Виктор Кривопусков - Мятежный Карабах. Из дневника офицера МВД СССР.
Записная книжка передает тревогу генерала Стариков, что молодые солдаты мотай пойти на необдуманные действия. Вдруг кто-то совершит попытку побега или станет оказывать сопротивление вооруженным армянам. Опыт взаимодействия с карабахскими армянами, а он у генерала накоплен немалый, подсказывал, что армяне не должны допустить расправы над российскими солдатами. В 1989 году, во времена Вольского, как теперь принято говорить, ему пришлось шесть месяцев бессменно быть комендантом НКАО. Немало крутых слов от армян наслушался в адрес внутренних войск, да и свой лично. Но еще ни разу в Карабахе не пролилась кровь российских солдат от рук армян. Как не стравливали азербайджанские руководители армян с российскими военными, как не подставляли их своими провокациями, армяне на эти уловки пока не поддавались. Сами страдали при этом, это да.
Генерал каждый день предпринимал все от него зависящее, но конфликт вокруг Атерка все равно принимал затяжной характер. Ему пока удавалось сдерживать Москву от принятия решения о немедленном освобождении заложников, применении для этого всех имеющихся войсковых сил и боевых средств. Баку же продолжал настаивать на том, что все задержанные в Атерке являются боевиками. Не один раз он мысленно обращался и к небесам, чтобы помогай не допустить с заложниками непоправимого. И, кажется, они его услышали. 19 августа в Москве объявили о временной недееспособности Президента СССР Горбачева и создании ГКЧП во главе с Вице-президентом СССР Янаевым. Руководство Азербайджана, прежде всего, Муталибов и Поляничко, понимая, что в составе ГКЧП были министр внутренних дел Пуго, министр обороны Язов и председатель КГБ Крючков, доподлинно знавшие о карабахской проблеме, событиях в Сумгаите и Баку, решили не рисковать продолжением конфликта в Атерке, приказали выпустить из тюрьмы армянских парней без всяких условий. Тут же с гор по очереди тремя группами спустились и заложники. Все они были живы и здоровы. Выглядели обветренными и загорелыми, только впалость юношеских щек выдала скудность котлового довольствия. Солдаты рассказывали, что их освобождение стало большим облегчением для армянской охраны. Дело в том, что к этому времени их опекуны стали испытывать проблемы с обеспечением продовольствия. Сухие пайки и так были скромными, а тут их с каждым днем стали уменьшать. В одной группе с заложниками, в последний день перед их освобождением, у армян из еды осталось не больше пятидесяти кусочков сахара. И тогда командир охраны приказал выдать весь сахар только заложникам.
Генерал Стариков свою последнюю запись в записной книжке сделал лишь после того, как при содействии Вазгена Саркисяна, добился от армян возврата оружия и боевой техники. В моем же карабахском дневнике записано: «Операция по освобождению 43 военнослужащих внутренних войск МВД СССР в селе Атерк под руководством генерала Старикова завершилась успешно».
Последняя командировка в Карабах
Сколько командировок и командировочных дней было в моей жизни? Посчитать, наберется, если не на полжизни, то на одну треть точно. Села, станицы, хутора, аулы, кишлаки, города с многовековой историей и новостройки, страны и континенты… Память о многих из них сохраняется в сувенирах, фотографиях, знакомствах, переросших в отдельных случаях яичную дружбу, и, конечно, в многочисленных дневниковых записях, внешне, таких же, как и карабахские.
Хорошо помню свою первую в жизни командировку в январе 1965 года. Тогда шестнадцатилетним юнцом в роли уполномоченного Верхнехавского райкома партии Воронежской области был направлен в колхоз «Правда», что находился в самом дальнем селе Малый Самовец. Время было на заре брежневской эпохи. В октябре 1964 года на посту руководства СССР Никиту Сергеевича Хрущева сменил Леонид Ильич Брежнев. Мне было поручено обеспечить организацию пропаганды объемного многостраничного проекта Директив XXШ съезду КПСС, который дол жен был определить перспективу коммунистического строительства советского государства. Были тогда такие политкомпании. На молодость не смотрели. Должность заведующего организационным отделом райкома комсомола обязывала уверенно проводить в жизнь идеи партии. А может, никому из партаппарата не захотелось ехать на неделю в захолустье. Зима была тогда снежная и метельная. Дорог, многократно пересеченных глубокими оврагами, не только асфальтовых, но и накатанных в зимнее время тогда не было. На сорока километровом пути санная конная упряжка была самым надежным транспортом. Промерзнуть делом было обычным, а в метельные времена недолго и сбиться с пути. Печальные итоги таких поездок бывали нередки. Меня же из-за важности и значимости поручения доставили к месту пропагандисткой работы на крупногабаритном тракторе К-700.
