Геннадий Смолин - Как отравили Булгакова. Яд для гения
Хронический нефрит, токсический нефроз, почечный рахит и базедова болезнь – ни в коей мере не исчерпывающий список диагнозов. Напротив, в семидесятые годы создалась ситуация, очень напоминающая положение 1905–1906 годов. После того, как почки уже десять лет надежно заняли центральное место в истории болезни Моцарта, Бэр в появившейся в 1966 году книге «Mozart. Krankheit – Tod – Begrabnis» («Моцарт. Болезнь – смерть – погребение») вновь вернулся к ревматизму. Не цитируя и никак не комментируя своего предшественника в этом вопросе фон Бокая, Бэр отдал значительную дань его идеям. Вершиной объяснения болезни стал «острый ревматизм» с опуханием суставов, от которого – вопреки всему опыту медицины – в течение примерно двух недель Моцарт и скончался вследствие «сердечной слабости». Об общих симптомах, появившихся задолго до этого – с лета 1791 года, – и о болезни в Праге автор даже не упоминал. Моцарт просто-напросто «уработался». При этом Бэр на передний план выдвигал замечание в дневнике Новелло: «Whose arms and limbs were much inflamed and swollen», что могло быть переведено и как «руки и конечности его были очень горячи и толсты». О локальных опухолях суставов, которые Бэр пытался найти в тексте, здесь нет и речи, так же как и у Ниссена, когда он говорил только об общем отеке без воспаления суставов. Свидетели передавали, что Моцарт писал до последнего момента (3. Хайбль, 3 августа 1829 года к Новелло). Могло ли быть такое при «ревматизме суставов кистей»? А как, о чем уже упоминалось, при наличии «сердечной слабости» Моцарт мог петь Реквием? Кроме того, свояченица Моцарта Зофи Хайбль сообщала, что Моцарту сшили специальную «ночную сорочку», так как он «не мог поворачиваться» в постели, то есть опухло и тело, что полностью согласуется с сообщением сына Моцарта Карла Томаса от 1824 года, зафиксировавшего «общее опухание». Далее, многие ежедневные газеты после смерти Моцарта – пусть по-дилетантски – писали о гидротораксе и водянке, что предполагало общий гидроз. «Тезис ревматизма исчерпывает себя тем, что, согласно современным представлениям, ревматическое заболевание – к тому же смертельное – после перенесенных в детстве ревматических приступов, которые у Моцарта, без сомнения, были, у взрослого человека не встречается, что Бэру, впрочем, известно и должно объясняться происшедшими со времен XVIII века изменениями ревматической картины болезни. Для подобной патоморфозы оснований нет» (Катнер: реферат в Нюрнберге, 1967). И. Грайтер, всегда решительно возражавший против тезиса отравления, выдвинутого и обоснованного Дальховом/Дудой/Кернером, в последнем варианте своей патографии Моцарта выражает редкое единодушие по поводу заболевания почек: «Даже приверженцы легенды об отравлении видели в почке отказавший и обусловивший смертельный исход орган».
Ничего определенного не давало и дополнительное письмо (Зофи) от 1825 года: «Ему пустили кровь». Моцарт умирал не от и не в «геморрагическом шоке» (Катнер), а при высокой температуре, мучительной головной боли и – как следовало из рукописного наследия Ниссена, хранящегося в зальцбургском Моцартеуме, – рвоте, причем сознание его сохранялось вплоть до самой кончины!
Если исходить только из сообщения Зофи о событиях той трагической ночи, а также писем самого Моцарта и наступившего затем его молчания с 9 октября 1791 года, и тут уже достаточно такого, чтобы заподозрить отравление: письмо от 7 июля – «определенная пустота» и «отрешенность» в восприятии событий, от 8 сентября – «один раз хорошо выспался», а итог – опухание и «привкус смерти на языке». Но этого было явно недостаточно, чтобы доказать отравление, как это было, например, в случаях с Леопольдом I, Кондорсе, Пескарой или Алессандро Медичи. Однако приведенные нами объяснения Зофи Хайбль все-таки звучали весьма сомнительно, а все остальное уже относилось к хорошо разыгранному спектаклю, многие нити которого тянулись к Констанции. Даумер писал еще в 1861 году: «Моцарт, кажется, умер подобно легендарному для истории тайных обществ Нубию. Тот скончался от одной из изнурительных болезней, микробы которой следует искать, пожалуй, в аптеке тайных обществ. Он был устранен и сошел со сцены. Точно так же Моцарт мог получить медленно действующий, понемногу разъедающий его яд».
