Анджей Зауха - Москва Норд-Ост
Дмитрий вспоминает, что спецназовцы загрузили в его машину целых восемь пострадавших. Он так и не знает, довез ли он их живыми.
И еще одно мнение. Александр Подрабинек - известный российский диссидент и правозащитник, в прошлом несколько лет работал в скорой помощи.
- У меня было такое впечатление, что власти не предполагали, что кого-то можно будет еще спасти, - говорит Подрабинек. - Ожидали мощный взрыв. Поэтому планировали сначала разобрать завалы, а потом, может быть, кому-то оказывать помощь. Всегда в случае таких акций все нужно прорабатывать до мельчайших деталей. Известно, где находится въезд, где выезд, как подъезжают машины скорой. Есть врач, который производит селекцию: подходит к каждому и оценивает его состояние, тяжелое, легкое, а может, человека уже не стоит спасать. Ничего такого у театра на Дубровке не было. Зато был ужасающий балаган. Я знаю, что некоторым делали укол антидота, но не обозначали крестиком, что укол уже сделан. А это же закон в полевой медицине.
Сцены, напоминающие Дантов ад, разыгрывались не только вокруг входа в театр, где холодный дождь заливал лица сотням полумертвых людей. После семи утра борьба за жизнь заложников перенеслась в больницы, которые не были готовы к приему людей, отравленных газом. Драматичнее всего было в больнице № 13, где, как и во многих других окрестных больницах, перед началом штурма освобождали места. Всего в «тринадцатой» подготовили сто восемьдесят мест. Это был максимум, поскольку ни одна больница в мире не в состоянии эффективно провести реанимацию большего числа людей. Пострадавших ведь надо внести и заниматься каждым несколько часов. Российские специалисты считают, что каждого человека в бессознательном состоянии должны реанимировать два специалиста. Именно поэтому госпиталь ветеранов войны, находящийся напротив театрального центра и располагающий пятьюстами свободными койками, принял только немногим более ста заложников (девять из них умерли). Руководство больницы № 13 посчитало, что у них будет так же - организаторы акции у театра, которые будут распределять пострадавших по больницам, направят к ним только небольшую часть заложников, скажем несколько десятков человек. Между тем, как утверждает Николай Зубанов, главный врач кардиологического отделения городской больницы № 13, в течение неполных полутора часов (с 7.40 до 9.00) в «тринадцатую» привезли, в основном на автобусах, более трехсот пятидесяти бывших заложников! Чуть не половину всех заложников из театрального центра.
- Я должен сказать, что многие потерпевшие были уже мертвы, когда их доставили к нам, - сказал Зубанов в интервью для еженедельника «Новое время». - В основном это были те, кого привезли автобусами. Непосредственно в больнице умерли немногие. Из трехсот пятидесяти доставленных к нам пострадавших во всех реанимационных отделениях умерли восемь человек. А мертвых привезли значительно больше. Общее количество тех, кто умер в больнице, и тех, кого уже привезли мертвым, составляет примерно тридцать пять человек. Другими словами - десять процентов.
В больнице тут же стали испытывать недостаток буквально всего. Не хватало каталок для перевозки больных, лифтов для доставки их на верхние этажи больницы. Людей в бессознательном состоянии помогали вносить даже нетяжелые больные и нянечки. Их клали прямо на пол в палатах и коридорах. Отравленные газом люди попадали во все возможные отделения, не только интенсивной терапии и реанимации, но и в травматологию и гинекологию.
- Нагрузка на коллектив больницы и физическая, и моральная - огромная, - говорит Зубанов. - Хуже того, примерно через пятнадцать минут после приема первых пострадавших мы почувствовали, что у нас появились первые признаки отравления. Головокружение, нарушения зрения, внезапная слабость. Мы пооткрывали все окна, чтобы не дышать тем воздухом, который выдыхали больные. Аппаратов искусственного дыхания, естественно, не хватало, приходилось делать искусственное дыхание через интубационные трубки и просто по системе «рот в рот».
Мне не удалось встретиться с врачами, которые в больницах занимались спасением заложников. Когда выяснилось, что жертв много, Комитет охраны здоровья издал абсолютный и категорический запрет на передачу журналистам любой информации, касающейся спасательной акции и состояния больных. Запрет касался главным образом больниц. Врачи, которым грозила потеря работы, а может, и более серьезные последствия, отказывались от любых контактов с журналистами даже через много месяцев после штурма.
