Кристофер Хэдфилд - Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите
Через две минуты мы спустились до высоты в 120 км, где плотность воздуха ощутимо выше. Температура внутри нашего модуля продолжает подниматься, и мой джемпер Maple Leafs насквозь промок от пота. Теперь сила сопротивления стала еще больше, и кроме того нас грубо поприветствовала вернувшаяся сила тяжести, которая вдавила нас в кресла. Перегрузка быстро достигла значения 3,8g и переносилась очень тяжело после пяти месяцев наслаждения невесомостью. Я мог почувствовать тяжесть кожи на своем лице, так сильно она натянулась по направлению к ушам. Я дышал неглубоко; мои легкие не хотели бороться с гравитацией. Казалось, что мои руки весят целую тонну, и неожиданно выяснилось, что нужно приложить усилия, чтобы поднять руку хотя бы на десяток сантиметров и щелкнуть переключателем на панели управления. Переход от невесомости к максимальным перегрузкам, а потом к обычной земной гравитации длится всего десять минут, но эти десять минут бесконечны.
Когда мы существенно снизили скорость (представьте камень, погружающийся в глубокий пруд), раскрылись тормозные парашюты, резко замедлив наше падение. На высоте 5 км раскрылся главный парашют, и мы засмеялись и закричали «Йе-хуу!». «Союз» бешено кувыркался, грохотал и крутился так быстро, что даже мы почувствовали себя плохо. Потом вдруг «бам»! Наша капсула стабилизировалась, вися на туго натянутых стропах парашюта. Модуль сбросил тепловую защиту, которая охраняла нас во время спуска в плотных слоях атмосферы (иллюминаторы были черными после воздействия высокой температуры), но теперь защитный слой отвалился, и мы смогли увидеть утреннее голубое небо. Все неиспользованное топливо было сброшено при падении модуля, чтобы не произошел взрыв при столкновении с поверхностью земли.
Мы пытались перевести дух, ослабленные после дезориентирующего падения, этакого безумного аттракциона в парке развлечений. В довершение наши кресла неожиданно резко подскочили вверх, автоматически поднявшись на максимальную высоту своих амортизаторов, чтобы смягчить главный удар. Ускорение помогло нам потуже затянуть ремни безопасности. Мы знали, что момент удара будет очень неприятным; спинки кресел были подогнаны персонально под наши тела, поэтому спину мы не сломаем. Перед ударом все молчали, даже Роман, который комментировал наш спуск, как ему и полагалось. Он тараторил всю дорогу, сообщая наземным службам о том, что у нас происходит. Мы все слегка сжали зубы, чтобы не откусить себе языки.
Наш небольшой гамма-лучевой высотомер по отраженному от земли сигналу определяет высоту и за две секунды до момента удара отправляет команду на запуск двигателей, получивших оптимистичное название двигателей мягкой посадки — по сути, это пороховые заряды, взрыв которых должен снизить скорость падения до 1,5 м в секунду. Эти двигатели позволяют выжить в ситуации, подобной ужасающей автокатастрофе: мы — тонна стали, титана и человеческой плоти — сталкиваемся с твердой землей Казахстана. В степи ветрено, и парашют тащит капсулу, словно поваленное дерево. Мы несколько раз переворачиваемся, пока Роман не щелкает переключателем, чтобы перерезать парашютные стропы. Мы останавливаемся. «Союз» замер на боку. Я свисаю вниз головой с потолка на ремнях безопасности, ошеломленный, потрясенный, взбаламученный.
Посадка прошла в штатном режиме и в назначенном месте. Мы слышали гул поискового и спасательного вертолетов. Мы вдохнули едкий воздух с горелым запахом нашего приземлившегося корабля. Том показывал на иллюминатор: там, где еще недавно был космос, теперь — светло-коричневая, рыхлая грязь. Мы услышали шум голосов — это были люди из российских наземных служб.
Наконец мы снова на Земле.
* * *Следующее, что ты осознаешь, — это как открывается люк, а за ним — голубое небо, яркий солнечный свет, запах свежего воздуха и земли, шум голосов. Чьи-то руки вытащили Романа из модуля. Кто-то другой забрал образцы и результаты экспериментов — те вещи, которые необходимо либо отправить в морозилку, либо сразу на самолет. Следующим извлекли Тома, затем подошла моя очередь. Я представлял НАСА уже не в первый раз, поэтому наземный персонал меня знал, и парень, который вытащил меня наружу, сказал по-русски: «Крис, видеоклип великолепный, он заставил нас гордиться». Он говорил о клипе «Space Oddity», как я понял, и смысл его слов был в том, что он гордится тем делом, которым мы оба увлечены. Отличное приветствие для того, кто только что свалился с неба.
