Журнал Русская жизнь - Первая мировая война (август 2007)
- Значит, были вызваны все офицеры?
- Да, все офицеры. На следующий день мы опять были вызваны в штаб полка, и Дрентель, очень расстроенный, сообщил нам, что Государь отрекся, нашим полкам приказано возвратиться на фронт и занять переднюю позицию.
- Получается, о произошедшей Февральской революции вы узнали только 2 марта?
- Да, только 2 или 3 марта.
- Помните ли вы, как это событие было воспринято солдатской массой и какая была реакция офицерства на эти события?
- Офицеры, конечно, были чрезвычайно расстроены. Поступил приказ ротным командирам разъяснять эти события солдатам. Когда эти разъяснения были даны, я заметил, что нижние чины отнеслись к происходящему вполне равнодушно: не было ни радости, ни особенной тревоги.
Николай Сергеевич Козорез
Сын офицера Тарутинского полка. Биографические сведения отыскать не удалось.
- Скажите, чем лично вам запомнились первые дни после Февральской революции?
- После переворота в нашей части, в батарее был выбран комитет - но он занимался только хозяйственными вопросами. Так было только у нас в батарее, поскольку она состояла из грамотных и сознательных артиллеристов. В пехоте было совершенно иначе. Там комитеты вмешивались в боевые распоряжения. Выход на позиции, съемка с позиций - все это было под контролем комитета.
- А так называемый приказ номер один, выработанный Советом и утвержденный новым военным министром Гучковым, - он изменил положение в вашей части?
- Нет. Но в целом после этого приказа (по сути, положившего начало полному развалу русской армии) положение резко изменилось в худшую сторону. Фактически наложение каких бы то ни было взысканий на солдат и нижние чины было офицеру запрещено. Этим ведал комитет, все шло через комитет. Знаете, как правило, солдаты к своему офицеру относились очень хорошо. А убийства, которые я помню, все самосуды совершались солдатами чужих частей.
- Вы не помните, кто входил в состав комитета вашей части?
- Председателем был один прапорщик, потом были еще два писаря. Один из них был из дивизиона, один из батареи. Они вели себя очень прилично, в боевую жизнь не вмешивались. Но повторяю, это в артиллерии. В пехоте все было ужасно. Офицеры, просидевшие вместе со своими солдатами три года войны в окопах, вдруг стали жертвами безудержной демагогии.
- А что вы помните об июньском наступлении семнадцатого года, как оно проходило на вашем участке фронта?
- К июню началось уже формирование отдельных батальонов смерти. Наиболее сознательные, лучшие из офицеров и солдат (которые были не согласны с тем кабаком, что творился в полках), пошли в батальоны смерти - их разрешено было формировать в пехотных и артиллерийских дивизиях. Почти все унтер-офицеры, подпрапорщики, фельдфебели - все ушли в батальоны. Я помню один такой. Так, знаете, картина до сих пор перед глазами стоит. После этого всеобщего развала - солдаты уже ходили без поясов, расхристанные, без шинелей или внакидку, фуражки набекрень, у всех вид был уже совсем не военный - с каким удовлетворением я смотрел, как на опушке леса строился 38-й батальон смерти: прекрасная линейка, подтянутые солдаты, замечательно все выровнено, выстроено. У них была обычная форма, только черные погоны и на рукавах нашивки - черная и красная. И вот перед июньским наступлением приехал Керенский. Он наговорил очень много красивых слов и уехал, после этого было назначено июньское наступление. Перед июньским наступлением…
- Простите, а что же все-таки Керенский говорил?
- Керенский говорил о долге, о необходимости защищать Россию, о том, что теперь, мол, Россия наша, а не царская, не помещичья. Что нужно победить Германию, выдворить немца, а потом заниматься устройством личной жизни.
- Как же он был встречен солдатами?