Тогда я воспользовался помощью одного из родственников жертв Дубровки. Павел Финогенов потерял в театре брата. До сегодняшнего дня он безуспешно пытается выяснить, кто несет ответственность за его смерть. В ходе своего частного расследования они с матерью добрались до врача, заведующего одним из отделений больницы, в которую попал брат Павла, Игорь Фино-генов. Он повторил мне то, что услышал от человека, бывшего военного врача, практиковавшего во время интервенции Советской армии в Афганистане, много повидавшего и разбирающегося практически во всем. В том числе и в последствиях использования боевых отравляющих веществ.
- Доктор сказал, что в его больницу привезли на автобусах тридцать два человека, - вспоминает Финогенов. - Не было никаких карет скорой помощи, только два «икаруса», а в них заложники, лежащие на полу. Никакого сопровождения, никаких санитаров, один водитель автобуса. Никто не следил, не умирают ли потерявшие сознание люди, что с ними происходит. Среди доставленных потерпевших было двадцать восемь живых и четверо мертвых. Этих четверых даже не пытались реанимировать, не было никаких шансов. Зафиксировали смерть, причиной которой было западение языка. Семнадцати выжившим необходимо было делать искусственное дыхание. С этим тоже были проблемы, поскольку из-за сильных спазмов гортани невозможно было делать им интубацию. Врачи не знали, какой газ был использован, какие антидоты следует применять, как помогали заложникам еще у театра. Одному из пациентов для пробы ввели атропин. Результат был моментальный - появилась реакция в зрачках, улучшилось дыхание, ослаб спазм гортани. Поэтому атропин ввели всем пациентам. Через несколько минут состояние почти всех заметно улучшилось, и только в нескольких случаях понадобилась поддержка аппаратуры искусственного дыхания. Никто из них не умер. Если бы антидот ввели сразу и первую помощь оказали еще у театра, можно было спасти всех.
Врачи установили, что в зале находилось двадцать семь детей младше пятнадцати лет. Пятеро из них умерли. Профессор Ян Луцкий, главный детский токсиколог России, в интервью «Время МН» так описывает их состояние, когда после штурма они попали в больницы:
- Дети были без сознания. Двое в коме, двое в состоянии, близком к коме. У них были нарушения не только дыхания, но и деятельности центральной нервной системы и сердца.
Диагноз поставили уже врачи скорой помощи, а в нашем токсикологическом центре он был только подтвержден: подозрение на отравление производными опиума. Мы понимали, что человек, пораженный такими веществами, может умереть, прежде всего, в результате остановки дыхания. Но под угрозой были также селезенка, почки, печень. Конечно же, мы должны знать и степень токсичности вещества, и его состав, и дозу.
Как известно, этого так никогда и не сообщили.
Вскоре после освобождения заложников Борис Немцов и Ирина Хакамада из либерального Союза правых сил (СПС) предложили создать парламентскую комиссию, которая могла бы прояснить все обстоятельства гибели ста тридцати заложников. Однако российская Дума, большинство в которой принадлежит прокремлевским партиям, решительно отвергла эту идею - нечего, дескать, выяснять, операция завершилась с большим успехом, а за смерть заложников вина лежит только на террористах, и уж ни в коем случае не на спасателях и штурмовиках.
Тогда СПС создал собственную комиссию, назвал ее общественной и пригласил для участия в ней экспертов, в основном врачей и спасателей. СПС ставил цель доказать, что операция контртеррористической группы была проведена идеально, подвели чиновники, московские бюрократы, которые должны были организовать спасательную операцию. Естественно, попутно политики СПС хотели обстряпать свой «частный» интерес: обвинить в фатальном балагане вокруг театра мэра Москвы Юрия Лужкова, с которым они давно были не в ладах.
Несмотря на это, выводы комиссии подтверждают мои наблюдения - из-за страшной неразберихи и отсутствия организации у театра на Дубровке, в сущности, не было никакой спасательной операции. Никто не руководил выносом людей из зала, движением карет скорой помощи и автобусов, размещением в них жертв, никто не обеспечил врачебной опеки по дороге в больницы. Именно во время заседаний комиссии появилась информация, что около ста человек уже возле театра были признаны умершими. Таких даже не отправляли в больницы.
