Томас Гоуинг - Борода и философия
• некоторые из знаменитых римлян;
• император Барбаросса;
• король готов Ханквин Рыжий;
• епископы Гауденций и Гандульфий;
• мученики Доминик, Маврин и Савиниан.
Во время раздоров, в которые вверглась империя Карла Великого после его смерти, явились выходцы с Севера, и отряд под началом Роллона, обращенный в христианство и поселенный в краях, ныне называемых Нормандией, стяжал известность в английской истории под именем норманнов; отношения с ними сделались теснее в царствование Эдуарда Исповедника (чья голова была изображена на ковре из Байё); при дворе постепенно формировалась норманнская партия и были частично усвоены норманнские обычаи, среди которых было бритье. Гарольд, как представитель старой английской партии, носил Бороду, как показано в современной ему рукописи с миниатюрами; но Вильгельм Завоеватель и большинство его сторонников изображались только с усами, а их затылки были коротко острижены или обриты. Именно эта варварская мода побудила лазутчиков Гарольда донести своему господину, что захватчики были армией священников.
Вильгельм, говорят, пытался заставить упрямых саксов побриться, но многие из них охотнее покинули его царство, чем расстались со своими Бородами. В этом вопросе, как и в других, англосаксонская твердость в конечном счете победила победителей, и норманнские государи уступили национальному обычаю. Уже о Генрихе I, т. е. всего через 44 года после высадки Вильгельма, мы знаем, что епископ Серлон встретил этого монарха по его прибытии в Нормандию и пустился в долгие разглагольствования о нынешних гнусностях, особенно о длинных волосах и кустистых Бородах, которые, он сказал, никто не хочет стричь, чтобы щетиной не поцарапать лица дамам. Генрих I с покаянным смирением предал красу своих волос в распоряжение епископа, который с благочестивым рвением, достав из своей сумы ножницы, подстриг короля и вельмож собственной рукой. Такое поведение епископа любопытно иллюстрируется современным ему указом венецианского сената от 1102 г., диктующим сбрить все длинные Бороды согласно булле папы Пасхалия II, которая осуждала суетность длинных волос и была основана на неверном толковании первого послания к Коринфянам (11:14)21, применимого только к волосам на голове. На этот текст можно было бы написать проповедь – но едва ли произнести ее, – и это была бы «такая повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл»[26]22.
Отважный король Стефан носил Бороду, и саксонский хронист жалуется, что в гражданских войнах его времени вымогатели богатств у мирных людей «вешали их за Бороды»: доказательство, что те были длинные и крепкие. Современник Стефана, Фридрих I Германский, для предотвращения ссор наложил тяжелый штраф на любого, кто дернет чужую Бороду.
Генриху II, говорят, было видение, в котором все классы его подданных упрекали короля во сне за тиранию и угнетения. Тогдашний миниатюрист удачно нарисовал несколько картинок, гораздо более выразительных, чем те, что можно увидеть в Новом здании Парламента; из них можно узнать, что лица всех сословий и духовенства тогда представали такими, как их создала природа; я выбрал одну, изображающую старшин бедствующих селян в то отдаленное время, поскольку, иллюстрируя мою тему, она еще и отражала большой интерес к этому терпеливому и многострадавшему сословию. Можно вообразить, как крепкий парень с односторонним саксонским ножом понукает героев с вилами и косой почти словами Мармиона:
В бой, Сибторп23, в бой! бей, Стэнли, бей![27]
Супруга Генриха, королева Элеонора, прежде была женой Людовика VII Французского, которого священники убедили сбрить Бороду: это внушило Элеоноре такое отвращение, что она добилась развода24.
Ричард Львиное Сердце был бородат, как лев, и, хотя, увлеченный крестовым походом, он не исправил дел в стране, однако признавал справедливыми жалобы знаменитого Длинноборода, «графа Лондонского и короля бедных»[28], который сделал честь своей Бороде, сопротивляясь угнетению, и после героической борьбы пал жертвой трусости и предательства. Надгробные памятники Роджера, епископа Сарумского, и Эндрю, настоятеля Питерборо, показывают, что в это царствование епископы носили Бороду, а аббаты и монахи брились.
Король Джон имел, что называется, «Иудину Бороду», которую всячески заслуживал своими поступками. К счастью, смелые бароны повыщипали ему Бороду, и в результате явилась Великая хартия. Его сын, Генрих III, носил небольшую Бороду и царствовал дольше всех вплоть до Георга III. Эдуард I показал шотландцам, на что способна длинная Борода с длинными ногами[29] и большой головой, на коей эта Борода растет25. Этот король был назван английским Юстинианом: и он, и римский император известны совершенствованием законов и заботой о своей Бороде.