- Очень бурно, все были очень довольны. Но это всегда было так. На каждую пропагандистскую речь солдаты реагировали восторженно - аплодировали, кричали. А уж если агитатор отпускал какое-нибудь соленое словечко, это производило большой фурор. Керенский, как я уже сказал, уехал, было назначено наступление. Сосредоточили колоссальное количество артиллерии, и началась артподготовка не виданного до тех пор масштаба: батареи стояли в несколько рядов, все окопы противников были буквально сметены. Но перед самым наступлением началась агитационная атака большевиков в пользу немцев - наступать, мол, незачем, воевать незачем. И были случаи, когда пехота отказывалась выступать, потребовав, чтобы сначала прошла артиллерия и посмотрела, разрушены окопы или нет - а уж тогда, мол, они пойдут за артиллерией занимать эти окопы. Артиллеристы вышли вперед, заняли немецкие окопы, потом были посланы ударные части, батальоны смерти, которые тоже прошли вперед. Три ряда немецких окопов были заняты без всякого сопротивления (или при самом незначительном). Пехота пошла в некоторых местах за артиллерией, за батальонами смерти, заняла окопы, а двигаться дальше отказалась.
А в некоторых частях было и такое: открывали огонь в спину артиллеристам и батальонам смерти. Порой пехота требовала, чтобы вперед шли офицеры, - как раз в полку моего отца солдаты выдвигали такое требование. Отец категорически это запретил: офицер должен быть на своем месте. Потому что если он идет впереди роты, то не может ею управлять, поскольку не знает, что делается сзади. Так вот, пехотинцы в ответ заняли три ряда немецких окопов, а потом каждый собрал свой мешок, положил на плечи, взял в руки винтовку и ушел назад. Заявили, что воевать с немцами больше не хотят. И на этом так называемое июньское наступление Керенского закончилось, хотя в тогдашних условиях полного вооружения и снабжения армии оно могло бы развиться по всему фронту. Но оно было целиком сорвано - исключительно благодаря демагогии и агитации.
- Николай Сергеевич, как менялась обстановка на фронте после июня - к примеру, в июле-августе семнадцатого года?
- Со стороны русских частей было полное бездействие. Очевидно, немцы (это мое предположение) сняли массу частей с русского фронта и перебросили на Западный. В окопах немцы не стреляли, да и наши не стреляли тоже. Потом началось братание. Это было действительно безобразным явлением. Немцы в свои окопы русских не пускали, но охотно приходили в наши. А наши солдаты в основном доставали у немцев хлеб, меняя его на всякую ерунду.
После выборов командного состава начался окончательный развал фронта. Офицерство в основном стало само уходить с фронта. Мне пришлось остаться до начала октября. Правда, в это время уже никаких военных действий не было. Тут я должен еще вам рассказать довольно интересную подробность: к нам на батареи были приданы пулеметы для защиты от собственной пехоты. К октябрю кавалерийские части уже были сняты с фронта, участок кавалерийской дивизии у нас занимала 138-я пехотная дивизия. И вот если артиллеристы открывали огонь по немцам, то сейчас же из пехоты шло наступление на батарею. И только благодаря этим пулеметам мы их отбивали. Так что положение было какое-то совсем дикое и непонятное. Русской армии приходилось отбиваться и выставлять посты для защиты от своих собственных войск - пехота к октябрю 1917 года была уже окончательно распропагандирована большевиками и не желала сражаться.
В октябре начался полнейший развал, массовый уход с фронта. Фактически никакое сопротивление уже не могло быть оказано - немцы могли брать нас голыми руками. И если они этого не делали, то только потому, что почти все свои силы перебросили на Западный фронт.
Публикация и подготовка текста Ивана Толстого
Кампания №1
Фронт, тыл, плен в русских газетах 1914-1915 годов
Обывателю и простому солдату эта война напоминала гигантский, наполненный газами котел, в котором смешалось все: колючая проволока, разрывные пули «дум-дум», окопная жижа, «патриоты» и «пораженцы», аресты, манифестации, молебны… Все против всех - но такое ощущение, что каждый воюет сам с собой.
Газеты первых недель и месяцев после 1 августа 1914 года дают именно такую карту военных действий. Читая эти поспешные и скорбные заметки, с трудом понимаешь, каких побед искала Россия, воевавшая «по уговору». Россия, заступившаяся за сербов, примкнувшая к Антанте ради интересов французского капитала и в итоге заплатившая за все революцией; единственная по-настоящему проигравшая сторона. Даже более проигравшая, чем Германия, принужденная Версальским договором к роли англо-французского протектората. По сути, романовский проект «государства как единственного в России европейца» был расстрелян из пушек этой общеевропейской кампании.