С раннего утра, а это часов с шести, я с председателем или секретарем партийной организации хозяйства приступал разъяснять перспективы коммунистического будущего дояркам или механизаторам, затем среднему руководящему звену на раздаче председателем колхоза поручений на день, потом тут же проводил индивидуальные встречи с колхозниками, пришедшими к руководству пр личным вопросам. Выступал на сходах крестьян, партийных, профсоюзных, комсомольских собраниях. Вечерами в сельском клубе общался с молодежью. И так две недели. Своим уже в селе стал. Даже девчонку приглядел, после танцев стал провожать ее меж сугробов до дома, родители в гости уже стали зазывать. Но тут трактор К-700 прибыл, и меня вернули в районный центр.
Адресом моей последней командировки из МВД СССР в трагические дни развала Советского Союза оказался опять мятежный Нагорный Карабах, вернее его северная часть — Шаумяновский армянонаселенный район Азербайджана. Решение побывать в Шаумяновске я принимал самовольно, находясь в командировке в Армении, как говорится, на свой страх и риск, не ставя в известность свое руководство в МВД СССР, нарушая служебный устав, и, поступая по тем временам, вероятно, достаточно рискованно. Правда, я тогда убежденно считал, что для нарушения командировочного предписания были довольно веские оправдания, так как у меня было ощущение, что без ознакомления с положением дел в этом особом районе чрезвычайного положения я не полностью владел межнациональной ситуацией, и, видимо, по этой причине не смог в апреле месяце предотвратить проведение операции «Кольцо», а главное — депортацию армян из ряда сел в этом регионе.
Дело в том, что Шаумяновский район, примыкавший к Мардакертскому району НКАО, фактически составлял территорию бывшего полистанского меликства с исторически компактно проживающим армянским населением, по настоянию которого в начале девятнадцатого века и началось добровольное вхождение Армении в состав Российской империи. Именно в Гюлистане в 1813 году был подписан Договор между Россией и Персией. Но в 1921 году по решению руководства Советского Азербайджана при определении границ Нагорно-Карабахской автономной области земли полистанского меликства были отделены от армянского Нагорного Карабаха и подчинены напрямую Баку. С января 1990 года, после Бакинских событий и полной депортации армян из других районов Азербайджана, этот район оставался единственным с армянским населением во всей республике. Шаумяновск был самым «горячим» из всех «горячих точек» Карабаха. Статистика преступлений на межнациональной почве здесь всегда была выше, чем по всей НКАО. Борьба с противоправными действиями на его территории возлагалась на МВД Азербайджан, и было естественным, что никто их не расследовал, ибо они совершались азербайджанцами против армянского населения.
Мои попытки поехать в Шаумяновск в бытность начальника штаба СОГ МВД СССР полковником Гудковым отклонялись. Он безапелляционно заявлял, чтобы я не искал на свою голову дополнительных приключений. Гудков считал, что для меня дел хватает и в НКАО, а еще его долг вернуть каждого из нас домой в Москву целым и невредимым. И там, где можно поостеречься, он не допустит никаких вольностей.
Реальный шанс посетить Шаумяновск был у меня в июле 1991 года, когда по просьбе Председателя Верховного Совета Армянской ССР Левона Тер-Петросяна я летал в Степанакерт для ознакомления с обстановкой в НКАО сразу после проведения операции «Кольцо». Но тогдашний комендант РЧП полковник Жуков организовать мою поездку в Шаумяновскую зону отказался. Он потребовал на это особое разрешение руководства МВД СССР. Однако первый заместитель начальника нашего Управления генерал Ого
родников приказ на мою поездку в Шаумяновск не подписал. Прежде чем самому принять решение, он, оказывается, посоветовался с руководством МВД Азербайджана. О реакции Баку на мое имя можно было не спрашивать!
И вот я лечу в Шаумяновск только в сентябре 1991 года. Время в СССР — напряженное, смутное. Позади путч ГКЧП. Страна в политической прострации, Горбачев утрачивает властные функции. Безудержная суверенизация захватила союзные республики. Министром МВД СССР после Бориса Карловича Пуго, застрелившегося в своей квартире в последний день деятельности ГКЧП, был назначен Виктор Васильевич Баранников, возглавлявший ранее МВД Российской Федерации. До этого он несколько лет был первым заместителем министра внутренних дел Азербайджана. Союзное МВД на фоне возрастающей, самостоятельности республик лихорадило. В его рядах не стало ни генералов Воронова и Некрылова, ни полковника Кузнецова, многих других высокопрофессиональных руководителей и сотрудников. Но наше подразделение выпадало из общего ряда, продолжало напряженно заниматься чрезвычайными ситуациями на территории умирающего СССР. Я и мои коллеги, как и раньше, не вылезали из горячих точек.
