Николай Ульянов - Происхождение украинского сепаратизма
Потратив столько усилий, чтобы объявить Киевское государство украинским, Грушевский оставляет его ничем почти не связанным с последующей историей Украины. В этом смысле он уступает даже «Истории русов». Там хоть литовско-русская знать и уряд выводятся из киевских времен, даже гетманы казацкие и старшина связываются генеалогически с древней аристократией. У Грушевского нет и этого. Он не приемлет версии шляхетского происхождения казачества, оно у него — мужицкая сила; он взял в этом вопросе сторону Костомарова и Драгоманова.
Дойдя до казачьей «добы» (эпохи), забывает и про Киев, и про князей, и про древнюю культуру. Все это остается ненужным привеском к той истории, что наиболее|259: мила его сердцу; взор его приковывается теперь к Запорожью — подлинной духовной и культурной родине «самостийной Украины».
Подобно О. Огоновскому, он ненавидит язык киевской эпохи, дошедший до нас в памятниках письменности и в церковнославянской грамотности, но подобно Огоновскому же, записывает их в депозит Украины, единственно ради помпезности и пышной генеалогии. Он подделал культурную и государственную родословную казачества на тот же манер, на который в XVIII веке казаки подделывали свои фамильные гербы.
О том, как излагается у Грушевского история Малороссии в казачьи времена, тоже говорить много не приходится. Это — задолго до него сложившаяся точка зрения: переяславское присоединение к Москве не подданство, а «протекторат», Хмельницкий и старшина обмануты москалями, царские воеводы и чиновники всячески помыкали украинцами и угнетали их как только могли, а глупый украинский народ, не в силах будучи разобраться, кто его угнетает, винил во всем своих неповинных гетманов и старшину. И непосильные поборы, и введение крепостного права — все дело рук москалей.
Единственно новое, что внес Грушевский в казачью «историографию» — это дух самостийнической программы XX века, в свете которой он интерпретирует переяславское присоединение. «Московское правительство не хотело предоставить полного самоуправления украинскому населению, не хотело позволить, чтобы воеводы и прочие должностные лица избирались самим населением, чтобы все доходы с Украины собирались ее выборными чиновниками, поступали в местную казну и выдавались на местные нужды» [199]*.
Нам известно, что просьба Хмельницкого об избрании самими малороссами сборщиков податей была удовлетворена правительством; известно, что ни копейки из малороссийских сборов не шло в Москву, но если и на «местные нужды» тоже ничего не шло, то причиной тому казацкое хищничество. Что же касается «непозволения» выбирать воевод и прочих должностных лиц, то этот упрек особенно|260: странен. Мы не знаем таких «должностных лиц» на Украине, которые не выбирались бы самим населением. Воеводы же, особенно в той роли простых начальников гарнизонов, которая за ними сохранилась на практике, были представителями царя и никем другим не могли избираться. Их невмешательство в украинские дела никакого ущерба местному сословному самоуправлению не наносило. Да и не было ни одной просьбы ни в 1654 году, ни позднее об избрании воевод местным населением, так же как ни в одной челобитной не видим просьбы о «полном самоуправлении».
Курьезнее всего, что сам Грушевский, попенявши вдоволь на москалей, заявляет вдруг: «Правда, у самого украинского общества мысли о последовательном проведении принципа автономии только лишь нарастали и определялись, и резко ставить их оно не решалось…» [200]* На самом деле эти мысли не «нарастали» и не «определялись», а их просто не было. Появились они через 250 лет в голове председателя Наукового товариства им. Шевченко.
Грушевский как историк ответствен не только за свои собственные писания, но и за высказывания своих приспешников и единомышленников, в частности, за появление легенды о «переяславской конституции». В брошюре Н. Михновского «Самостийна Украина» о ней не только сообщается как о факте, но приводятся статьи «переяславского контракта». Оказывается:
«1. Власть законодательная и административная принадлежит гетманскому правительству без участия и вмешательства царского правительства.
2. Украинская держава имеет свое отдельное независимое войско.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
4. Лица неукраинской национальности не могут занимать должностей в украинском государстве. Исключение представляют контролеры, следящие за правильностью сборов дани в пользу царя московского.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
6. Украинская держава имеет право выбирать главу государства по собственному усмотрению и только ставить царское правительство в известность об этом избрании.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
13. Нерушимость стародавних прав светских и духовных лиц и невмешательство царского правительства во внутреннюю жизнь украинской республики.
