Ярослав Голованов - Этюды об ученых
– Я не отважился бы жениться на женщине не вполне здоровой (Милева хромала, у неё был туберкулёз суставов).
– Почему бы и нет? – рассеянно спросил Эйн штейн. – У неё милый голос…
Молчаливая, угрюмая Милева была предельно плохой хозяйкой, исступлённо ревнивой женой, не любила музыки, которую он обожал, не говоря уже о том, что не могла разделять всех радостей и печалей мира его физики, и на чём держался этот союз – понять трудно. Один его коллега так описывает быт цюрихского профессора: «В то время как правой рукой он писал, левой поддерживал своего младшего сына Эдуарда и при этом умудрялся отвечать своему старшему сыну Альберту, когда тот, занятый своими кубиками, его о чём-то спрашивал».
В апреле 1914 года Эйнштейн один уехал в Берлин. С этого момента семья распалась. Он любил своих мальчиков, ездил с ними на море, ходил в походы, а когда в 1922 году получил Нобелевскую премию, всю её отдал Милеве и сыновьям. В Берлине он сначала жил один в голой, запущенной квартире. Весной 1919 года он женился на своей двоюродной сестре Эльзе. Детей у них не было.
Как он жил? Думал, писал, играл на скрипке. Со скрипкой никогда не расставался, куда бы ни ехал, брал с собой. Со скрипкой ходил в гости. Когда работал в Берне в патентном бюро, еженедельно устраивал домашние концерты. В его оркестре были: юрист, учитель, переплётчик и тюремный надзиратель. Зная его страсть, в Германии ему предложили скрипку работы Гварнери за 15 тысяч марок.
– Я же не боксёр, откуда у меня такие деньги, – ответил Эйнштейн.
В деньгах ничего не понимал. Когда в Берне ему увеличили жалованье с 3500 до 4500 франков, он спросил директора:
– А что мне делать с такой уймой денег?
Получив чек от Рокфеллеровского фонда на 15 тысяч долларов, забыл о нём и использовал как закладку в книгах.
В статье «Почему нужен социализм?» писал: «…Стремление к личному благополучию достойно свиньи. Можно ли представить себе Моисея, Иисуса или Магомета, занятых увеличением текущего счета в банке!» Был абсолютно непритязателен. Для бритья использовал мыло, которым мылся: «Два сорта мыла – это слишком сложно для меня». Ездил в третьем классе, жил в дешёвых гостиницах. Когда в одной такой гостинице попросил соединить его по телефону с бельгийской королевой, подумали, что постоялец шутит.
Был равнодушен к театру и кино. Много читал. Любил Шекспира, Гейне, Шиллера, Льва Толстого и особенно Достоевского. О «Братьях Карамазовых» он говорил как о светлом и ликующем произведении: «Достоевский даёт мне больше, чем любой учёный. Он вызывает у меня этический порыв такой непреодолимой силы, какой возникает от истинного произведения искусства». Нежно любил природу, сад в Принстоне, удивлялся жучкам, слушал птиц. С сожалением заметил однажды: «Мы провели вместе с семьёй Кюри несколько дней отпуска в Энгадине. Но мадам Кюри ни разу не услышала, как поют птицы». Курил трубку. Никогда не употреблял спиртного, повторял слова Бисмарка: «Пиво делает человека глупым и ленивым». Дружил с Ласкером, но не играл в шахматы: «Борьба за власть и дух соперничества всегда отталкивали меня». Глядя на альпинистов в Швейцарии, недоумевал: «Не понимаю, как можно разгуливать там, наверху!» Любил плавать под парусом, один, по многу часов.
Он писал: «Работать – значит думать. Поэтому точно учесть рабочий день не всегда легко. Обычно я работаю от 4 до 6 часов в день. Я не слишком прилежен». Когда его спросили, какая у него картотека, он показал на лоб. Другой раз поинтересовались лабораторией – он достал авторучку.
Работе мешала популярность. Он возмущался: «Почему за мной гоняется столько людей, хотя они ничего не смыслят в моих теориях и даже не интересуются ими?» Чарли Чаплин объяснил ему так: «Вам люди аплодируют потому, что вас никто не понимает, а мне – потому, что меня понимает каждый». Он получал тысячи писем. Одна маленькая девочка из глухого местечка Британской Колумбии писала: «Я пишу Вам, чтобы узнать, существуете ли Вы в действительности».
Он существовал 76 лет. Всегда говорил, что не боится смерти. Хотел только иметь запас времени – несколько часов, – чтобы привести в порядок бумаги. Перед смертью сказал: «Свою задачу на земле я выполнил». Прах его развеяли по ветру – он так просил.
