Александр Фурсенко - Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964
Таким образом, Кастро намеревался использовать визит Микояна для обсуждения экономических вопросов 3 февраля на неофициальном обеде Кастро рассказал Алексееву, что Куба хотела бы экспортировать сахар и импортировать нефть из СССР Несколькими днями позже Че Гевара продолжил дискуссию на эту тему. Пригласив Алексеева домой, Гевара сообщил, что кубинское правительство решило обратиться к Микояну с просьбой о содействии в получении крупного кредита. В ноябре Алексеев и Кастро говорили о 100-миллионном кредите, теперь эта сумма возросла до 500 миллионов долларов Как всегда при обсуждении советской помощи, Гевара подчеркивал, что Кремль может открыто объявить о кредите. По его мнению, действия Советского Союза образумят США. «Для Кубы очень важно, — сказал Гевара Алексееву, — быть независимой от США и продемонстрировать это»{11}
Микоян и Кастро обсуждали пакет торговых кредитов в охотничьем домике Фиделя в Лагуна-дель-Тесоро 13 февраля незадолго до отбытия Микояна в Москву. Беседы проходили гладко, так как осенью Москва уже приняла решение о предоставлении торговой и финансовой помощи Кубе, а также рассматривала вопрос о восстановлении дипломатических отношений. Фидель очаровал Микояна. Впервые старый большевик встретил удачливого революционера вне России и Китая. В узком кругу советской делегации Микоян высказался предельно откровенно «Да, он настоящий революционер, совсем как мы. У меня было чувство, что вернулась моя молодость»{12}
При всей революционной риторике советское руководство оказалось не столь щедрым, как надеялся Кастро Микоян согласился только на 100-миллионный кредит, предоставление которого намечалось на декабрь 1959 года, а не на 500 миллионов, как просили кубинцы. Однако Москва дала согласие на закупку 5 млн тонн сахара в течение трех лет. Сахарная сделка удовлетворила кубинцев, хотя цена была ниже мировой и только 20 % оплачивалось конвертируемой валютой{13}.
Для США визит Микояна на Кубу означал «шаг к разрыву еще оставшихся связей между Кубой и сообществом стран американского континента»{14}. Для многих в администрации Эйзенхауэра он символизировал провал политики толерантности государственного секретаря Гертера по отношению к Кастро в надежде убедить его в поддержке США либеральных реформ, а если эта линия окажется неудачной, то найти предлог для свержения режима Кастро с помощью оппозиционных сил внутри Кубы и за рубежом.
Адмирал Арли Берк, командующий ВМС, был наиболее жестким критиком «политики сдерживания», проводимой госдепартаментом. «Громогласный» Берк, который проявлял особый интерес к Кубе из-за наличия на ее территории военно-морской базы Гуантанамо и близости стратегически важного Панамского канала, высказывался от имени тех в администрации, кто рассматривал Фиделя Кастро как рекламу международного коммунизма. Их логика основывалась на силлогизме:
Фидель для Че Гевары, печально известного аргентинского врача и солдата международного коммунизма, который защищал режим Арбенса в Гватемале в 1954 году, то же, что умеренный Наджиб для тирана Гамаль Абдель Насера{15}. На карикатурах Че Гевару изображали в виде кукловода; для Берка и его сторонников этот шарж стал символом роли Че в политике Кубы. Берк также не мог забыть и простить похищений братьями Кастро американских моряков. Их почти месяц держали в заложниках. На заседаниях СНБ заместитель госсекретаря Руботтом и Берк постоянно пикировались: каждый раз, когда Берк говорил о влиянии коммунистов в Движении 26 июля, Руботтом осаживал его, ссылаясь на «недостаток доказательств»{16}.
Визит Микояна дал возможность Берку начать кампанию давления на Кастро. «Куба, по-видимому, постепенно подпадает под влияние международного коммунизма», — писал Берк в госдепартамент, внимательно следя за ходом визита и подписанием советско-кубинского торгового соглашения. Он считал, что настало подходящее время для проведения более жесткого курса:
«Действия, направленные на то, чтобы переломить существующее развитие событий, должны быть решительными. Мы обязаны ликвидировать коммунистическую угрозу и установить на Кубе стабильный дружественный режим». Несмотря на заявления Берка, президент Эйзенхауэр не мог никак определить политику в отношении Кубы{17}.
ПредлогОсенью 1959 года кубинцы обратились к западноевропейцам, полякам и чехам с просьбой о военных поставках. Какое-то время казалось, что Великобритания согласна снабдить Кубу военными самолетами. Однако в октябре Вашингтон заявил, что согласно союзническим обязательствам Лондон должен наложить строгое эмбарго на поставки вооружений. К счастью для Гаваны, другие союзники США по НАТО смотрели на эту проблему иначе: Франция и Бельгия продолжали выполнять военные заказы Кубы.