14. Право гетманского правительства|261: свободных международных сношений с иностранными державами» [201]*.
Трудно допустить, чтобы эта фантастика была сочинена вне какого бы то ни было влияния автора «Истории Украины-Руси», бывшего в то время первым авторитетом в области истории. Но если он действительно тут ни при чем, то как мог человек в звании профессора равнодушно пройти мимо столь грубой фальсификации? Ученая совесть Костомарова всегда толкала его на протестующие выступления в подобных случаях. Эрудиция же и талант Грушевского поставлены были на службу не науке, а политике. Он и созданная им «школа» отличались от прежних историков-украинофилов тем, что фальсифицировали историю не в силу заблуждений, а вполне сознательно, всячески усугубляя «вредное», по выражению Костомарова, влияние «Истории русов», пользуясь ее анекдотами, цитируя ее фальшивые документы и описывая в ее духе целые эпохи.
* * *Каждый пастух, по словам Ницше, должен иметь в стаде еще и передового барана, чтобы самому, при случае, не сделаться бараном. В движении, возглавлявшемся Грушевским, таким «передовым» был Н. Михновский. Он громко высказывал то, о чем сам Грушевский предпочитал молчать, но что полезно было высказать. То был экстремист «формального национализма». Когда вбивание клиньев в культурное и общественное единство русско-малороссийского народа приняло характер настоящей мании, Н. Михновский оказался самым неистовым украинофилом, доходившим в своей страсти до диких проявлений. Созданная им в 1897 г. «Студентська громада» в Харькове имела главной задачей борьбу с увлечениями студентов русской культурой. Он питал лютую ненависть к украинцам вроде Короленко, глухим и равнодушным к самостийническому движению и столь же безучастным к «украинской культуре». Весьма возможно, что это его приспешники занимались в Киеве нападениями на «общероссов» и избиениями|262: их в переулках и темных углах. Старые киевляне до сих пор это помнят.
Любопытнее всего, что этот нацист девятисотых годов стал отцом украинской социал-демократии. Та «Украинська революцийна партия» (РУП), что образовалась в начале 1900 года и на III съезде в 1905 году сменила свое название на «Украинську социал-демократичну робитничю партию», вдохновлена была Михновским. Его брошюра «Самостийна Украина» явилась своего рода манифестом партии. Появилась она с эпиграфом: «Украина для украинцев».
Сам Михновский, впрочем, членом этой партии не состоял, ограничившись ролью идейного руководителя. В его лице мы имеем редкий образец социал-демократа не только чуждого, но прямо враждебного известному лозунгу: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Он противопоставил ему другой: «Пролетариат господствующей и порабощенной наций — два класса с противоположными интересами». Украинскому пролетариату он ставит две задачи — бороться с капиталом и одновременно с русским рабочим классом, который в поисках «ліпшого життя» лезет на Украину и здесь отбивает работу у местного рабочего.
Как известно, большая часть Украинской революционной партии (РУП) выделилась в так называемую «Спилку», руководимую А. Скоропись-Йолтуховским, и в 1905 г. слилась с РСДРП, полагая, что нет необходимости проявлять особенную заботу об украинском характере партии в стране, где подавляющая масса пролетариата состоит из украинцев: она никакой другой, кроме украинской, и быть не может; главное внимание надлежит сосредоточить не на этом, а на политическом и социальном развитии масс, к чему стремится вся российская социал-демократия. Но другая часть, переименовавшая себя в «Украинську социал-демократичну робитничу партию» (УСДРП), осталась на позициях Н. Михновского. Она исходила из его тезиса, согласно которому никакая борьба труда с капиталом и освобождение рабочего класса невозможны, пока не будет достигнуто революционным порядком, посредством вооруженной борьбы, государственное отделение Украины от|263: России. Существует любопытное признание одного из членов УСДРП, В. Садовского, написавшего в эмиграции свои воспоминания об этой партии. Он называет немало людей, таких как В. Степаньковский, М. Троцький, М. Порш, Д. Дорошенко, Д. Донцов, которые, будучи в свое время членами и РУП и УСДРП, оказались потом стоящими весьма далеко и от социализма, и от рабочего движения. Никакими социалистами, по мнению Садовского, они никогда не были, да недалеко ушли от них, в изображении автора, и все остальные члены УСДРП. Он откровенно заявляет, что «в тогдашнем нашем подчинении лозунгам марксистской ортодоксии заключался, в значительной мере, момент использования политической конъюнктуры»! [202]*
