в порядке, никаких препятствий, идите в любую минуту, Польша рядом.
Я поспешно сменила мнение и начала выкрикивать:
— Ich muss fahren nach Poland! [39]
Ну а с «fahren» уже труднее. Замялись — чем ехать? Я потребовала такси. Таможенники глянули на багаж и выразили опасение — в такси, пожалуй, не влезет. Но ведь есть и пикапы, и я продолжала требовать «fahren nach Poland». Каким-то чудом заказали пикап, не знаю, кому удалось, но занимались мною абсолютно все служащие таможни.
Такси мы ожидали вместе с дружественным таможенником, я разгуливала по кошмарному франкфуртскому вокзалу в элегантном платье-костюме, в новых туфлях из змеиной кожи, в длинных перчатках и черной шляпе и возбуждала всеобщее любопытство. Оглядывались на нас все, советские солдаты даже шли задом наперед, лишь бы не потерять меня из виду, люди останавливались, вокзальные служащие бросали работу и глазели на непривычную картину. Таможенник никак не мог решить, не то гордиться моим обществом, не то сгореть от стыда, бормотал что-то невразумительное — меня, мол, здесь считают кинозвездой.
В конце концов он решил свою дилемму, попросту сбежав от меня. Правда, перед этим договорился с носильщиками насчет погрузки багажа. Такси прибыло, носильщики ждали, перетащили всю мою тяжелую амуницию, я дала им два доллара, вроде остались довольны, в свою очередь информировали водителя пикапа. Сообщение насчет меня передавалось эстафетой: ясное дело, едет дура, языка не знает.
Водитель пикапа ужасно шепелявил, но ехать в Польшу согласился.
При въезде на мост нас задержал солдат. Все осмотрел и заявил, я могу отправляться дальше, ко мне претензий нету, транзитная, ну а водитель останется тут. Границу не перейдет.
Взглянула я на мост и сразу представила себе весь наш пограничный пост, сбежавшийся поглазеть, как нечто тремя частями ползет по мосту, а как еще можно переволочь девятнадцать мест? Картина показалась мне столь несимпатичной, что с разбегу я ощутила прилив нечеловеческих умственных резервов и заговорила по-немецки. Вымолила у пограничника разрешение проехать пикапу со всеми «местами», получение такого разрешения потребовало многочисленных звонков, писания всевозможных бумаг и, сдается мне, разрешение воспоследовало просто по необходимости выдворить из страны неудобоваримого гостя, во всяком случае, мы поехали.
Стоил мне этот пикап как раз десять марок пятьдесят пфеннигов, баба в обмене валюты оказалась просто-таки провидицей, в порыве эйфории я попыталась всучить водителю еще один доллар, он перепугался насмерть, так что едва не удрал пешком, бросив свою машину. Пришлось оставить его в покое, вылезла я на нашей стороне, счастливая — наконец-то у себя, лучезарная и радостная; таможенница передо мной проверяла чей-то автомобиль, я радостно бросилась к ней:
— У меня тут багаж. Добрый день, пани, я как раз въехала, что мне теперь делать?
Она подняла голову и посмотрела на меня. Возможно, мой энтузиазм — явление на границе редкостное.
— Вы едете машиной? — осведомилась она.
Я несколько сбилась.
— Нет, знаете ли, еду поездом…
Поскольку находилась я на автомобильном пункте таможенного контроля, сообщение прозвучало странновато, железнодорожная линия далеко.
— Не понимаю, что вы хотите сказать? — заколебалась таможенница.
— Ох, боюсь, я тоже не понимаю…
— Она разрешила проблему подобно немецкому таможеннику.