После месяцев, проведенных без солнечного света, я был бледен, щурил глаза и был таким слабым и вялым, что пришлось выносить меня на руках и усаживать в брезентовый стул рядом с остальными. Роман уже шутил с медиками и выглядел отлично, как будто мог прямо сейчас сыграть партию в гольф. А я нет. Врачи и медсестры вытирали грязь с моего лба: я случайно дотронулся до обугленного корпуса «Союза», когда выбирался из модуля, а потом коснулся своего лица, так что теперь я выглядел так, словно меня вымазали углем. Меня с сочувствием спрашивали, все ли со мной в порядке, и укрывали пледом. Официальные представители НАСА и ККА, местные чиновники и российские солдаты шумели вокруг. После пяти месяцев пребывания в компании, не превышающей пяти человек, было немного не по себе находиться в толпе доброжелателей, особенно после физических нагрузок, связанных с падением на Землю.
Шлем снят, и кто-то протягивает мне спутниковый телефон. На связи Хелен. Несколько журналистов ловят удачный кадр: инопланетянин звонит домой. Я слышу голос моей жены, уверенный и ясный, спокойный и счастливый. Я говорю, что люблю ее, а потом спрашиваю, выиграли ли Maple Leafs? Она отвечает, что команда проиграла и вылетела из плей-офф. Они, как и я, спустились вниз сквозь огонь.
Я улыбался и изо всех сил старался изображать человека, который не чувствует ни слабости, ни потери пространственной ориентации. Но руки были так тяжелы, что я с трудом мог их поднять, так что я оставался неподвижным, чтобы избежать лишних усилий. Все мое тело было побито и болело. После нескольких месяцев спокойного плавания в относительной тишине и изоляции мои органы чувств были перегружены внезапным потоком звуков, цветов, запахов и ощущениями, связанными с гравитацией, словно я только что родился. Неудивительно, почему младенцы недовольно кричат при рождении.
Я передал свои личные вещи помощнику, который проследит, чтобы ничего не пропало (все, что побывало в космосе, представляет интерес для коллекционеров), минут пятнадцать спокойно посидел, после чего меня вместе со стулом отнесли в поспешно установленную медицинскую палатку, где я переместился на кушетку. Меня ужасно тошнило. Медики помогли мне умыться, вылезти из своего «Сокола» и хоккейного джемпера, пропитанного потом, и облачиться в обычный голубой летный костюм, после чего поставили капельницу, чтобы пополнить мой организм жидкостью, так что обошлось без обмороков.
Затем вместе с Томом и Романом мы погрузились в бронированный автомобиль, длинный и низкий, пропахший дизельным топливом, чтобы проехать несколько метров до вертолета. Не самая приятная поездка, особенно когда жутко тошнит. Каждый из нас погрузился в свой отдельный Ми-8 — российский военный транспортный вертолет, с кроватью, медсестрой, врачом и личным помощником. Больше всего меня привлекала кровать. Я находился в полубессознательном состоянии, и каждый раз, когда я поворачивал голову, мне казалось, что я несусь сквозь пространство и время. Я почти сразу уснул.
Когда час спустя мы приземлились на аэродроме в Караганде, я немного пришел в себя, и мне хватило сил, чтобы оставить автограф на двери автомобиля (каждый астронавт и космонавт делает это один раз — случайный порыв, который тотчас превратился в традицию; приятно добавить свою подпись к автографам коллег, которых знаешь лично или о которых наслышан). Нам помогли забраться в машину и быстро отвезли на церемонию, на которой местные высокопоставленные персоны одарили каждого из нас пурпурным халатом, черной шляпой, похожей на колпак Мерлина, и двухструнной «гитарой», напоминающей по форме тыкву. Молодая казашка в национальном костюме угощала нас традиционными для путешественников дарами: хлебом, солью и водой.
Потом началась пресс-конференция, и первый вопрос был: «А вы знаете, что видеоролик “Space Oddity” набрал семь миллионов просмотров?» Конечно, я не знал. Названное число казалось невероятным. Я себя очень плохо чувствовал, но пришлось объяснить, что космическая экспедиция МКС-34/35 вовсе не была посвящена съемке музыкального клипа. Наоборот, задачей этого клипа было сделать редкое и прекрасное впечатление от космического полета более доступным. Я что-то пролепетал на русском о важности нахождения в космосе именно живых людей, а не роботов. После пресс-конференции какой-то добросердечный человек отвез меня в душевую, где я мог уже не волноваться, что о моем плохом самочувствии напишут в газетах.
