Александр Архангельский - Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды
Это правительство, в котором перевес получили умеренные экономические реформаторы, без революционных закидонов и бюрократической привычки дрожать за кресло, а значит, ничего не делать. Тут нужно было бы сказать «правительство Зубкова»; язык не поворачивается. Потому что когда переводишь взгляд с министров на их председателя, все начинает плыть и параноидальный приступ проповедничества уступает место шизофренической исповеди на два голоса. Как в ночной сцене «Властелина колец», когда раздвоившийся Горлум ругается сам с собой.
Телевизор – то ли совершенно бесстрастно, то ли с умилением по разнарядке – показывает нам знакомые картинки. Грозный премьер отсылает товарища такого-то на Сахалин, покамест деньги не придут по назначению. Вызывает на ковер якутского начальника и приказывает утром быть в столице, как будто личное присутствие в Москве меняет что-нибудь в сравнении с селекторным совещанием. Лично контролирует надои в Пензе и сентиментально вспоминает, что в его совхозе еще при советской власти надаивали по семь тысяч литров на корову против пяти рекордных в нынешних условиях.
А дальше и вовсе происходит проекция известного сериала про Леонида Ильича Брежнева на современную жизнь. Если кто не помнит, в недавнем кино Леонид Ильич неожиданно сворачивает в поселковый магазин, покупает местной колбасы и в ужасе зовет премьера Тихонова, семидесятипятилетнего сопляка: ты чем народ кормишь? А в новостном сюжете т. Зубков столь же неожиданно забредает в лавку, лично приобретает кулечек конфет и дарит деткам в детском доме. Мало того, он интервьюирует старушек на продуктовом рынке: правильные ли цены сегодня, не снижены ли по случаю его великодержавного приезда? Снижены, батюшка, снижены – радостно закладывают директора рынка старушки. И вот, как Брежнев Тихонова, т. Зубков жучит директора рынка, объясняя ему всю неправильность происходящего. Правда, Брежнев все-таки ниже премьера не опускался; т. Зубков демократичнее. Если он решил таким образом, контрольно-закупочным, управлять российской экономикой, то впереди нас ждет беседа главы кабинета с продавцом универмага, детсадовской нянечкой и, возможно, представителем профсоюза уборщиц.
Мы долго играли в безобидную постмодернистскую игру под названием «советские знаки с отсутствующим значением». Советские вожди сошли с экрана и стали частью нашей политической жизни. Когда т. Зубков (у которого наверняка множество человеческих достоинств и который, судя по всему, ухитрился в коррупционной системе остаться честным и небогатым) сидит среди своих молодых коллег, кажется, что ты смотришь комбинированные съемки. Помните, у того же Парфенова в «Намедни – наша эра»? Щелк-щелк-щелк, и фотография из газеты «Правда» превращается в коллаж, на котором Леонида Геннадиевича приобнимает Леонид Ильич.
Как можно совместить деятельность продвинутого правительства – с традициями партхозактива? Современный образ экономического управленца – с симулякром брежневской поры? Или нам опять начнут объяснять (как это было с гимном, обращением «товарищ» в армии, а потом и с краснознаменным Фрадковым), что никакого совмещения не происходит? Ибо старые символы – всего лишь спецоперация по прикрытию серьезных преобразований жизни. Так сказать, недоверительное управление страной, не дозревшей до полного к себе уважения. Зубков – опиум для народа, а реальные реформы случатся под общим наркозом. Может быть, намерения и такие. Но почему-то раз от раза наркоз становится сильнее, бьет по мозгам гораздо жестче. И все ближе критический момент, когда из-под наркоза в обновленную жизнь уже не вынырнешь. Называется – состояние комы.
…Пожалуйста, не вынуждайте обозревателя становиться шизофреником. Паранойя, она как-то привычнее.
Памяти упущенного шанса
На неделе между 1 и 7 октября. – Дом Пашкова наконец-то открыт; читатели Ленинки с тревогой ожидают очередного переезда отдела рукописей. – На съезде «Единой России» в ответ на слезные просьбы инвалидов, трудящихся и профессоров Путин согласился возглавить список партии на выборах в Госдуму и не исключил, что может стать премьером – после исчерпания президентского мандата. При условии, что «Единая Россия» победит как следует, а президентом станет ответственный и современный человек. – Интеллектуалы поминали 85-летие «философского парохода».
Не у меня одного, у многих наблюдателей картинка недавнего партийного форума наложилась на личные воспоминания о XXVI съезде КПСС и на то, что приходилось читать о съезде победителей. Милая ткачиха, славный инвалид умоляют вождя остаться; бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овации… Разумеется, любая аналогия хромает; если бы перед началом XXVI съезда могло быть назначено столь же дееспособное правительство – пускай и с т. Зубковым во главе, может, и развал СССР был бы не таким бурным и сокрушительным. Но почерк – схож. И почему-то мысли крутятся вокруг одного исторического сюжета, который прямого отношения к нашей действительности не имеет. Разве что юбилейное. 85 лет назад…
А что же было 85 лет назад?