— Знаете, сперва пройдите паспортный контроль…
Я последовала ее совету. В это время водитель
пикапа выскочил и побежал к нашей погранчасти — ему ведь было велено сообщить обо мне. Весь взъерошенный из-за доллара, он пытался объяснить, в чем дело, — дама отстала от поезда в Берлине и потому так странно добралась до границы. От волнения он начал шепелявить сильно, и наши поняли так: везет он труп. То есть покойника. Дело житейское, всякое случается, спросили, запломбирован ли. Ответил — нет, какое там, много всего, к тому же мелкими частями.
Это уже показалось подозрительным. Обалделые таможенники начали лихорадочно соображать, где случилась ужасная катастрофа, почему им ничего не известно и кто эти мелкие части покойника собирал, вылетели они из помещения на улицу и узрели меня в черной броской шляпе. Все подтверждалось: вдова везет тело покойника мужа, ладно, но почему все-таки частями?!!!..
Уже после всех выяснений и объяснений обещали на ближайшие двадцать лет запомнить меня и приглашали приезжать почаще — такого развлечения что-то не упомнят. Напоили меня кофе и купили колбасы. А таможенный досмотр совершенно растрогал меня: разнокалиберная кладь, сваленная у подъезда, походила на цыганский табор, таможенница к нему даже не подошла, выглядывала из окна и начинала хохотать, корректируя некоторые пункты таможенной декларации.
От одной пожилой особы для другой пожилой особы я везла луковицы и корневища растений, выкопанные в саду у Алиции. Вписала полтора килограмма.
— А вы взвешивали? — осведомилась таможенница.
— Да что вы, какое там, на глаз…
Попробовала мою ручку на клочке бумаги.
— Вы этим писали?
— Ага.
— Ну так замените единицу на ноль, разрешается до одного килограмма.
Затем без особого интереса осведомилась, есть ли новые вещи. Из-за всей этой кутерьмы вези я живого слона, и то забыла бы про него. Естественно, везла много новых вещей, а вспомнила про одну.
— Знаете, — посетовала я грустно, — все перезабыла, помню только про большой пластмассовый малинового цвета горшок для младенца. Не мой, гарантирую, совсем новый…
Отцу позвонила в кредит — двадцати трех злотых и пятидесяти грошей на разговор не хватило. Он один находился на службе, остальных где-то носило. К счастью, хоть его застала.
— Папа, я в Швецке…
— Где ты? — изумился отец.
— В Швецке.
— А почему в Швецке, где это?
— На границе.
— Ты же едешь поездом. Зачем вышла в Швецке?
— Так просто. Я вовсе не вышла.
— А почему там оказалась?
— Господи прости, все равно. Отстала от поезда в Берлине и еду другим путем.
— Ничего не понимаю…
— Неважно. Потом объясню, а теперь слушай и запоминай. Правда, немного сложновато…
Мне наконец удалось упорядочить свои намерения и объяснить отцу, что приеду в Варшаву каким-нибудь поездом из Познани, не знаю каким, времени прибытия тоже не знаю, на какой вокзал, тоже не знаю, но все семейство пусть встречает, у меня пропасть вещей. Ошарашенный отец, так и не уразумев моих странных капризов, обещал все выполнить.
Затем мне взяли такси марки «Варшава», багаж поместился, и я доехала до Познани. В Познани варшавский поезд отходил вот-вот. Повезло — носильщики околачивались без дела, не только галопом перенесли мое достояние, успели по дороге извлечь меня из поезда на Рачибож, куда я настырно лезла единственно из тех соображений, что поезд очень близко стоял. Свалили они все бремя около уборной и повыскакивали на ходу, на ходу же поймав гонорар. Я всем платила только долларами, и, если учесть все расходы, это оказалась самая дорогая поездка в моей жизни.
На этом несусветная кутерьма не кончилась. Я поискала купе, не загроможденное вещами, и попросила помочь типа, сидевшего у дверей. Молодой человек выглядел симпатично, помог, перенес, часть засунул за полки, а часть пришлось оставить в коридоре — в купе не влезло, после чего пришел другой тип, сел напротив первого, посмотрел на мои «места», заявил:
