Василий Ставицкий - Тайные страницы истории
Все это, помноженное на имперский вариант государственного устройства, создало в конце концов нацию с самой высокой в мире энергией самосохранения, притом самую закрытую нацию в мире.
Россия, от века соседка Японии, — тоже страна с имперским менталитетом.
Империи не дружат. У них могут быть только общие интересы—общие до той поры, пока не начинают пересекаться. Тогда случаются и кровавые драмы. Были они и в истории наших отношений.
В паузах между ними «дружба» империй носит характер неустойчивого, требующего постоянной регулировки равновесия, когда берется на некий специальный и общественный учет каждое «движение» соседа.
Есть в межгосударственных отношениях области, в которые не посвящены даже и высоких чинов государственные мужи. Это сфера контактов, того или иного взаимодействия спецслужб, разведки и контрразведки.
В ДЕБРЯХ УССУРИЙСКОГО КРАЯС первых послеоктябрьских дней вплоть до окончания второй мировой войны японские правители рассматривали СССР как потенциального не только политического, но и военного противника. И потому главной силой, определявшей характер тогдашних межгосударственных отношений, была разведка.
Коротко «задача номер один», которую она решала, формулировалась так: подготовка и проведение мероприятий, облегчающих вторжение японской армии в пределы Советской России. Набор средств, которые для этого использовались, был очень широким: от постоянных, на разных уровнях, публичных уверений в японской лояльности до такой же постоянной засылки в города и поселки советского Дальнего Востока многочисленной агентуры. Широкомасштабно шпионя и занимаясь сопутствующей диверсионно-террористической «поденщиной», агенты решали еще и сверхзадачу: искали «подходящий» предлог для вооруженного вторжения.
Такой «предлог» вскоре организовали: 4 апреля 1918 года японские агенты в Хабаровске убили двух своих соплеменников. Японская сторона подняла «плановый» шум, толкуя случившееся как нежелание советских властей охранять жизнь японских подданных. Уже на следующий день командующий японским флотом адмирал Като высадил во Владивостоке десант и заявил, что отныне Япония берет на себя охрану порядка в Приморье. Следом за десантом Като в российские пределы вступили регулярные части, торопясь закрепить за Японией отторгнутую территорию.
В Харбине, Владивостоке, Благовещенске, Чите, Иркутске и Омске немедленно размещаются органы «специальной (особой) службы» (Токуму-Кикан). Официально их возглавляют представители военной администрации — в подавляющем большинстве бывшие военные атташе при правительстве Колчака, и органы «специальной службы» тоже официально именуются японскими военными миссиями (ЯВМ). На самом деле с первых дней ЯВМ принимаются за налаживание всесторонней разведывательной работы на территории России, «прихватывая» соседние Китай и Корею.
Для агентурной и диверсионной работы требовались кадры. В то время их на Дальнем Востоке было больше чем достаточно: белогвардейцы, как успевшие уйти за границу, так и оставшиеся в России; корейцы, китайцы и японцы, давно обосновавшиеся в Приморье, враждебно настроенные по отношению к новой власти. В одной только Маньчжурии белоэмигрантская колония насчитывала более 70 тысяч человек.
Руководили агентурой состоявшие в штате военных миссий кадровые японские разведчики, прежде работавшие в царской России.
Японцы, должно быть, понимали, что в русском Приморье продержатся недолго, и свою агентуру готовили в основном на длительное оседание. И потому, даже когда их выбили из Приморья (Владивосток был взят в октябре 1922 года; в 1925-м, после установления дипломатических отношений, последние японские солдаты покинули Северный Сахалин), планы японского Генштаба и задачи спецслужб существенных изменений не претерпели. Больше того: окончательно утвердилась установка на непременное развязывание войны. Она нашла свое отражение в так называемом «Меморандуме Танаки», ставшего премьер-министром в 1927 году: «…считаю необходимым, чтобы императорское правительство повело политику с расчетом как можно скорее начать войну с СССР. Разумеется, нам нужно будет осуществить продвижение до Байкальского озера. Что касается дальнейшего наступления на запад, то это должно быть решено в зависимости от дальнейшей обстановки…»
План нападения на СССР, разработанный в конце 20-х годов (кодовое наименование «Оцу», предусматривал формирование 30 дивизий, 26 из них предназначались для вторжения уже в первые дни), был сложной комбинацией. Первым ходом в ней значился захват Маньчжурии.