Борода Эдуарда II, как и его нрав, была скорее изящной, чем крепкой, и его царствование памятно преимущественно сочинением этой любимой старой песни, цитируемой у Шекспира: «Пир горой, когда с бородой борода!»[30]
Отважная Борода Эдуарда III сеяла ужас в Шотландии и Франции, а Борода его сына, Черного принца, – хоть он и умер молодым – была удачным символом его «удали на ратном поле».
Ричард II, со всеми его изъянами, не имел недостатка ни в Бороде, ни в мужестве: последнее он доказал и встретившись с Уотом Тайлером, и отбиваясь от своих убийц.
Генрих IV, лукавый Болингброк, укрывал подбородок Бородой, в каждом завитке таившей интриги, которых его сын, Генрих V, сделанный из другого теста, столь стыдился, как мы полагаем, что в знак покаяния выбривал себе подбородок все десять лет своего царствования, как можно видеть на его памятнике в Вестминстерском аббатстве, остатки коего до сих пор существуют.
Бритье отчасти оставалось в моде в царствование Генриха VI, который сам в конце жизни был бородат, как философ, привыкший морализировать над взлетами и падениями жизни, которой он не разделял с другими. Эдуард IV побрился из фатовства. Сделал это и гладколицый подлец Ричард III, он «мог улыбаться, и улыбаться, и быть негодяем»[31]. Генрих VII брился и стриг свой народ, как овец.
Как можно видеть в иллюминованных рукописях и прочесть у Джеффри Чосера и в других местах, большинство держалось своих Бород, не поддаваясь влиянию непостоянной придворной моды. Поэт, родившийся во времена Эдуарда III и умерший при Генрихе IV, говорит о раздвоенной бороде Купца[32], о бороде Франклина, белой, как маргаритка, бороде Шкипера, которую сотрясало много бурь, бороде Мельника, рыжей, как лиса, и широкой, как лопата, бороде Мажордома, коротко постриженной, косматой бороде Пристава церковного суда, и заканчивает презрительным упоминанием о Продавце индульгенций с его тихим голосом:
Брады он не растил, да был не в силах,
А щеки – словно только что побрил их, и т. д.
Генрих VIII, как по сию пору можно видеть на множестве вывесок, к которым так хорошо подходит его широкое, жирное лицо, коротко стриг свою Бороду. Однажды он поклялся Франциску I, что не острижет ее, пока не посетит сего последнего, который поклялся в том же; и, когда длинные Бороды вошли в моду при французском дворе, сэр Томас Болейн был вынужден извинять вероломство Генриха VIII, утверждая, что королева Англии чувствовала неодолимую неприязнь к густой Бороде – что, учитывая общеизвестную деликатность, с какой Генрих VIII относился к своим женам, было весьма правдоподобным заявлением! Сэр Томас Мур побрился перед своим заключением в тюрьму. Затем он стал отпускать Бороду, испытывая к ней такую любовь, что, прежде чем положить голову на плаху, он аккуратно отодвинул Бороду в сторону, заметив, что «она по крайней мере неповинна в измене и не заслуживает наказания».
Хотя Франциск I и его двор холили свои Бороды, канцлер Антуан Дюпра советовал взимать налог на Бороды с духовенства, обещая королю большие доходы. Епископы и богатое духовенство заплатили налог и спасли свои Бороды; но бедные священники не были столь удачливы. В следующее царствование духовенство решается отомстить: когда Дюпра (сын канцлера) победоносно возвращался с Тридентского собора, чтобы завладеть Клермонской епархией, декан и каноники закрыли медные врата алтаря, за которыми они стояли, «вооруженные» ножницами и бритвой, мылом и тазиком, указывая на статуты de radendis barbis. Несмотря на все возражения, они отказывались ввести его в сан, пока тот не пожертвует своей Бородой, самой красивой в те времена. Ему было сказано удалиться в свой замок, и он умер в досаде.
В то же царствование Жан де Мориллер встретил подобные возражения со стороны орлеанского капитула; но этот хитрец представил письмо от короля, объявляющее, что уставами в сем случае следует пренебречь, т. к. его величество намеревался использовать его в странах, где тот не мог появиться без Бороды.
