Итоги Итоги - Итоги № 10 (2013)
— Это была та самая знаменитая линза Федорова — Захарова, которая и сейчас используется?
— Так мы назвали ее в 1962 году. Но после первых же докладов Святослава Николаевича на международных конференциях она получила еще одно название: линза «Спутник». На конференции Федоров ездил один, его за границу с трудом выпускали. Помню, когда впервые отпустили в Англию в конце 60-х, я сидел ночами и сделал несколько хрусталиков. Федоров там оперировал и поставил больному нашу линзу. Возвратился с горящими глазами: «Ты знаешь, сколько стоит за границей сделать искусственный хрусталик? Бешеные деньги!» Американцы посмотрели на наш «Спутник» и сказали, что на это у них ушел бы миллион долларов. А нашу линзу сделали несколько человек — часовой мастер, еще один доктор и лекальщик на часовом заводе в Ленинграде.
Святослав Николаевич делал имплантации, но о его методе тогда мало кто знал. Все изменилось, когда он познакомился с журналистом Анатолием Аграновским. В газете «Известия» в 1965 году появилась его большая статья о методе Федорова. После этого к нам ринулось множество больных со всего Советского Союза. Почтальоны мешками носили письма. Но у нас был заготовлен стандартный ответ: «К сожалению, помочь не можем, у нас ограниченное количество коек». Отказывали почти всем. В глазном отделении областной больницы Архангельска стояло 60 коек. Святослав Николаевич сумел выбить для наших пациентов три-четыре. При этом главный врач постоянно ругал его за то, что он отнимает места у других больных. Конечно, этого было недостаточно. У Федорова в кабинете висела большая карта: города, где были прооперированные нами пациенты, он отмечал красными флажками. Уже были отмечены Ленинград, Куйбышев, Воронеж, Красноярск, многие города Сибири. Но вот из Москвы поначалу не было никого. Федоров распорядился: письма из Москвы кладите мне на стол. Наконец пришло письмо от студента-архитектора. Он делал какой-то макет, кусочек материала отлетел и попал ему в глаз. Развилась травматическая катаракта, рубец роговицы. Он обошел всех московских именитых офтальмологов. Приговор был суров: глаз надо удалять. Парень в отчаянии написал письмо в Архангельск. Мы его тут же вызвали. После операции его зрение стало почти стопроцентным. Как же он ругал тех, кто хотел оставить его без глаза! Он говорил, что при одном упоминании о Федорове их начинало трясти. Они уверяли, что это авантюра, буржуазные штучки, варварство — помещать инородное тело внутрь глаза...
— Московские офтальмологи всегда относились к Федорову с опаской. Как вы думаете, почему?
— Объяснение простое: он постоянно что-то делал первым. Поэтому и был как бельмо на глазу. Помню, еще в Архангельске Федоров как-то говорит: «Ребята, а почему мы оперируем стоя?» Хирургические столы традиционно рассчитаны на полостные операции, и они высокие. Но глаз удобнее оперировать сидя. Федоров предложил сделать для этой цели специальный низкий стол. А я тогда учился на последнем курсе института и подрабатывал ночными дежурствами. Как-то ночью я попросил двух пациентов помочь мне. Мы отпилили ножки у хирургического стола — он стал высотой с табуретку. Утром на меня набросились доктора: что ты наделал! Но Федоров с тех пор оперировал только сидя за этим низким столом. И постепенно другие хирурги тоже перебрались за него: стало ясно, что так удобнее. Потом Святослав Николаевич попросил меня принести в операционную микроскоп. По-моему, это были первые в мире попытки делать под микроскопом глазные операции. Сейчас есть специальные хирургические микроскопы. Они удобные, с ножной педалью. А тогда мне приходилось стоять рядом с Федоровым, чтобы по его команде наводить резкость. Поначалу это было трудно и непривычно. И тем не менее Святослав Николаевич первым осваивал эту технику.
— Тогда, в 60-е, новаторский опыт чуть не прикрыли?
— Когда после статьи Аграновского к нам буквально ломились пациенты, а мы не могли их принять, они стали жаловаться в министерство. Прислали комиссию. В ней были известные офтальмологи: профессор Бушмич из Одессы, профессор Гундорова из Москвы, несколько человек из министерства. Они приехали, дотошно изучили все, что мы делали, посмотрели наших кроликов, поговорили с пациентами. Результаты у нас уже в то время были очень приличные. И заключение комиссии оказалось положительным. Через некоторое время Святослава Николаевича вызвали в Москву. Назад он привез приказ о переводе в столицу трех человек. Это были сам Федоров, наш сотрудник Саша Колинко и я. Планировалось, что в Москве в больнице № 50 нам дадут целое отделение на 60 коек. Федорова хотели вызвать на бюро обкома города Архангельска и влепить выговор по партийной линии. Правда, он к тому времени уже уволился и на бюро не пошел. А нам с Колинко долго не отдавали трудовые книжки. Мы их потом получили через прокуратуру.
