'Одиссей' Журнал - Одиссей за 1996 год
1. Легенда представляет не историю рода, а исключительно правящих предшественников святого (183) '.
Ориентация генеалогической линии святого на "предшественников на троне" сохранится и в последующих легендах, хотя и претерпит существенные формальные и содержательные изменения. Среди правивших предшественников святого одна из редакций жития, так называемая Баварская, называет двух персонажей - отца Вацлава, князя Вратислава, и его старшего брата, первого в ряду известных автору "исторических" правителей Чехии князя Спитигнева. Вторая, так называемая Чешская, редакция открывает генеалогию именем деда Вацлава, князя Борживоя " Даже по формальному признаку - сведению генеалогии святого исключительно к череде правивших предшественников - можно говорить об использовании автором текста мотива nobilitas camalis для характеристики персонажа.
2. Второй особенностью Crescente представляется маргинальность мотива знатности святого: логически и стилистически он подчинен иной доминирующей теме. Она может быть определена как репрезентация предшественников святого специально как христианских правителей, выполняющих миссию укрепления веры и отмеченных Божьей милостью (183). Автор не просто перечисляет правивших предков святого, но указывает специально его благочестивых предшественников ^. В обеих редакциях Crescente этот ряд открывается фигурой первого христианского
М. К). Парамонова. Генеалогия святою 185
правителя из династии Вацпава, хотя они определяют в качестве такового разных персонажей. Видимо, за упоминанием Спитигнева или Борживоя стоят различные традиции толкования религиозной истории Чехии. По мнению исследователей, имя Спитигнева связано с "пробаварской" версией христианизации Чехии. С именем же Борживоя средневековая чешская традиция соотносила принятие христианства из Великой Моравии ". Возможно, обе версии отражают аутентичные для последней трети Х в. конкурирующие варианты осмысления прошлого. Не менее вероятно и то, что упоминание Борживоя является позднейшей интерполяцией. Для нас же важно, что обе редакции ставят во главу генеалогии святого персону первого христианина на пражском престоле.
Интенции Crescente могут быть соотнесены с некоторыми общими особенностями средневекового династического сознания. В частности, можно указать на важность персоны первого крещеного правителя для создания исторических и символических оснований религиозной легитимности династии "*. Отражение такого хода мысли можно найти и в агиографии ^. Можно обнаружить и еще один аргумент в пользу наличия в легенде тенденций религиозной сакрализации династии. Автор начинает свое сочинение со слов: "Когда расширялась христианская вера", которые непосредственно предваряют сообщение о крещении (первого) чешского правителя "со своим народом и войском", и таким образом вводит мотив связи династии с универсальным процессом обращения народов.
Вацлав принадлежит ряду правителей, не просто отмеченных личным благочестием, но несущих знак божественного предопределения к вере (dei nutu et ammoniatione sponte происходит крещение Спитигнева) (183). Тема избранности находит свое выражение и в сфере религиозного обращения членов династии с крещением их земли.
Тема генеалогии и наследования в Crescente имеет маргинальный характер. В тексте легенды не содержится ни одного прямого или метафорического указания на связь религиозных достоинств Вацлава и его деяний с династической традицией ". В частности, автор отказывается от включения важнейшего эпизода жизни святого, индикатора религиозной избранности - мученичества Вацлава - в контекст семейной истории. Легенда повествует о бабке Вацлава, Людмиле, погибшей от рук его матери. Мученичество Людмилы послужило основанием для ее религиозного почитания и получило отражение в агиографии, в том числе и в святовацлавской ". Crescente содержит лишь очень краткое упоминание о ее убийстве, не имеющее самостоятельного смыслового или сюжетного значения (185). Оно служит, с одной стороны, для подтверждения сверхъестественных способностей святого-его пророческого дара (184, 185), с другой - является не более чем прологом к описанию мятежа знати против святого, возглавляемого его матерью (185). Crescente, однако, полностью игнорирует возможность развития темы духовной и религиозной связи Вацлава и Людмилы; их образы лишены элементов типического взаимоуподобления,
Титульный лист рукописи легенды Гумпольда (т. н. Вольфенбюттельская
рукопись). Текст был создан ок. 1006 г. по воле княжны Эммы, жены Болеслава II, вероятно, в Гильдестейнском скриптории.
Индифферентность героя к династическим связям и преемственности определяется спецификой воплощенного в его образе идеала святости, основные черты которого характеризуются радикальным монашеским аскетизмом". В отличие от поздних житий, Crescente воспринимает святость как нечто отличное и прямо противоположное мирским обязанностям и достоинству правителя: святой аскет, по необходимости ставший правителем, является героем этого текста.
