Бель Жур - Тайный дневник девушки по вызову. Часть 2. Любовь и профессия
За всю свою жизнь никогда не чувствовала себя такой оторванной от дома!
Пятница, 8 июля
Это была не мама, с ней все в порядке. Но я до сих пор в шоке. Хочу спрятаться, не хочу лететь домой, не хочу стоять в аэропорту, на платформе метро, разглядывая всех остальных и гадая, как и они все, кто из них вооружен? Кто может нести на себе бомбу? Случись это на месяц раньше, я бы, наверное, не вернулась. Но мой билет зарезервирован. Я позвонила в авиакомпанию – просто чтобы убедиться, ведь наверняка сегодня все пытаются улететь домой. Мое место забронировано, посадочный талон будет подтвержден. Я мало что могу сделать.
Вечером накануне моего отъезда пришел попрощаться Дэвид. Через тридцать шесть часов я буду в объятиях своего бойфренда, а он – в объятиях своей девушки. Тем временем в Лондоне, кажется, абсолютный хаос. Трудно завести хоть какой-то разговор, чтобы он не вращался вокруг всего этого. Поэтому мы говорим о сексе. О том, что нам нравится, что не нравится и что бы мы сделали, не будь этих чертовых обязательств перед другими людьми. Я возбуждена почти болезненно.
– Ты очень привлекательная, знаешь?
Пожалуйста, возьми меня, здесь, сейчас. На чемоданах.
– Спасибо. Ты тоже.
– У тебя чудесные глаза.
Да, и они не прочь посмотреть на тебя подольше.
– Спасибо. У тебя тоже.
– И ресницы…
Хотела ли я так сильно коснуться кого-нибудь в своей жизни?
– Твои тоже.
По всей видимости, существует такой феномен, в обиходе известный как «террористический секс», когда люди после травматического события, подобного тому, что только что произошло в Лондоне, проявляют сверхъестественную сексуальную активность. Это как-то связано с потребностью в привязанности. Я знаю, что так бывает. Через две недели после нападения на башни Торгового центра в Нью-Йорке я встретила в США А2 и поимела то, что до сих пор вспоминаю как свой величайший оргазм.
Существует такой феномен, в обиходе известный как «террористический секс», когда люди после травматического события проявляют сверхъестественную сексуальную активность.
– Чисто из любопытства – у тебя есть презервативы?
Если бы я могла испытать оргазм без прикосновений – маловероятный случай, но давайте ради гипотезы предположим, что это возможно, – он случился бы в эту минуту.
– Да, – говорю я. – Мне бы следовало отнести их назад и потребовать деньги обратно. Не знаю, какого рода заклятие наложил на них аптекарь, но с тех пор, как я их купила, секса у меня не было.
– Пустая трата!
Я не спрашиваю, имеет ли он в виду меня саму или профилактические средства.
Но мы не можем этого сделать. И не делаем. Ни у одного из нас не хватает смелости перейти из царства желаемого в царство определенности, где мы можем разочароваться, или больше никогда не увидеться, или захотеть никогда не расставаться. Я вижу его в белье, он видит меня без лифчика («Как так получилось, что такая маленькая девочка обзавелась такими большими грудями?» – говорит он, и мы оба смеемся), и, хотя это причиняет боль, мы останавливаемся. Мы – хорошие. Награда нам достанется на небесах, вот только я не верю в существование рая. Никакой награды не будет.
Суббота, 9 июля
– Не реви, черт бы тебя подрал, – говорит Дж., расплющивая меня о свое плечо. Я слышу, как он хлюпает носом над моей головой. Он отставляет меня на длину вытянутой руки, смотрит в лицо. – С тобой все будет хорошо, поняла?
– Да, – говорю я.
Томас протягивает мне конверт. Он сделал для меня открытку, нарисовал на картинке оба наших дома, рядом друг с другом. Внутри, на испанском, пожелание безопасной дороги и удачи, фотокопия какой-то из работ матери Терезы, которая у него всегда висела, приклеенная скотчем, на самом верху его зеркала в ванной. Вот тут я начинаю реветь по-настоящему.
– Я буду звонить, обещаю. – Дж. прижимает палец к моим губам. – Заткнись, – велит он. – Живи своей жизнью, мы будем жить своей, все будет хорошо. Увидимся, – говорит он, как будто я иду в соседний дом, а не улетаю за тысячи миль.
Л. забирает меня в неправдоподобно огромном мини-вэне.
– На этой дороге, дорогая, всегда столько сутенеров, – говорит она и заливается смехом.
