Меир Каханэ - Никогда больше!
Еврей принес с собой в Америку свою веру, свою религию, которую он сохранил на протяжении почти двадцати веков изгнания. Этот незримый багаж он проносил через таможню на Эллис-Айленд. Сойдя на берег, евреи спешили построить синагоги, свято веря, что Всевышний ждет те слезы, которые они проливают в Йом-Кипур. Еврей принес с собой все богатство еврейской субботы и был убежден, что и здесь, в Америке, в его доме всегда будет только кашерная пища. Его семейная жизнь строилась на тех возвышенных древних традициях, которым так завидовали другие народы. Он был полон гордости за свой народ и каждая еврейская трагедия была его трагедией. Еврейство он чувствовал всей душой, и именно эта глубокая привязанность к своей религии, к своему народу позволила ему пустить корни в Новом Свете.
Америка стала для еврея еще одним звеном в цепи его векового упорства, которое он черпал из веры. Вера наделила его громадной духовной силой. Сознание принадлежности к еврейскому народы вселяло в его сердце радость и гордость. Благодаря этому глубокому чувству гордости его предки остались евреями в России, где нередко восьмилетнего ребенка отнимали у родителей и отправляли на 25-летнюю службу в армию русского царя. Чувство гордости за свое еврейство спасало еврея в тех странах, где погромщики хотели растерзать его тело, а церковь — убить его душу. Чувство гордости давало еврею силы переносить все тяготы суровой жизни, холод и голод. То же чувство поддерживало его и здесь, в Америке, в дни тяжелого труда. Благодаря этому чувству он выжил в бедности и не впал в отчаяние, не спился, не стал человеконенавистником, не деградировал морально. Он не расставался со своим еврейством и за пределами дома — на улице, на потогонных фабриках, где он начинал свой долгий путь к тому, чтобы стать американцем. Его не покидала извечная еврейская мечта — дать своим детям больше, чем получил он сам. Он мечтал о том, чтобы его сын стал настоящим американцем и хорошим евреем.
И этот сын стал благодаря стараниям отца настоящим американцем, сообщив еврейскому Б-гу, что Тот может удовлетвориться десятью центами, которые он, новый американец, готов отсчитать Ему от своего доллара.
Нет, он отнюдь не хотел окончательно отбросить свое еврейское наследие. Ему, воспитанному в "хедере" и помнящему старую синагогу, невозможно было забыть субботние свечи и пасхальный "седер". Сын еврейского иммигранта не хотел распрощаться с еврейской религией, он хотел заключить с ней сделку. Живи и дай жить другому. Одно лишь не давало ему спокойно спать — страх перед антисемитизмом. И он старался, чтобы ничто, в том числе и его еврейство, не помешало ему безбедно жить в этой стране. Можно ведь оставаться евреем, не выпячивая своего еврейства. Чтобы преуспеть в Америке, надо понимать, что Америка — это Америка, а не Польша, Россия, Австро-Венгрия или Османская империя. Здесь не нужно фанатически держаться за свою религию. Выставлять напоказ свое еврейство — значит возбуждать антисемитизм и возводить никому ненужные барьеры. Ведь главное для еврея — иметь доброе отзывчивое еврейское сердце, любить ближнего своего и уметь поговорить о Десяти заповедях.
Желание не выделяться в толпе заставило его подладить свое еврейство под американский образ жизни. Ради счастья жить в свободной стране можно ведь сделать религиозные барьеры немножко пониже. В конце концов если после стольких лет гонений у еврея появилась возможность жить свободно, не упускать же ее! В Америке все люди равны, и следует, насколько это возможно, сглаживать существующие различия. В стране прогресса и науки еврей почувствовал себя неуютно со своим местечковым иудаизмом, со своей провинциальной, несовременной религией. Но, с другой стороны, он не мог окончательно оторваться от своих еврейских корней.
И поэтому он продолжал держаться за традицию, но внес в нее множество поправок. Старомодные, устаревшие, противоречащие "американскому идеалу" законы и обычаи должны быть, конечно, отменены. Разумеется, мы не должны забывать о том, что мы евреи, но не надо назойливости. Америке не должно быть стыдно за нас. Размышляя таким вот образом, родившийся в Америке сын еврея-иммигранта создал новую разновидность еврейской религии — американский иудаизм.