_____________________AL Ю.Парамонова. Генеалогия святою___________________187
Основной пафос сочинения направлен на утверждение сверхъестественной исключительности героя: как святой он принадлежит миру избранных, и его религиозная миссия не пересекается с его мирским существованием. Последнее представлено по преимуществу как поле действия дьявольской воли, что отражено в создаваемой автором картине положения святого в светском сообществе. Текст легенды настойчиво демонстрирует тесную связь святого с церковной средой. Автор указывает на его контакты с духовенством (omnes magistri mirabantur in doctrina eius; multi sacerdotes ... confluebant cum reliquiis sanctorum ad eum - 185), подчеркивает заботу святого о церкви и благополучии клира (184, 185, 187) и его пристрастие к церковно-ритуальным церемониям (activarn ecclesiae vitam ... observabat- 184, 187), включая личное проведение церковных обрядов (mortuos sereliens -185). Представляется, что целью автора является стилизация образа в соответствии с каноном описания духовного лица. Об этом свидетельствуют и прямые указания на стремление Вацлава стать монахом. Однако уже в самом своем поведении Вацлав следует основным принципам аскетического благочестия и монашеских норм жизни ^.
Отношения святого с мирским сообществом, напротив, чаще всего носят враждебный характер. Композиционно доминируют сцены "мятежа" знати и смерти Вацпава от руки его брата (185-187). Легенда не содержит ни одного свидетельства о близости героя с кем-либо из светских лиц: названы лишь верный слуга (184) и ученики (amici et clerici), отношения которых со святым точно не определены, но имеют явно духовнорелигиозные основания (186, 187). Упоминания о милосердии к слабым (183-184, 186) и щедрости к дружине (184) кратки и, очевидно, формальны: они скорее являются данью традиционной топике образцовой религиозности (мотив misericordia и humilitas) и доброго правителя (largitas и prudentia), чем сущностной характеристикой образа. Не имеет в легенде особого значения и тема заботы Вацлава о своем народе как в сфере религиозного попечения, так и в мирских делах.
Чуждость миру и людям определяет тональность в изображении конфликтов святого с его "семейными" антагонистами: матерью (чье имя в отличие от других легенд даже не упомянуто) и братом Болеславом (185, 187). В их взаимоотношениях автор видит не реальный исторический и человеческий драматизм, но формальные условия осуществления религиозной миссии святого. Эти образы схематичны и служат для создания картины эсхатологической борьбы добра и зла. Враждебность матери и злодеяние брата функционально обозначают ситуации, в которых раскрывается миссия святого: экстраординарная религиозность и предопределение к мученичеству (186, 187). Противопоставление образов святого и его противников задается через формальные схемы религиозного дискурса: антиномия неверия (infides, ingenio) и глубокой религиозности в случае с матерью и противостояние "божьего избранника" и орудия дьявола - в ситуации с Болеславом . Эти схематические антиномии полно
188 Представления о власти
стью исчерпывают суть конфликта; как представляется, они не служат фигуративному истолкованию собственно политических или внутрисемейных событий. Они подчеркивают чуждость святого сфере политического и мирского ".
Обобщая выделенные элементы династических и родовых связей святого в Crescente можно отметить, что мотивы династической преемственности не являются важными для характеристики личных качеств или деяний святого. Противопоставление происхождения и избранности является смысловой параллелью центральной антиномии образа - святости и мирского достоинства (dignitas).
Легенда Гумпольда во многом следует содержанию и общей схеме Crescente, послужившей для нее основным источником. Написанная по инициативе Отгона П, легенда Гумпольда представляется сочинением, органично укорененным в контексте основных идеологических тенденций оттоновской Германии. Прежде всего внимания заслуживает сходство с манерой изображения святого правителя, свойственной оттоновской агиографии ^. Традиционно легенда Гумпольда характеризуется лишь как риторическая переработка Crescente, которая в целом следует за фактической стороной и экспозиционной схемой предшествующего текста ^. Однако отличие Гумпольда от Crescente выходит далеко за рамки собственно формально-стилистических особенностей. Легенда мантуанского епископа представляет совершенно иную модель святого правителя. Гумпольд утверждает возможность органического сочетания в своем герое мирского достоинства и религиозной исключительности. Подобно житиям отгоновских святых, он использует модель "праведного правителя"; в результате в образе Ваилава органично сочетаются мирское могущество и исключительная религиозность.
