Андрей Товмасян - Александр Родионов, Владимир Данилин, Николай Королев (Воспоминания)
- Ну и что? - туповато спросил мой собеседник.
- А то, дядя, что представьте теперь другое: исчез вроде бы Гитлер-то наш, как вдруг, бац, и опять он перед вами! Да еще живей живого. Ухмыляется. Только лицом как бы чуток изменился. Что, скажете, и это не чудо?
Мой собеседник пожевал губами, что-то невнятно пробормотал, допил свое пиво, как вдруг глаза его дико расширились и, сказав, что вне всякого сомнения, это самое настоящее чудо, он быстро вышел из пивной.
24 июля 1990 г.
***
НА КЛАДБИЩЕ
Ленскому Серго Ефремовичу
... Могильщики делали свое дело, яма все более и более углублялась. Иногда я спускался по веревочной лестнице вниз и присматривал за работой. Было очень холодно. Видимо, мы приближались к заданной цели - абсолютному нулю (-273°С).
- Ну что, рыть дале-то? - спросил у меня их старшой, крепкий коренастый мужчина с лемурьим рылом. - Эвон, как глыбоко взяли! Может, хорош?
Я сказал: - Ты роешь, брат, и рой! Не человека, поди, хороним, а снюрла, - а их только при абсолютном можно - иначе такое начнется, что и вымолвить-то страшно! Ну, я полезу наверх, а ты, брат, - я вот вижу у тебя и градусник наручный вместо часов, крикни мне, как до абсолюта дороетесь. Урузумел? Ну, и порядок!
Я еле поднялся наверх: сердце стучало, как вольфрамовый дятел по добротной, импортной наковальне - сказывался возраст, да и позавчерашний перебор самогонки вносил свою законную лепту. Но не успел я присесть на землю и выкурить пары папиросок, как из ямы глухо донеслось: - Нуль, начальник, абсолютный! Как есть, нуль.
Подойдя к яме странной, неправильной, какой-то дикой и невообразимой формы (так почему-то было велено рыть), я крикнул что есть сил:
- Если не врешь, пес, - сворачивай, друг, работу, - людей наверх - и я на бочку.
Пока я пересчитывал дензнаки, чтобы расплатиться с могильщиками, в мозгах моих бешено крутилось - вертелось - танцевало - пело: - Вот он, нулек-то, вот он родимый, милый, абсолютный (-273°С), что в точности соответствовало отметке +273°П, по шкале Падлюгина.
Где-то там, далеко, в глубине черепа, в сером веществе моего мозга туманно шевельнулось, завоспоминалось:
- А ведь я, Бог не даст соврать, знавал ведь его когда-то. Лично. Большой фантазии был дядя. Гений в своем роде. Одни опыты с оглуплением лебедей чего стоили. А конструирование чертей? Некоторые считали даже, что он оттуда... Помню, как-то трюльник ему дал на опохмел. Он, ясное дело, собака, и не подумал вернуть. Что скажешь? Гений! Теперь я тоже склоняюсь к мысли, что он оттуда... Но гложет, грызет меня одно - как я мог так опростоволоситься? До сих пор ума не приложу. Ведь на все 100 знал, что плакал мой трюльник, что гад, что собака, что гений - а дал! И кто дал-то? Я, с юных лет постигнувший людей.
Февраль 1992 г.
***
ПОЧЕМУ ПЛОХО СПАТЬ ПОД СКАМЕЙКОЙ
Деминой Валентине Павловне
Вынужденный заночевать в чужом городе, я не придумал ничего лучше, как лечь под скамейку в городском парке и зарыться в листьях.
Просыпаюсь. Мужские прокуренные голоса:
...Дубовая ветвь нам послужит поперечиной,
На нее набрасывается веревочная петля,
Пахнет, чем хочешь, но только не Сенчиной,
Ибо она не присутствует (бля).
Га-га-га! Грубый смех и запах дешевых сигарет. Я не могу заснуть. Голос продолжает:
...Короче, земеля, не пахнет там женщиной,
И вот подхожу я, значит, к ихнему главарю...
А Сенчина? Да не было (блядь) там Сенчиной!
Я же по-русски тебе говорю!
С трудом заставляю себя заснуть. Просыпаюсь. Другие голоса, тоже мужские и тоже прокуренные:
...Играем в футбол раз. Наш нападающий
Сделал козу одному - тот с копыт!
Зритель стал, что кобель твой лающий,
Мат, мусора (блядь). А тот? - Лежит!
Га-га-га! Грубый смех и запах дешевых сигарет. С трудом засыпаю. Просыпаюсь. Другие голоса, женские, но тоже прокуренные:
...Позвал меня в гости один иностранец,
И дал мне за это сто рублей,
А меня поманил молодой оборванец,
Я идти не хотела, а он мне на тыщу - камней!
Да ну? Покажи. - ВО!
Запах дешевых сигарет. Я не могу заставить себя заснуть. Во мне закипает злоба. Голоса продолжают:
...Пошла к старику. Нацедил он мне браги.
Скряга! - за все - сорок два рубля.
Два я отправила Павлику в лагерь,
А сорок прижала - развода для.