4 марта 1960 года французский военный корабль «Ля Кубр» пришвартовался в гаванском порту. На его борту было бельгийское военное снаряжение. Вопреки обычным правилам, согласно которым военные грузы должны разгружаться на рейде вдали от берега, судно было отбуксовано в гавань вблизи от офисных зданий{18}. Руби Харт Филипс, корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс», позже так описывала события этого трагического дня. «Неожиданно страшный взрыв потряс здание. Мы все выскочили на балкон и увидели огромный столб дыма у внутренней гавани». Когда огонь перебросился на контейнеры с оружием, серия взрывов нарушила тишину ленивого дня Гаваны. На борту «Ля Кубр» и на берегу погибло более 100 человек{19}.
На следующий день во время похорон жертв взрыва Фидель Кастро в своей речи сравнил саботаж на «Ля Кубр» с инцидентом на «Мейне», который явился причиной испано-американской войны. Он заявил, что США использовали инцидент с «Мейном» в 1898 году для развязывания войны с целью колонизации Кубы. В данном случае Кастро обвинил США в новой попытке спровоцировать войну с Кубой. «У нас есть основания полагать, — подчеркнул Кастро, — что это заранее спланированная акция». Обращаясь к Вашингтону, он сказал, что кубинский народ не запугать угрозой интервенции и «уничтожения клубами ядерного взрыва». «Куба не отступит… Родина или смерть!»
«Мы видели лицо Фиделя, — вспоминает его старый друг Карлос Франки. — Скорбь и гнев отражались на лице во время похоронной процессии»{20}. Кастро хладнокровно обдумывал тактику дальнейших действий. В течение года он вел влево свою громоздкую коалицию. Хорошо ориентируясь по погоде, как заправский моряк, он пытался избежать шторма. Он считал вмешательство США таким же неизбежным, как ветры Атлантики, и опасался, что недостаточно крепко держит руль, а поэтому корабль может попасть в шторм. Инцидент с «Ля Кубр» показал, что испытания не избежать. Кастро приготовился к штормовой погоде. Ему было необходимо знать, что он не одинок. То, что Хрущеву и КГБ казалось «периодом колебаний Кастро», закончилось.
Через день после похорон директор INRA Антонио Нуньес Хименес пригласил Алексеева на завтрак в свою квартиру. Стол был накрыт на четверых. Алексеева приветствовали Фидель и Рауль Кастро. Фидель сразу же перешел к делу. «В настоящих условиях, — сказал он, — кубинский народ примет с благодарностью любой дружественный жест СССР в отношении Кубы»{21}.
Кастро не мог забыть «Ля Кубр». Он заявил, что абсолютно уверен, взрыв французского парохода произведен американцами. Несмотря на отсутствие юридических доказательств, Фидель был убежден, что США выкручивают руки своим союзникам, стремясь не допустить поставок оружия на Кубу, и саботаж на судне — это предупреждение. Полковник Санроз, военный атташе США в Гаване, был уличен в том, что предостерегал бельгийцев от поставок на Кубу.
«Американцы решаются на крайние меры», — говорил Фидель Алексееву. Кубинский лидер ожидал быстрой реакции администрации Эйзенхауэра на публичные обвинения в адрес США по поводу инцидента с «Ля Кубр».
«США могут принять следующие меры, — предрекал Кастро, — 1. Осуществление террористического акта против него и его ближайших соратников. 2. Разрыв дипломатических отношений. 3. Прямые экономические санкции. 4. Открытое вторжение. Чтобы оправдать это, американцы могут инспирировать взрыв в своем посольстве или на одном из американских пароходов и убийство в Гаване американских граждан, чтобы затем обвинить в этом кубинцев».
Фидель Кастро был морально готов к конфронтации с северным колоссом. Он представил Алексееву ряд продуманных им контрмер. Инцидент с «Ля Кубр» развязал ему руки, теперь он может начать национализацию собственности США на территории Кубы, включая сахарные заводы. Затем он прекратит подачу питьевой воды на американскую военно-морскую базу в Гуантанамо, которая зависит от фильтрационного завода в 30 милях от нее, и мобилизует народную милицию и революционную армию для отпора интервенции США. Наконец, он планирует задействовать все секретные службы для борьбы с контрреволюцией. Предатели кубинского народа понесут заслуженное наказание и будут уничтожены. «Борьба будет продолжаться до последней капли крови», — заверил Кастро Алексеева{22}.
