Ханнес Ростам - …Ваш маньяк, Томас Квик
Ровнехонько к обеду 26 сентября 1995 года факс в Национальном управлении криминальной полиции выплюнул карточку Ингелы из психиатрической клиники Южной больницы. Он подтвердил по всем пунктам и дату, и рассказ Ингелы в целом.
Тюре Нессен вспоминает, что он тогда подумал: «Вот ведь, черт подери! У Йонни Фаребринка алиби!»
В отделении «С» в тюрьме «Халь» Фаребринк сидел с самыми опасными преступниками страны. Когда в газетах появились статьи о его соучастии в деле Томаса Квика, он добровольно попросился в изолятор, всерьез опасаясь за свою жизнь, — вдруг кто-нибудь поверит сумасшедшему из Сэтера, указавшему на него как на соучастника.
Кроме того, Фаребринк был потрясен перспективами: он рискует сесть на пожизненное заключение за двойное убийство в Лапландии. Добровольное пребывание в изоляторе означало также, что он не мог получить никакой информации о своем неожиданном алиби в форме больничной карточки Ингелы.
Несмотря на алиби, 12 октября Фаребринк был привезен в Сэтерскую больницу для очной ставки с Томасом Квиком. Видеозапись показывает их с Квиком сидящими друг напротив друга, рядом с каждым — его адвокат. В помещении присутствуют также Кристер ван дер Кваст, Сеппо Пенттинен, Анна Викстрём и Тюре Нессен.
Допрос начинается с того, что Пенттинен спрашивает Квика, является ли сидящий перед ним человек тем самым лицом, которое участвовало в преступлении.
— Это Йонни Ларссон, да, — отвечает Квик без тени сомнения.
Затем Квик снова рассказывает, как они с Фаребринком познакомились в Йоккмокке в 70-е годы, и называет нескольких человек, которых оба знали.
Фаребринк сидит молча, стиснув зубы, во время всего долгого рассказа Квика, пока ему не предоставили слово.
— Я не встречался с тобой в Йоккмокке. И эти типы, которых ты называешь, — я понятия не имею, кто это такие. Но их легко можно спросить. Это очень просто!
Следователи не сообщают о том, что они уже допросили «типов». Все, кого указал Квик и которые якобы должны были видеть его вместе с Фаребринком, в один голос утверждают, что с Фаребринком никогда не встречались.
Йонни обращается напрямую к Квику.
— Ты утверждаешь, что общался со мной, — говорит он с едва заметной улыбкой. — Какая у меня была в то время машина, например?
— Не знаю, — коротко отвечает Квик.
— Но ты же должен знать, в какой машине я разъезжал!
— Нет, — качает головой Квик, хотя на нескольких допросах утверждал, что у Йонни Фаребринка был «Фольксваген»— пикап.
Пенттинен просит Квика рассказать о своих встречах с Фаребринком в народной школе.
— Как часто это происходило и в каком месте?
— Мы встречались… раза четыре-пять. Обычно по вечерам. Вместе с ГП и Й мы обычно сидели и пили пиво в сауне школы, сидели там, болтали, смеялись, — говорит Квик.
— Значит, вы бывали вместе в сауне?
— Да, именно так.
Фаребринк качает головой. Выражение его лица ясно показывает, какого мнения он придерживается о Томасе Квике.
— Во-первых, я терпеть не могу сауну. Никогда добровольно не пошел бы в сауну — я там задыхаюсь!
Фаребринк снова поворачивается к Квику с лукавой улыбкой:
— Ты говоришь, что ходил со мной в сауну и пил со мной пиво. Ты помнишь, какая у меня татуировка на одной ноге?
— Нет, — отвечает Квик.
— Не помнишь? А какая татуировка у меня на спине?
— Не, не помню…
— Если кто-то хоть раз видел мою татуировку на бедре, он ее уже не забудет. Уверяю тебя, если бы ты был моим дружбаном, ты бы помнил эту татуировку. Могу поклясться — ты бы ее не забыл.
Тюре Нессен — единственный среди собравшихся, кто знает, на что намекает Фаребринк. Среди полицейских о Фаребринке говорят: «Вон идет тот, который всегда вооружен». Дело в том, что на одном бедре у него татуировка большого револьвера.
Квик понятия не имел, какие татуировки у Фаребринка на спине или на бедре, однако, похоже, он много размышлял над этим после того допроса. Четыре месяца спустя он написал в письме Биргитте Столе, что на спине у Фаребринка — сюжет из «Тысячи и одной ночи». Однако это пробудившееся воспоминание было далеко от истины — всю могучую спину Фаребринка покрывает изображение электрического стула.