Ну, хватит с меня! Сколько времени? Пол-четвертого. Однако! Незатейливые шлюхи в сочетании с матершинниками-бытовиками, запахом дешевых сигарет и ночной сыростью окончательно расстроили мои попытки уснуть и, чтоб сердцу легче стало, встав, я произнес устало:
- Примечательно все же, что у этих милых девиц начисто отсутствует мат в речевых конструкциях, хотя верится с трудом, что они его не знают. Игнорируют, что ли? Воспитание? Гы?!.. Новаторы, может, какие? Та, видно, еще публика. Однако, ну и холодрыга же! Сколько времени? Четыре часа! Гы?! И когда же (блядь) они откроют свое метро? Холодно ведь. А?
Апрель 1990 г.
***
КАК Я РЕШИЛ НАПЕЧАТАТЬСЯ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО
Нагибиной Наталье Львовне
Воспитанный на образе врага, я разрешился недавно небольшим стихотвореньицем. Вот оно:
Как автоклав с фильдеперсовым вкладышем,
На дух не нужный ни мне, ни стране,
Буш, гликозиды сосущий из ландышей,
Ночью намедни привиделся мне.
Джорж, говорю, не спасут тебя ландыши,
Можешь словам моим верить вполне,
Ты - автоклав с фильдеперсовым вкладышем,
На дух не нужный ни мне, ни стране.
Надо, думаю, напечатать. Деньги, опять же, гонорары. Понес в "Молодую гвардию" (журнал такой). Не берут.
- Господь с Вами, - говорят, - перестройка на дворе, а Вы такое накатали. Нельзя так ругать человека, время сейчас не то.
Когда же, думаю, ругать-то, если не сейчас - когда кони отбросит, тогда уж не поругаешь. Усопших нехорошо лягать (De mortuum aut bene aut nihil). Ну, да ладно, думаю. Схожу-ка я в "Химию и жизнь" - может там возьмут. Не взяли и там. Еще и на смех подняли - где это Вы, говорят, видели автоклав с фильдеперсовым вкладышем?
- Нигде, - отвечаю. - Это ведь стихи, понимаете?
- Да, понимаем, - говорят, - однако же публиковать никак не можем. Вы уж извиняйте нас.
- Ладно, - говорю, - чего там.
Решил переделать. Уж очень меня за нутро взяло. А потом деньги опять же, гонорары. Только теперь, думаю, не ругать, ни-ни, и чтоб без вкладышей этих, фильдеперсовых. Написал:
Мне снился Буш великолепный,
В сияньи ядерных ракет.
И я, согнувшись раболепно,
Дарю цветов ему букет.
Бери, мол, друг, а то завянут,
Дарю от сердца и души,
А Джордж и строен, и подтянут,
Ну, прям портрет с него пиши.
Награду щедрую лелею,
И тычу в нос ему букет,
А он кричит: - Гоните в шею!..
В сияньи ядерных ракет.
Довольный, что получилось складно, а главное, без этих фильдеперсовых, со всех ног мчусь опять в "Гвардию".
- Не пойдет, - говорят.
Я так и ахнул: - Как, - говорю, - не пойдет, перестройка ведь на дворе? Очки-то протрите!
- Перестройка-то она перестройка, - отвечают, но нельзя же так пресмыкаться! Стыдитесь, молодой человек, Вы ведь не рептилия!
- А и верно, - думаю, - не рептилия. Снесу-ка я в "Юного натуралиста". Может там возьмут.
Приношу... Редактор, этакий миляга, вежливо так: - Ага, про цветочки это как раз то, что нам нужно - это наш профиль. Только, вот, того, уклон у Вас тут - политика что ли, как бы это Вам сказать... Не надо бы. У нас читатель юный - натуралист некоторым образом. Не так поймет. Ну к чему эти экивоки? Резонанс может выйти и прочее... А про цветочки у Вас хорошо получается, Вы напишите еще. Про флору, фауну, про себя, наконец... Про массы можно, водные, конечно... У Вас получится. Только без этого, без того, в смысле... Пообтекаемей - и без экивоков! А уж мы напечатаем, можете не сомневаться. Уж мы опубликуем, обнародуем. Хе-хе-хе! Доведем до...
И стелет, стелет, мягко так.
На радостях, что знаю теперь, как надо, без того и без этого - не долго думая, взял и назюзюкался до помрачения - ударился (по-моему, о потолок), расквасил физию, - три дня лежал с примочкой. Ну, да это ничего. Главное знаю теперь, как надо. Никакого Буша. И пообтекаемей. К черту эту "Молодую гвардию". Все ей не так. Ругаешь - плохо, хвалишь - плохо. Нет - только для "Юного натуралиста". Никакого Буша, и, главное, пообтекаемей. Написал:
Рад оттого, что срослась переносица,
Тихо плыву по реке.
Песня не песня, а что-то доносится.
Трудно понять. Вдалеке.
Буша не видно. Плыву, обтекаемый
Водным природным ручьем,
Вот и удод пролетел, догоняемый
Мальчиком в лодке с сачком.
По берегам карапузы родимые
Ловят пахучих хорьков.
Бушем не пахнет. Резвятся налимы и
Кучи плывут облаков.
Песня не песня, а что-то доносится.
Трудно понять. Вдалеке.
Рад оттого, что срослась переносица,
Тихо плыву по реке.
Если и сейчас не возьмут, то не знаю тогда. Бегу в "Натуралиста". Не взяли.
- Профиль вроде и наш, - говорят, - но нет этого, того в смысле... И потом уж очень обтекаемо как-то...