— Как вас приняла Москва?
— Наше отделение открыли не сразу. Мы приехали в апреле, а работать стали только осенью. Лишь подключив партийный контроль, Федорову удалось «вселиться» в бывшее гинекологическое отделение пятидесятой больницы. Но что это было за место! На последнем этаже, крыша в ужасном состоянии, везде протечки, драный линолеум, обшарпанные стены... К нам как раз приехал из Англии профессор Чойс, и Святослав Николаевич повел его показать новое помещение. Чойс испуганно спросил: а на ремонт вам денег дадут? На это нам выделили 30 тысяч рублей. Но Федоров хотел оформить помещение по дизайнерскому проекту — за 180 тысяч. Главный врач больницы, узнав о такой сумме, встал на дыбы. Тогда Святослав Николаевич привез в больницу заместителя председателя Совета министров РСФСР Лыкову, и она выделила на ремонт нужные деньги. Кстати, в больнице нас за эту историю невзлюбили, хотя мы им сэкономили 30 тысяч рублей.
— Федоров часто делал такие вещи?
— Он умел производить эффект и пользовался этим. В начальственные кабинеты для наглядности всегда брал в кармане бутылочку, в которой был искусственный хрусталик. Помню, поехали мы к тогдашнему министру здравоохранения академику Борису Васильевичу Петровскому просить деньги на закупку импортных хирургических инструментов. Федоров принес каталог. Петровский говорит: «Что вы мне показываете! Я сам хирург и все это знаю». Но мы привезли с собой пациентов. Борис Васильевич спросил одного из них: «Это правда, что вы не видели, а теперь видите? Газету сможете почитать?» Больной берет, спокойно читает. На министра это произвело впечатление, и он выделил нам 2,5 тысячи долларов на инструменты. Потом дал денег на хирургические микроскопы. Наши дела сразу пошли в гору. Однако к 1970 году в отделении стало тесно. Поток желающих прооперироваться все время рос, к нам были очереди, пациенты писали жалобы... Нас перевели в 81-ю больницу и там дали уже три этажа. Но этого тоже было мало, и Святослав Николаевич поставил вопрос о создании института. Однако ему ответили, что в Москве уже есть два института офтальмологии — НИИ глазных болезней имени Гельмгольца и Институт глазных болезней под руководством академика АМН СССР Михаила Краснова. И Федоров снова отправился к Петровскому. Дескать, вы у нас ни разу не были, посмотрите сами, что здесь творится, и тогда решите.
Самого Петровского только что прооперировали в другом институте — удаление катаракты и введение искусственного хрусталика продолжалось около полутора часов. И Федоров, по-видимому, решил, что настал удачный момент сравнить наши возможности. К тому времени у нас уже была смонтирована камера в хирургическом микроскопе. Картинка операционного поля транслировалась на монитор в кабинете Святослава Николаевича. Он смотрел, кто как работает. Позже у него в кабинете установили целую стену таких мониторов. Святослав Николаевич предложил мне оперировать перед министром. Попросил подобрать пациента с катарактой, как следует его подготовить. В тот день, когда к нам выехал Борис Васильевич, Федоров все время был на телефоне. Ему постоянно сообщали, где находится министр. Я ждал в полной готовности. Наконец момент настал — Петровский входит в кабинет Федорова, тот дает мне отмашку: «Валера, начинай!» Потом обращается к министру: «Борис Васильевич, у нас тут как раз операция транслируется, не хотите посмотреть?» Тот говорит: «Наверное, это будет долго, больше часа». Федоров отвечает: «Да нет, побыстрее». Я начал. Федоров комментирует операцию: «Так, хорошо, конъюнктиву открыл — давай разрез. Так, молодец, удаляй хрусталик, вставляй искусственный». Я быстро вставил хрусталик, двумя движениями заправил, стал зашивать. Федоров говорит: «Ну вот и все, Борис Васильевич! Операция практически завершена». Все посмотрели на часы. Прошло десять минут. После этого Федоров показал Петровскому операционные, рассказал, как мы работаем. Министр особенно не раздумывал: «Ну что, ребята, мне все ясно. Вы уже выросли. Надо открывать институт».
