Есть ли будущее у капитализма? - Дерлугьян Георгий
Происходящее ныне похоже на начало подобной волны, от глубокого кризиса к его преодолению через переход на качественно иной уровень коллективных возможностей, и на сей раз речь идет о действительно всем населении планеты. Как любил повторять наш друг и коллега Джованни Арриги, системные проблемы требуют системных решений. В его аналитической модели траектория исторического капитализма проходит через несколько повышательных волн пространственного расширения и реструктуризации [18]. Европейские капиталисты выжили среди разрушительно-созидательного хаоса XVI века, сумев защитить свои операции и собственность путем создания национальных государств Нового времени с их современными армиями и налоговыми органами. Выражаясь в более аналитической терминологии, капитализм совершил свой исторический прорыв за счет интернализации охранных издержек. Прототипом послужили купеческие города-государства Италии эпохи Ренессанса, организационными наследниками которых выступили уже протестантские Нидерланды и Англия. Следующая волна принесла интернализацию Производственных издержек, связанную с промышленной революцией 1780-1840-х годов и британской гегемонией. Но эта же эпоха принесла рыночные кризисы, следствие предпринимательских экономических циклов, и возникновение революционных и реформистских движений. В конечном итоге противоречия динамичного XIX века привели к остро конкурентной геополитике индустриального империализма, которая в 1914 году едва не покончила с капитализмом. Американская гегемония в XX веке смогла обуздать эти кризисы при помощи добавления нового уровня сложности: интернализации транзакционных издержек внутри США и на мировом уровне. Острая необходимость в стабилизации капиталистической системы и защите ее от множества опасностей определила после 1945 года беспрецедентно сложную и очень впечатляющую архитектуру современных государств, экономических корпораций и международных организаций.
Логически следующей волной в XXI веке должна стать интернализация издержек социального и экологического воспроизводства на глобальном уровне. Возьмем простой весомый факт — исчезновение деревенского уклада жизни. Факт, которым определяется большинство наших проблем, и при этом слишком неудобный в своей весомости, чтобы стать темой обычных политических дебатов. В течение примерно последних десяти тысяч лет большинство человечества жило в деревнях. Изобретение деревенских общин означало коренную реорганизацию в коллективных возможностях человечества. Именно деревня сделала возможным то, что археологи называют неолитической революцией, и, соответственно, аграрные общества. Уклад деревенской жизни позволял среднего размера группам людей, примерно от сотни до тысячи индивидов (невообразимые скопления для обычно рассеянных в пространстве охотников и собирателей), организовывать совместную жизнедеятельность удивительно устойчивым и всеобъемлющим образом. Деревенская община обеспечивала практически целиком общественное воспроизводство, включая разделение труда, распоряжение ресурсами, урегулирование обыденных трений и конфликтов, передачу через поколения культуры и социальных навыков, ритуалы групповой солидарности — от глубоко мистических космогонических до вполне мирских деревенских танцев. Короче говоря, деревенская община организовывала функциональные и эмоциональные аспекты всего цикла человеческой жизни, от рождения до смерти и погребения. И многие века самоорганизующиеся деревни служили податной базой для всех возникавших впоследствии структур общественной власти, от племенных вождеств до городов-государств и империй.
Капитализм возник в мире, который еще был деревенским миром. Рынок и геополитический динамизм капитализма уже вскоре начали разрушать деревенские сообщества, поскольку деревенские жители потребовались в иных местах в качестве рабочих, солдат и колонистов-переселенцев. С другой стороны, и сами деревенские жители часто не хотели оставаться в своих бедных сельских поселениях с ограниченными возможностями. Причины вымирания деревни проходят под многими разными именами: модернизация, урбанизация, индустриализация, аграрное перенаселение, распространение грамотности, империализм, военная революция. Но совокупный результат был в итоге одним и тем же везде сначала на Западе, следом за ним в Японии и в странах советского блока, а теперь во всем мире. Повсюду мы видим резкое сокращение жителей сельской местности и их перемещение в города или, даже чаще, в трущобные пригороды.