Салон набит до отказа: два чемодана, две коробки. Еще лампа и покрывало, которые я дарю ей. Времени достаточно, чтобы забежать в кафе позавтракать, и я рассказываю ей про Дэвида. Она пожимает плечами.
– Хорошие тормоза, детка, – говорит она. – Отвержение убивает, но разочарование только ранит. Ты прорвешься.
– А что, если я совершаю ошибку, возвращаясь обратно?
Я не обязана садиться на этот самолет. Я не обязана уезжать отсюда, ни сейчас, ни вообще. Мы могли бы жить в маленьком пляжном коттедже, растить детей, стареть вместе, загорелые и счастливые, и никогда больше не испытывать необходимости надевать зимнее пальто.
«Отвержение убивает, разочарование только ранит. Ты прорвешься».
Она смотрит на меня своим патентованным взглядом «специально для детишек», как будто я – особо тупая двенадцатилетка, которую надо хорошенько шмякнуть по башке.
– А что, если мы все совершаем ошибки? Что, если ошибкой было бы остаться? Ты думаешь, всем остальным устраивают предварительный просмотр их жизни? Ты делаешь выбор и, мать твою, придерживаешься его, иначе вообще ничего не будет делаться! – Она допивает свой кофе. – Только дай мне знать, чем все кончится, милая.
– Ладно.
– И делай что хочешь, только не звони ему из аэропорта. Никому из них.
– Ладно.
Я вру, мы обе об этом знаем.
У терминала она сигналит какому-то мужчине, чтобы он помог нам с багажом. Он не проявляет энтузиазма. На самом деле никто его не проявляет. Мы тащим свои коробки по полу, всю дорогу театрально пыхтя. Она ждет в очереди вместе со мной и обнимает меня, когда регистрация завершается.
– Побереги себя, золотко.
– Ты тоже, – говорю я. Но знаю, что проблем у нее будет меньше, чем у меня.
Воскресенье, 10 июля
Этот Парень стоит прямо по ту сторону барьера для прибывающих, среди сгрудившихся членов семейств и водителей, держащих таблички с именами. Он выглядит не так, как человек, которого я помнила, – может быть, уставший, слегка печальный и небритый.
С другой стороны, сейчас шесть утра, и я тоже вряд ли готова к выходу на подиум. В его глазах странное, отстраненное выражение, как будто и я не вполне соответствую его воспоминаниям.
Мы едем в Уилтшир, где он заказал на эту ночь номер в очаровательном «В&В»[155]. Чуть ли не с порога падаем в постель. Будильник заведен на четыре часа, когда он звонит, мы встаем, принимаем душ, по-быстрому трахаемся, потом одеваемся для свадьбы. На мне шелковое платье с лифом-петлей цвета павлиньего глаза, позаимствованное у Л., и золотые босоножки. Он прекрасно выглядит в своем смокинге, только вид самую чуточку уставший.
Я касаюсь его подбородка:
– Ну-ну, давай-ка повеселимся как следует!
И свадьба оказывается веселой, на свой лад. Много «пимма»[156] и прогулок по садам и бесед с престарелыми тетушками. После банкета мы танцуем под «God Only Knows», и я осознаю, что это в первый раз мы вместе танцуем медленный танец. Какой-то темноволосый мужчина неотступно следует за мной взглядом, но я игнорирую его. Вот только…
Не узнаю́ ли я его?
С той работы?!
Вот дерьмо! Все вечно говорили о том, что делать, когда случается нечто подобное, – думаю, Энджел всегда втайне на это надеялась, но я никогда всерьез не думала, что нарвусь на бывшего клиента вне пределов номера в отеле.
На свадьбе какой-то темноволосый мужчина неотступно следует за мной взглядом… Неужели клиент?!!
Невеста предусмотрительно забронировала клуб в городе для гостей помоложе, после того как формальная часть события завершится. Мы едем туда на такси, и я сижу наискосок от того мужчины, который весь вечер на меня смотрел, пытаясь вспомнить, кто же он, черт возьми, такой. Может, один из моих последних клиентов? Тот, который напоминает моего бывшего, чья тень преследует меня. Тот приятный молодой человек, что дал свою деловую визитку? О да, похоже, это он. Как же там его звали? И проговориться ли, что я его узнала? Если да, то как?
В клубе Этот Парень в своей стихии: он пил весь день и теперь, только дай дорваться, будет плясать как безумный. Он подхватывает невесту под коленки и вышагивает с ней на плечах по всему клубу, потом нападает на жениха и проделывает то же самое с ним. Все смеются его выходкам, и для разнообразия я ничего не имею против. Все знают, что он здесь со мной, и я, типа, немного горжусь.
