Абдурахман Авторханов - Ленин в судьбах России
"Швецов "не спеша поднялся на трибуну, сопровождаемый звериным аккомпонементом, который, раз начавшись, уже продолжался непрерывно — с промежутками только на секунды — в течение всех последующих двенадцати с лишним часов. Стенографический отчет отмечает кратко и сдержанно: "Шум слева. Голоса: "долой", "самозванец", продолжительный шум и свист слева". На самом деле было много ужаснее, гнуснее и томительнее. С выкриками и свистом слились вой, улюлюканье, топание пюпитрами и по пюпитрам. Это была бесновавшаяся, потерявшая человеческий облик и разум толпа… Весь левый сектор (это значит большевики и левые эсеры — А.А.) являл собою зрелище бесноватых, сорвавшихся с цепи. Не то сумасшедший дом, не то цирк или зверинец, обращенные в лобное место. Ибо здесь не только развлекались, здесь и пытали: Горе побежденным! Где же Ленин? Он тут же, в правительственной ложе, в качестве режиссера и постановщика всего этого хаоса, сам не выражается вслух, посылает лишь записки большевистским актерам на сцене и за кулисами и всем своим внешним поведением подчеркнуто демонстрирует свое неуважение и презрение к этому суверену Земли русской, а потом вообще исчезает". Вишняк замечает: "В левой от председателя ложе Ленин, сначала прислушивавшийся, а потом безучастно развалившийся то на кресле, то на ступеньках помоста и вскоре совсем исчезнувший".
Но присутствия Ленина уже и не требовалось. По существу Учредительным собранием руководил не его председатель лидер эсеров Чернов, а командир матросов Дыбенко и его помощник по караулу матрос с "Авроры” Железняков. Роль "народа” играла галерка, которая была набрана по специальным пропускам, подписанным лично председателем Петроградского Чека Урицким. Вот эта шумная, дерзкая и хулиганствующая галерка, собственно, и превратилась в "Учредительное собрание", не давая говорить никому в зале, кроме большевистских и пробольшевистских ораторов.
Как подготовлялось открытие и как проходило Учредительное собрание, подробно описано у биографа Ленина Д.Шуба. В Петрограде Ленин располагал очень ограниченной вооруженной силой, на которую можно было положиться при разгоне Учредительного собрания, а на население столицы вообще не было надежды (при выборах в столице за большевиков голосовали только 15 % избирателей). Поэтому накануне открытия собрания были вызваны надежные большевистские силы: Латышский стрелковый полк и отряд кронштадтских матросов во главе с упомянутым Дыбенко. Так как большие массы рабочих Петрограда собирались устроить демонстрацию в честь открытия собрания и направиться для его приветствия к Таврическому дворцу, то лидеры фракций Учредительного собрания посетили Смольный, чтобы справиться, какая будет реакция правительства на эту демонстрацию. Их принял помощник Ленина Бонч-Бруевич и на поставленный вопрос ответил без всякой дипломатии: "Сначала будем уговаривать демонстрантов, чтобы они расходились по-хорошему, если не разойдутся, то будем стрелять!" (Шуб, стр.329). Это не оказалось пустой угрозой. Когда в день открытия собрания началась многотысячная демонстрация под лозунгом "Да здравствует Учредительное собрание!", то разговор мнимой "диктатуры пролетариата" с подлинным пролетариатом оказался очень коротким. Не имея охоты затевать дискуссию с демонстрантами, Дыбенко отдал приказ своим матросам: "Огонь!" Убитыми оказалось тут же на площади (по данным из кругов Учредительного собрания) около сотни людей, советские источники утверждают, что убитых было "только" девять человек и раненых пара десятков. В ответ на негодование народа против этой бойни, по свидетельству Максима Горького, начальник караула Железняков, "переводя свирепые речи своих вождей на простецкий язык человека массы, сказал, что для благополучия русского народа можно убить и миллион людей" ("Новая жизнь", 17.1.1918). Горький комментирует: "Я не считаю это заявление хвастовством… Миллион "свободных граждан" у нас могут убить и больше могут. Почему не убивать? Людей на Руси много, — убийц тоже достаточно…" ("Новая жизнь". 17 (30) января 1918 г.).