Отколовшийся от раздробленного Китая, этот его северо-восточный район считался одним из богатейших по запасам и разнообразию природных ресурсов. Развитая промышленность и налаженная транспортная сеть делали Маньчжурию идеальным плацдармом.
Захват начался по отработанной схеме: диверсия на Южно-Маньчжурской дороге — и следом части Квантунской армии. С островов якобы на подмогу им спешно перебрасываются другие соединения. В Мукдене строятся танковый завод, завод по производству боеприпасов и фабрика для пошива военного снаряжения.
Поскольку в военные игры втянута большая политика (миру внушали, что в этом районе Япония решает узкие задачи обеспечения собственной безопасности от возможной «агрессии с материка»), объявляется о создании «независимого государства Маньчжоу Го» во главе с Пу И, последним китайским императором из маньчжурской династии. На самом же деле «самостоятельный» император о каждом своем шаге докладывает «советнику» — заместителю начальника 2-го (разведывательного) отдела штаба Квантунской армии подполковнику Исикаве. «Советник», собственно, здесь и правил, что арестованный в сентябре 1945 года советскими войсками Пу И подтвердил: «На бумаге, чтобы обманывать народ и весь мир, японцы представляли Маньчжурию как независимое государство. Но в действительности Маньчжоу Го управлялось Квантунской армией». А если точнее, то через разведотдел штаба Квантунской армии — разведуправлением японского Генштаба.
В июле 1932 года начальник 5 (русского) отдела 2-го управления Генштаба Касахара (бывший военный атташе в СССР) телеграфирует—для сведения — в Москву своему преемнику Кавабе: «…подготовка закончена. В целях укрепления Маньчжурии война против России необходима…»
В декабре 1933 года военный министр Араки, прежде работавший в разведорганах Генштаба, на одном из совещаний высшего руководства заявил: «…в проведении своей государственной политики Япония неизбежно должна столкнуться с Советским Союзом».
Японцы работают широко. Разведывательный аппарат 2-го управления Генштаба и разведотдел штаба Квантунской армии рассылают своих офицеров в сопредельные с СССР капиталистические страны — Польшу, Румынию, Финляндию, Эстонию—для сбора с их территорий интересующих разведку сведений о нашей стране. С поляками японцы работают особенно тесно. «У Польши и у Японии Советский Союз являлся общим врагом», — свидетельствовал военный атташе Японии в Польше Яна-гита. Поляки во всем шли японцам навстречу: предоставляли свою территорию для проведения разведывательных акций, помогали вербовать агентуру, делились разведданными.
Организуя подрывную работу против СССР, японцы делали особый упор на агентурную разведку. Для ее нужд широко использовали японцев, корейцев и китайцев, вооружая их — «легендами» сочувствующих социалистическому строю (к «братьям по убеждениям» меньше подозрений); при вербовке белоэмигрантов нажимали на их ненависть к новой российской власти и обиды, понесенные от нее. Тщательно выискивались подходящие «кадры» в Советском Союзе, особенно среди националистически настроенных украинцев, кавказцев и среднеазиатов.
Поскольку объем работы рос, требовались совершенствование и реконструкция структур, осуществлявших работу. С этой целью производилась «переориентировка» военных миссий: они становятся основными разведывательными органами на территориях; полиция и жандармерия взяли на себя контрразведывательную работу.
Разграничив «сферы влияния» и персональные функции сотрудников ЯВМ, японцы принялись за совершенствование агентурной работы. Исходя из того что «лицам японской наружности» было сложно вписываться в российский обиход, японская разведка занялась белой эмиграцией.
Тысячи людей, объединенных общей судьбой, при ближайшем рассмотрении являли собой далеко неоднородную массу. Более 200 «политических организаций» мутили и без того постоянно взвинченную эмигрантскую среду, проповедуя часто взаимоисключавшие цели и принципы. Всю эту немалую «живую силу» надо было собрать в кулак вокруг некоего объединяющего центра. И в 1934 году по инициативе бывшего начальника Харбинской ЯВМ Андо и сотрудника 2-го управления Генштаба Акикусы появляется «Бюро по делам российских эмигрантов» (БРЭМ).