С позднеперестроечных времен в нашем сознании отложился образ философского парохода. Будто бы осенью 1922 года Ленин посадил на один кораблик сразу всех философских вождей ненавистной ему интеллигенции – и отправил восвояси. Кажется, в Константинополь. Ну да, а куда же еще? Туда, где происходит действие к/ф «Бег».
Кораблик, несомненно, был. Назывался «Обербургомистр Хакен», отбыл из Петрограда в Штеттин 29 сентября 1922 года, 85 лет назад. По его палубе прогуливался Бердяев, тут же были философы Франк и Трубецкой (тот, который С. Е.); этот пароход с некоторой натяжкой можно назвать философским.
Но еще летом, в июне, чекисты выслали руководителей Помгола. 23 сентября поездом Москва – Рига в буржуазную Латвию отправлены были экономический мыслитель Питирим Сорокин и просто мыслитель Федор Степун. 16 ноября из Питера отчалит другой пароход, «Пруссия», и на нем окажутся Карсавин, Лосский и Лапшин. В начале 1923-го изгнаны будут Булгаковы – Сергей, будущий священник, и Валентин, директор Толстовского музея, сам толстовец. Высылали интеллектуалов из Одессы и Харькова, из Нижнего и Тифлиса…
Всего, по разным подсчетам, до 240 человек. В разное время. На пароходах и поездах. Планомерно. Методично. Как умеет только ЧК.
Философов в списках на ссылку было много. Священников тоже немало, в том числе католиков восточного обряда. Но куда больше – профессоров. Археологических и юридических. Математических и политехнических. Тех, кто мог, хотел и умел общаться с молодежью. Тех, кто в силу своего высокого профессионального статуса мог, хотел и умел говорить начальству тихое твердое «нет». Тех, у кого были убеждения, не совпадавшие с интересами власти. В том числе убеждения научные. Циников, как правило, не трогали. Пока. Их время придет попозже.
Чтобы понять истинный смысл происходившего, нужно вспомнить, что это был за год – 1922-й. НЭП начал приносить свои благие плоды; страна задышала, ожила после мертвой спячки военного коммунизма. Угроза свержения большевиков по причинам материальным, с голодухи, резко ослабла. Зато появилась другая угроза. Свержения по причинам духовным. Смысловым. Если возвращается прежняя экономическая жизнь, то почему бы не вернуться прежней политической? С правом на вольное мнение. На личный взгляд. На свободный выбор. Если можно вернуть товарно-денежные отношения, то почему бы не вернуть и свободу слова? Почему не попробовать воспитать следующее поколение студенчества в традициях русской академической среды, а не в духе воинствующего коммунизма?
На дворе – май. Ленину остается всего несколько дней до тяжелейшего апоплексического удара, после которого он, считавший себя гением власти, окажется просто тихим идиотом с выражением неизбывного страха на полудетском личике. Он, естественно, о будущем не знает, но от настоящего – в страшной тревоге. Сворачивать НЭП нельзя, оставлять все как есть невозможно; не ввести ли расстрел за инакомыслие? В конце концов останавливается на идее высылки – с учреждением расстрела за любую попытку высылаемых вернуться в страну без спросу. Спускает с цепи чекистов и в конце мая навсегда отваливается в инвалидное кресло.
Чекисты, конечно же, рады стараться. Чем мучаться здесь с непослушными интеллигентами, лучше выдавить их за границу, а там, как знать, судьба у многих не сложится, кого-то можно будет и завербовать – без особого риска и слишком сильных подозрений. Одним махом семерых убивахом.
Но самые умные, самые дальновидные понимают и другое. То, чего не понял даже Ленин. Если сейчас срезать с новой России старый интеллектуальный слой – завтра придется закрывать и нэповскую лавочку. Да, профессора и академики жирноватыми нэпманами брезгуют, а нэпманы их юридические, политехнические, биологические и тем более философские штучки в грош не ставят. Но если нет инакомыслящего общества профессионалов, способных презирать маразматическую власть, нет и свободных экономических отношений. Хотя бы по той причине, что, выдавливая непослушных лидеров, на их место необходимо ставить покорных мерзавцев, которые редко бывают талантливы. А ставка на посредственность в науке, печати и мировоззрении приходит в полное противоречие с политикой торговой конкуренции. Ну не бывает в жизни так, чтобы в одном месте выживали наиболее слабые, а в другом произрастали сильные. Сказав «а», нужно говорить и «б». Стерев «б», необходимо затирать и «а». Либо НЭП и хотя бы относительная воля, либо высылка профессуры – и никакого тебе НЭПа. А тоталитарный режим огосударствленной экономики.