Вернемся к рассказу Вишняка. Лидер эсеров Виктор Чернов был выдвинут председателем Учредительного собрания, как представитель самой большой фракции. Человек образованный, теоретик своей партии, участник Циммервальдской и Кинтальской конференций и по своим убеждениям интернационалист-пораженец, разделивший позицию Ленина в войне, а позже ставший министром Керенского, Чернов был его бледной копией (сам Керенский, будучи избран членом Учредительного собрания, не мог присутствовать на его заседаниях, скрываясь в Петроградском подполье). Лидер самой боевой партии в истории России, сам Чернов был начисто лишен качеств борца в отличие от другого выдающегося лидера эсеров А.Гоца, который тоже присутствовал на собрании, но которому партия запретила играть активную роль по соображениям его личной безопасности (А.Гоц был председателем ВЦИК Советов, избранного на I съезде, а теперь скрывался от ареста, как и Керенский). Интересны воспоминания Вишняка, тоже эсера, о "тронной речи" председателя и реакции большевиков на нее:
”… Большевики и левые эсеры всячески срывали Чернова, заглушали его речь свистом, оскорбительным улюлюканьем и угрожающими выкриками… Председатель просил публику (с галерки) не вмешиваться в дела собрания… его призывы терялись в гаме и выкриках… Многие его не слышали. Мало, кто слушал… Выкрики слева, злобные и кровожадные, — "без пули вам не обойтись" — стали перемежаться с издевками лично над оратором и содержанием его речи".
Но каково же было содержание речи Чернова, которая так возмущала большевиков и левых эсеров? Автор продолжает:
"Речь была выдержана в социалистических и интернационалистических тонах и как бы пыталась быть созвучной и левому крылу Собрания. Точно оратор стремился в чем-то заверить противников, вместо того, чтобы возможно резче отмежеваться от них и противопоставить им себя, как символ всероссийского народовластия…" Чернов утверждал, — продолжает Вишняк, — что "страна показала небывалое в истории желание социализма".
Одним словом, в желании построить в России "социализм" Чернов хотел превзойти самого Ленина, перегнать его слева. Таких фокусов Ленин не терпел от людей даже в собственной партии.
Произносились и такие речи, которые выслушивались с криками "браво”, "ура" со стороны галерки и с левой стороны зала, но при гробовом молчании и без протестов со стороны собрания. Это были речи большевистских ораторов — Свердлова, Бухарина, Дыбенко, Раскольникова. Свердлов потребовал от Учредительного собрания утверждения декретов съезда Советов о мире, земле и признания советской власти во главе с большевистской партией. Бухарин заявил, что образовался "водораздел, который делит все собрание на два непримиримых лагеря: "У нас воля к диктатуре трудящихся классов, которая закладывает фундамент жизни на тысячелетия" (Гитлер тоже хотел заложить "тысячелетний Рейх"), а у них — все сводится к воле защищать "паршивенькую буржуазно-парламентарную республику… Мы с этой трибуны провозглашаем ей смертельную войну…" Большевик Скворцов-Степанов дал и марксистское обоснование, почему большевики отрицают "народовластие", ибо по мнению марксистов, народ — это фикция. Есть только классы. Вот это место из его речи: "Как это можно апеллировать к такому понятию, как общенародная воля… Народ не мыслим для марксиста, народ не действует в целом. Народ в целом — это фикция, и эта фикция нужна господствующим классам". Бешеный вой и гвалт, с направленными в центр и на правую сторону зала, а также и на трибуну, винтовками и пулеметами, поднимался каждый раз, когда начинали говорить ораторы от большинства Учредительного собрания или бывшие социалистические министры Керенского, которые, к удивлению всех, еще не были арестованы. Церетели осуждал большевистский заговор и призывал собрание объявить Россию не советской, а демократической республикой. Как раз при его выступлении рев и вой достигли небывало высокого градуса, словно ревели и свистели не отдельные группы, а весь зал. Каждая фраза Церетели сопровождалась криками толпы: "Изменник! Палач! Предатель! Лакей!” И это по адресу человека, который всю свою жизнь служил делу революции в самой России, когда другие служили ей на безопасном Западе.
Другой министр Керенского — меньшевик Скобелев (будущий сменовеховец, перешедший потом к Сталину) сумел перекричать толпу, хотя он говорил о кровавом побоище, которое устроили большевики накануне открытия собрания, и потребовал создать комиссию для расследования этого преступления. Он говорил, что "стреляли без всякого предупреждения прямо в толпу, которая мирно демонстрировала в честь Учредительного собрания и молитвенно пела революционные гимны… Агенты власти выхватывали красные знамена, бешено рвали их на куски и швыряли в огонь уличных костров… жертвы доходили до сотни человек…"