Поскольку высказывания главных свидетелей, Констанции и ее сестры Зофи, особого доверия не вызывали, а Ниссен в биографии Моцарта – что касалось симптомов смертельной болезни – мог дать, да и дал частично искаженную информацию, то к отдельным фактам нужно подходить с предельной осторожностью и осмотрительностью. Из всех симптомов, дошедших до нас благодаря Немечку, Рохлицу, Карлу Томасу Моцарту, чете Новелло и последней рукописи (К. 623), достойны рассмотрения, по мнению Кернера, следующие симптомы: боли в пояснице, слабость, бледность, депрессии, обмороки, раздражительность, страх, неустойчивость настроения, генеральный отек, лихорадка, ясное сознание, способность писать, экзантема, tremor mercuralis, дурной запах, смертельный привкус, опухание тела.
События последней ночи в изложении Зофи Хайбль сомнительны именно потому, что не давали никакой информации, которая могла бы послужить для формирования хоть какого-то обоснованного диагноза. В конечном счете остается одна «почечная симптоматика», причем предстояло определить, умер ли Моцарт в результате ртутного нефроза или в результате инфекционного хронического нефрита, то есть сморщенной почки.
Наконец, все, – если отставить в сторону специфические симптомы, – говорило за нефроз в результате приема сулемы: с одной стороны, предчувствия в отравлении самого Моцарта, которые он открыто высказывал, и с другой – утверждение, что он «уже на языке чувствовал горький привкус смерти, не говоря о слухах об отравлении, ходивших по Вене. Отравление сулемой – HgHl2 – (здесь доза ниже 0,2 г) в продроме сублиматного нефроза внешне проявилось прежде всего через депрессии и тремор (mercuralis), симптомы, выявленные у Моцарта однозначно. За это же говорил типичный вкус ликерной настойки (по Свитену), ощущавшийся им еще в июле 1791 года. Наконец, при превышении дозировки все это приводило к лихорадке и экзантеме (как в Праге). В заключение сублиматный нефроз, если доза все повышалась и нефроз хронифицировался, приводило к полиурии, затем к анурии и заканчивалось летальной уремией (смертельное отравление мочой). Действие на центральную нервную систему выражалось в тошноте, рвоте и судорогах. Все другие (достоверные) симптомы, которые проявились у Моцарта, вписывались в общую картину сублиматного нефроза.
Сам яд мог поступать через Свитена (Liquor mercurii Swietenii) или от графа Вальзегга цу Штуппах. Подмешивать его в пищу имел возможность Зюсмайр, но Констанция тоже. Поскольку ни Сальери, ни Констанца (она обо всем узнала позже) в течение длительного времени производить отравление не могли, то остается один Ксавер Франц Зюсмайр, который и сам умер при загадочных обстоятельствах в 1803 году. Шенк говорил о том, что Зюсмайр «преждевременно зачах от туберкулеза»; другой источник (Диц) называет холеру и длительное изнурительное угасание. Поэтому по поводу смертельной болезни самого Зюсмайра осталось только философствовать.
Впрочем, этот «второй Моцарт» умер в один и тот же год с архиепископом Христофором Бартоломеусом Антоном графом Мигацци (1714–1803) и Готтфридом ван Свитеном (1743–1803), сыном лейб-медика императрицы Марии Терезии Герхарда ван Свитена (1700–1772), который первым начал применять сублимат ртути для лечения сифилиса.
Однако хотелось бы обсудить и диагноз, который в 1981 году представил и опубликовал Грайтер и на который, впрочем, в настоящее время ссылается и зальцбургский Моцартеум. Грайтер считал, что «дурное настроение Моцарта (сентябрь 1791 года), доставлявшее Констанции теперь много хлопот», перешло в «навязчивую идею, что он отравлен». Разумеется, в июле, когда он завел речь о возможном отравлении, у него еще не было параноидальных проявлений, напротив, в это время он был здоров физически и духовно, чего, впрочем, еще не подчеркнул ни один биограф.
Что оставалось в остатке, так это финальная уремия, которая более не оспаривалась, и металлический «привкус смерти на языке». То, что, как он отмечал дальше, «врачи Моцарта заблуждались относительно генезиса его заболевания», тоже бесспорно, но его смерть ни в коем случае не была «неизбежным концом затяжного, бедного симптомами заболевания». Это чистой воды спекуляция!
Если Моцарт, совсем еще молодой мужчина, 18 ноября 1791 года появился в обществе и продирижировал кантатой, а буквально через пару недель скончался (тем более что врачи не смогли правильно диагностировать заболевание), тогда оставалось отравление. Берлинский «Musikalisches Wochenblatt» в конце декабря 1791 года писал так: «Моцарт скончался. Он вернулся домой из Праги больным и с той поры слабел, чах с каждым днем: полагали, что у него водянка, он умер в Вене в конце прошлой недели. Так как тело после смерти сильно распухло, предполагают далее, что он был отравлен».