Переход от деревни к городу как основному организационному центру жизни людей выглядит необратимым. Его следствия помогают понять, почему кризис капитализма столь трудно преодолеть. Должно возникнуть нечто новое, что будет продолжать всеобъемлющее обеспечение нормативного порядка, общественных регуляторов, повседневной безопасности и благосостояния в новых и быстро растущих местах концентрации людей. Более того, эти задачи должны теперь исполняться не только в больших масштабах, чем это было в деревнях, но и лучшим образом. Не следует забывать, что общинная сплоченность деревень имела обратной стороной навязчивый контроль и суровые традиционные ограничения, налагаемые на индивида. Охранительная инерция традиций, неравенство полов и возрастных групп в патриархальных домохозяйствах, уничижительное, если не насильственно-мстительное отношение ко всякого рода чужакам также были неотъемлемыми чертами деревенской жизни.
Современная история массовых миграций, демографических переходов и создания новых политических обществ обошлась крайне дорогой ценой и оставила после себя серьезные травмы. Трансконтинентальная миграция европейских поселенцев помогла улучшить пропорцию демографии к ресурсам новых территорий за счет замещения, порабощения и прямого уничтожения аборигенов в колониях, у которых не было огнестрельного оружия и иммунитета к микроорганизмам, принесенным пришельцами. Возникновение современных национальных государств часто включало изгнание вплоть до уничтожения «инородных» меньшинств. В XX веке радикальная мутация национализма в милитаристский и крайне популистский фашизм довела этот исторический вектор до Холокоста. Иной тип радикальной эскалации имел место в случае советской коллективизации сельского хозяйства, когда жизни миллионов были принесены в жертву ради индустриализации и ради того, чтобы дети выживших могли жить современной жизнью. Только после 1945 года бывшие крестьяне и рабочий класс Запада и советского блока были встроены национальными государствами в систему социального обеспечения. В совокупности это затронуло сотни миллионов человек, но далеко не миллиарды населения всей планеты. Найдутся ли теперь ресурсы, не говоря о политической воле, чтобы включить в современный образ жизни плюс миллиарды человек на глобальном Юге?
Энтузиасты глобализации часто и довольно бездумно говорят о «глобальной деревне». Эта оптимистическая идея нуждается в трезвой переоценке. Космополитизм, конечно, тоже давний оптимистический проект, который имел свои либеральные и социалистические версии [19]. Но космополитизм обычно подразумевал некое вольное пространство в дополнение к миру стабильных государств, а не вместо него. Существуют и другие, более консервативные проекты, как следует направлять глобализацию. Консервативные глобалисты исходят из империалистических амбиций, антииммигрантских настроений, религиозного фундаментализма и их комбинаций. Это глобалисты «конфликта цивилизаций». Сама возможность глобального коллективного управления и общечеловеческой идентичности, судя по всему, станет одним из основных вопросов политического противостояния в наступающих десятилетиях. Результат этого противостояния, как и все, что относится к будущей возможной трансформации, слишком рано предсказывать. Системный кризис мирового масштаба вызовет опустошение, панику и жесткие реакции. Но он также приведет к возникновению коллективных стратегий преодоления трудностей, направленных на обретение более ответственного перед народом, организационно гибкого и дееспособного всемирного правительства либо некоей коалиции координирующих структур. Человечество все еще может избежать катастрофического регресса в степени сложности и масштабах его коллективной организации. Возможно, достаточно из опыта революционных и социал-реформистских движений XX века выжило в неолиберальной реакции последних десятилетий. Либо речь может пойти о неких глубинных изменениях в сложной и противоречивой институциональной архитектуре самих современных государств. По меньшей мере здесь мы находим важную и теоретически интересную тему для исследований.