Леонард Эйлер:
«ВСЕМ ОБЯЗАН ПЕТЕРБУРГСКОЙ АКАДЕМИИ»
Из Базеля по Рейну он спустился до Майнца, потом добрался до Любека, сел на корабль и приплыл в Ревель. К Петербургу он подъезжал ранней весной, когда над полями опускаются небеса и часты дожди. Лошади скользили в грязи и шли неспешно, и так же неспешно плыли навстречу его взору мокрые леса с грустными, поникшими берёзами, почерневшими от тоски по солнцу.
Все вокруг: и эти белые деревья, и поля, и тёмные от сырости избы – было печально, и смутные тревоги невольно охватывали его. Он гнал их прочь: всё будет хорошо! Ведь его пригласила сама царица. Да и друзья ждут его в Петербурге, всегда смогут помочь на первых порах…
Леонард Эйлер не знал, что дурные предчувствия не обманывают его: Екатерина I умерла в тот день, когда он въехал в Россию. Он не знал, что не увидит в живых ни одного из своих друзей: Даниил Бернулли уже похоронил старшего брата Николая. В Петербурге он растерялся, пожалел, что приехал. Никто здесь не знал, что станется теперь с недавно учреждённой Академией наук – посмертным воплощением воли великого Петра. Деньги кончались, на обратную дорогу едва ли хватит. В смятении и тревоге он решил оставить математику, которая не хотела кормить его, и поступить на флотскую службу. 22-летнему иностранцу уже обещали место капитана, но постепенно все как-то образовалось. Он остался в Петербурге.
Леонард Эйлер – швейцарец, но мы считаем его русским учёным, как Росси для нас истинно русский зодчий, а Петипа – великий русский балетмейстер. Эйлер подарил России самые значительные свои труды, более 30 лет прожил и умер в Петербурге. Швейцария – это юность, родительский дом в крохотном городке Рихене – отец его был там пастором, университет в Базеле, где сразу приметил его талант Иоганн Бернулли, профессор математики. В доме Бернулли подружился он и с сыновьями профессора: Николаем и Даниилом, которые уехали потом в Россию. Он скучал без них. Правда, в свои 20 лет он уже мог похвастаться учёной работой о природе и распространении звука и премией Парижской академии за исследование по установке мачт судов. Все почитали его юношей талантливым, весьма способным, но с устройством дело шло неважно: обещанную кафедру физики в Базеле ему не дали. Поездка в Россию поначалу казалась авантюрой: мог ли он знать, что там, на гранитных берегах Невы, зарыты все клады его гения?…
В Петербурге Эйлер стал адъюнкт-профессором математики. Он обладал поразительной даже для гениального человека работоспособностью. Огромное перенапряжение доводило его до мозговых воспалений, он потерял глаз, но продолжал работать в том же, недоступном другим людям темпе.
Просто перечислить его труды невозможно: ведь он написал около 700 (!) работ. Полное собрание его сочинений, которое издаётся в Швейцарии уже 61 год, должно состоять из 72 томов. Лучше сказать о стиле Эйлера-математика, отличающегося от многих великих математиков удивительным даром обобщения, осмысления и применения уже открытого. Эйлер не был знаком ни с Ньютоном, ни с Лейбницем, но именно он стал первым их преемником, вырастившим из брошенного ими семени интеграла редкостно прекрасные математические плоды, отданные затем механике и технике. Он был педант, и многие считали его человеком сухим и скучным. Взглядов придерживался консервативных, был истым кальвинистом, ворчал на остроумцев, осуждал литераторов, из всех развлечений любил только кукольный театр. Но сколько изобретательности, изящества, остроумия в его собственных работах! Его биографы, говоря о его математических сочинениях, чуть ли не впервые вводят в дифференциальное и интегральное исчисления понятие «красота», формы его работ антично совершенны, многие математические откровения Эйлера нетронутыми перешли в учебники наших дней.
Наверное, чувства, обуревавшие его в минуты вдохновения, более близки музыканту, чем учёному… Нет, конечно, не все гладко было и в России. Бирон – фаворит царицы Анны Иоанновны – создал в академии атмосферу невыносимую. Как ни далёк был Эйлер от дворцовых интриг и светских пересудов, но даже он не мог вытерпеть самоуправства и грубостей курляндского герцога. Очень не хотелось уезжать, да и трудно было сдвигать с места налаженное хозяйство большой семьи (Эйлер женился в Петербурге в 1733 году. Он был отцом 13 детей и дедом 38 внуков). Но он вынужден был уехать в Берлин: регентство Анны Леопольдовны не сулило ничего хорошего.
Но русская академия продолжала считать его своим членом. За опубликованные сочинения ему посылали в Берлин деньги, поддерживая материально нуждавшегося учёного. Узнав, что во время Семилетней войны пострадало его поместье, фельдмаршал Пётр Семёнович Салтыков щедро оплатил все издержки, а императрица прибавила к ним четыре тысячи рублей. Сам он очень тосковал по Петербургу. Там молодость, там лучшее, что он сделал. И он вернулся.