Этот человек, выросший в доме, где говорили на идише и молились тоже на неамериканском языке; сын родителей, которые так и не научились говорить по-английски без раздражающего акцента и не приспособились к условиям американской жизни; человек, которому требования еврейской религии казались слишком обременительными для того, кто хочет преуспеть в Америке, — этот Сэмми хотел, когда вырастет, стать настоящим американцем. И он более чем преуспел в этом. Маленький Сэмми вырос и превратился в ту силу, которую мы называем "американцем, который случайно родился евреем".
Всеми его действиями руководит чувство неуверенности в себе. Его сгрызают сомнения: понимает ли окружающая среда, какой он добрый малый? Изо всех сил старается он стать "своим человеком", опасаясь, что окружающие не будут любить его или, по крайней мере, терпеть его присутствие. Он постоянно твердит о своем равенстве со всеми остальными, но поглядывает при этом по сторонам — нет ли поблизости антисемитов. Он не только давно расстался с еврейской бородой и еврейской манерой одеваться — он начал избавляться от стеснительных рамок своей религии вообще. Кто же примет его в "новый мир", если он не освободился еще от пережитков "старого мира"? Сын еврея-иммигранта больше всего в жизни боялся выглядеть слишком по-еврейски. Борцы с "еврейским фанатизмом" принялись с истинным фанатизмом скрывать свое еврейство.
"Американец, который случайно родился евреем" шаг за шагом отошел от всех основ еврейской жизни. (И не надо верить его утверждениям, что "вера — у него в сердце"; не "вера в сердце" определяет степень выполнения евреем своей миссии в этом мире, а соблюдение им конкретных предписаний нашей религии.) Синагогу, обитель Б-жественного присутствия он заменил выхолощенным "еврейским общинным центром". Отказываясь от веры, традиций и обычаев своих предков, он постепенно превратился из еврея-Яакова в американца-Эйсава, продав свое Б-жественное первородство за чечевичную похлебку благоустроенной американской жизни.
Ненависть антисемита к еврею нередко выражается в том, что он стремится унизить, растоптать и искорежить саму душу еврея, внушить ему чувство собственной неполноценности, заставить его относиться к себе как к человеку второго сорта. В случае с американскими евреями антисемитам удается достичь этой цели слишком часто.
Слишком часто американизированный Сэмми верит антисемитам… Слишком часто он помогает своим ненавистникам, стыдясь себя и своего народа, пытаясь убежать от своего еврейства. Те, кто сменил свои "слишком еврейские" фамилии, а детям дал христианские, весьма по-американски звучащие имена; те, кто морщатся при виде бородатого хасида и вносят "поправки" в еврейскую религию, чтобы она не слишком отличалась от того, что "принято в Америке"; те, кто отказываются бороться за свои права и отвергают идею еврейской самообороны; наконец, те, кто просто бегут от своего еврейства — будь то через крещение, разрыв любых связей со своим народом или служение революционному интернационализму, — все эти евреи помогают антисемитам. Все они, окончательно покончив с таким понятием, как национальное достоинство и гордость за свой народ, высоко подняли флаг ассимиляторства и отхода от всего еврейского. Все они надеялись избавиться от ненависти антисемитов, прикрывшись комплексом самоненавистничества.
В попытке перехитрить самого себя Сэмми повернулся спиной к еврейской истории. Но это потребовало от шагающего в ногу со временем и аналитически мыслящего американского еврея создания своих собственных мифов. Мифы эти призваны были обеспечить американскому еврею душевный покой, убедив его в том, что антисемитизм не так уж и страшен. Мифы эти остались, однако, всего лишь мифами. Сын еврея-иммигранта свято верит в идею "американского плавильного котла" — нового, небывалого общества, которое сотрет все различия между людьми. Из этой идеи он вылепил себе великолепный миф, ставший его символом веры. В этом "переплавленном" обществе еврей ничем не будет больше отличаться от других людей и не будет больше объектом преследований. До смерти боящийся новых преследований и уставший от двухтысячелетних гонений, американский еврей жаждет броситься в "плавильный котел", смешаться с другими, раствориться…
Раствориться! Этот девиз стал новым символом веры. Раствориться! Это был призыв к почетной, величественной ассимиляции без того унизительного обряда, которым сопровождалось бегство от еврейства в Европе, — перехода в христианство. Раствориться! Можно ли найти лучший девиз для тех, кто видел смысл своего существования в том, чтобы хорошо, со вкусом пожить на белом свете?! "Раствориться" означает стереть любые различия. "Раствориться!" — вот что стало смыслом жизни безумного "американца, который случайно родился евреем".