Фаребринк остался хладнокровен и не выдал на допросе, какие у него татуировки, прекрасно понимая, что это одна из его козырных карт. Однако на Анну Викстрём произвело сильное впечатление то, что Квику удалось рассказать о Йонни.
— Он описывает твою личность, твой характер, твою внешность и указывает на тебя со стопроцентной уверенностью. У него, должно быть, очень хорошая память, раз он может рассказать о тебе так подробно, — говорит инспектор криминальной полиции.
— Да, и это меня удивляет. Меня вообще удивляет, как он может сидеть здесь и говорить обо мне такие вещи. В это я совершенно не врубаюсь, — соглашается Фаребринк.
Он не может предложить никакого разумного объяснения, почему Квик втянул его, совершенно постороннего человека, в расследование по этому делу. Фаребринк не знает, что Квик описал его как местного умельца, разъезжающего по Йоккмокку с инструментами в машине. Не знает он и того, что его имя дал Квику Сеппо Пенттинен, а не наоборот.
Однако во время допроса Анна Викстрём представляет дело совсем не так.
— Двадцать третьего ноября [1994 года] в устной форме было представлено более десяти имен, то есть более десяти лиц мужского пола были названы по имени и фамилии. Все эти имена имеют отношение к Норрботтену, и в списке фигурировало имя Йонни Ларссон.
И Сеппо Пенттинен с Кристером ван дер Квастом, и Томас Квик с Клаэсом Боргстрёмом знают, что описание лживо, однако никто и бровью не ведет.
Между тем на Фаребринка знание Квиком его имени должного впечатления не произвело, скорее вызвало подозрения:
— Меня тогда не звали Йонни Ларссон! Меня звали Йонни Фаребринк.
— Я помню имя Йонни Ларссон-Ауна, имени Фаребринк я не помню, — добавляет Квик.
Но лучше бы он этого не делал! Теперь Йонни Фаребринк всерьез выходит из себя.
— Эта фамилия, Ларссон-Ауна, — откуда ты ее взял?
— От тебя, само собой!
— От меня? От меня ты не мог ее услышать, потому что моя фамилия Фаребринк. А вот это самое Ауна — это старинная родовая фамилия моего отца.
Фамилию Ауна Йонни никогда и нигде не использовал. Даже старые друзья и знакомые о ней не знают. Она существует только в реестре органов власти.
Далее Квик рассказывает о знакомом, который жил в шалаше в лесу и которого они с Йонни вместе навещали.
— Мне особенно запомнился один раз, — говорит Квик. — Я невольно задумался о том, что для тебя это, должно быть, очень щекотливый момент… У нас с тобой был сексуальный контакт. Мы помогали друг другу кончить дома у этого человека.
— Слушай, ты! — выходит из себя Йонни. — Сказать тебе, что я думаю о таких гребаных свиньях, как ты? Сказать тебе?
— Можешь не говорить, — отвечает Квик.
— Ты утверждаешь, что Йонни гомосексуал? — спрашивает ван дер Кваст.
— Нет, вовсе нет, — отвечает Квик.
— О боже! — стонет Фаребринк.
Анна Викстрём обращается к Фаребринку и предлагает ответить на то, что только что изложил Квик.
— Нет, я не в состоянии отвечать на такие идиотские утверждения. И не собираюсь. Это такой бред, что просто слов нет.
Йонни, зло прищурившись, тычет пальцем в Квика:
— Одно уясни себе, парень! Начать обвинять меня в том, что я голубой, знаешь что…
— А я ничего такого и не говорил, — пожимает плечами Квик.
— Послушай, ты просто патологический враль или в чем тут дело? Ты сам-то веришь в то, что рассказываешь? Сам веришь в свою брехню?
После перерыва Квик в подробностях повествует о встрече в Йоккмокке, о поездке в Мессауре и убийстве на Аккаяуре. После резюме Квика Анна Викстрём оборачивается к Фаребринку:
— Во-первых, что ты скажешь о встрече с Томасом Квиком в ресторане напротив «Консума»?
— Тьфу, болтовня! В том году я вообще не был в Йоккмокке.
— Этот ресторан напротив «Консума» — ты знаешь такое заведение в Йоккмокке?
— Нет. Я знаю, что там есть магазин «Консум». Но никакого ресторана там нет, — отвечает Фаребринк.
Следователи также знали, что ресторана, о котором рассказал Квик, не существует, что является серьезным недостатком его рассказа.
— Имя Руне Нильссона тебе знакомо? — пытается подъехать с другой стороны Викстрём.
— Нет, абсолютно точно нет, — говорит Фаребринк.
— Далее Томас Квик рассказывает, что вы с ним должны были встретиться с некими людьми, с которыми ты встречался раньше и которые собирались разбить палатку у озера.
— Но что это за люди? — спрашивает Фаребринк. — Я не знаю никаких гребаных голландцев.
