Николай Устрялов - Германия. В круговороте фашистской свастики
На антигерманскую кампанию за границей национал-социалисты решили ответить усилением антиеврейской кампании в Германии, организованным бойкотом евреев. Но, по-видимому, это решение встретило оживленную и авторитетную оппозицию внутри самого правительства. Гинденбург, фон Папен, фон Нейрат, националисты и руководители рейхсвера осаждали Гитлера предостережениями и советами умеренности. Пресса Гугенберга высказалась против бойкота. Даже экс-кайзер из Доорна, говорят, выразил свое неодобрение. В результате был проведен всего лишь один однодневный демонстративный бойкот 1 апреля, под предлогом, что «заграничная антигерманская кампания юдаизма пошла на убыль».
Все же и без формального бойкота преследования евреев во всей Германии не прекращаются и поныне. Несмотря на то, что официальные еврейские организации стремятся смягчить эти преследования всяческими обязательствами лояльности по адресу правительства, — атмосфера продолжает оставаться накаленной. Отмечены многочисленные самоубийства евреев, не выдерживающих атмосферы ненависти и унижений, в которую их погружает новый режим. Особенно тяжко приходится лицам интеллигентных профессий. Массы евреев стали выезжать из Германии — правительство запретило выезд без визы. Сумбур пока в разгаре. Будущее покажет, удастся ли вожакам германского фашизма выйти, хотя бы тактически, из плена той погромной зоологической идеологии, которую они столь пламенно проповедовали, добиваясь власти: в строительстве современного государства идеология эта — плохой, неладный инструмент. Она хуже преступления, она — ошибка.
Никогда Германия не была столь далека от духа Гёте и Шиллера, как теперь, поскольку она заявляет себя — Германией Гитлера.
Национализм. Государство. Партия
Расовая тема упрямо и постоянно звучит в национал-социализме. Но секрет его широкого успеха лежит все же не в зоологически-расовом, а в национальном пафосе. Он выступает боевым и ярким национализмом. Самый «расизм» его воспринимается массами, скорее, лишь как прелюдия, наукообразная предпосылка патриотических его призывов.
«Наш лозунг, наша программа: Германия, только Германия, ничего кроме Германии!» — восклицает Гр. Штрассер. «Мы боремся, — пишет Гитлер, — за обеспечение жизни и роста нашей расы и нашего народа, за благополучие его сынов, за чистоту его крови, за свободу и независимость родины, дабы наш народ был в силах выполнить миссию, порученную ему творцом мира».
В речах гитлеровских ораторов часто провозглашается знакомая идея германского «мессианизма»: немцы — первый народ в мире и Германии должно принадлежать высшее место среди народов. Книга Гитлера кончается патетическим заявлением о грядущем владычестве германской расы над землею. «Идите за нами, — призывает немцев Геббельс. — Завоевывайте Германию. И Германия снова завоюет мир».
Традиции заносчивого националистического эгоцентризма достаточно живы в Германии, чтобы движение, открыто их усвоившее, добилось шумного успеха. Гитлер публично превозносит шовинизм — в пику духу Локарно и фразеологии Лиги Наций. «Боязнь шовинизма, свойственная нашему времени, есть свидетельство его импотенции… Великие перевороты стали бы невозможны на этой земле, если бы фанатическая, даже истерическая страсть уступила место буржуазным добродетелям спокойствия и порядка». Страстный, беззаветный патриотизм, ставящий благо родины выше всего, громко издевающийся над пацифистским лицемерием творцов Версаля, не мог не найти отклика в стране Бисмарка, которую формулы Веймарского катехизиса сумели внешне опутать, но не внутренне переродить.
За Германией не только великое прошлое: она достойна и славного будущего. По коричневой армии пронесся лозунг «Третьей Империи», полный магического, едва ли не религиозного энтузиазма. Две империи — в прошлом: Священная Римская Империя Германской Нации и великая держава железного канцлера. После нынешнего печального исторического антракта несокрушимая народная воля воздвигнет третью (и, по-видимому последнюю, «окончательную») империю — грядущее мировое германское государство расового гения и солидарного труда. Эту несокрушимую политическую волю, этот спасительный национальный порыв высшей эсхатологической значимости берется воплотить и упорядочить немецкая национал-социалистическая рабочая партия.
По адресу Веймарской республики у гитлеровцев нет иных чувств, кроме презрения и ненависти. И нельзя отрицать, что эти чувства, сознательно превращаемые ими в проповедь, лозунг, плакат, — находят благоприятную среду. Не повезло демократии в Германии. Рожденная под несчастным созвездием военного разгрома, она как-то неразрывно сочетала себя в народной душе с национальным позором; это не вина ее, а беда. Веймар и Версаль — братья-близнецы; ненависть к Версалю рикошетом бьет и Веймар. Это не могли не понимать и сами демократы. «Лучше народ, свободный вовне при внутреннем несвободном строе, нежели народ, скованный извне, при самой свободной внутренней организации», — заявил в свое время в Веймаре Конрад Гаусман. На лице молодой республики горят ужасным проклятием пощечины Клемансо.
И демократия не сумела искупить этих пощечин. Она не нашла в себе внутренних сил, способных выразить, оформить, возглавить процесс национального возрождения. Не нашла нужных слов и жестов. Она запуталась в своем собственном бессилии, в собственных противоречиях, стала как бы тормозом ренессанса, опиумом народа, готового к пробуждению.
Так ли это на самом деле? — Едва ли. Во всяком случае, не вполне так. Но это так в сознании, в психике, в душах людей. Логически демократию и парламентаризм, если угодно, можно отстаивать и оправдывать. Но суть в том, что безнадежно отмирает либеральный, демократический, парламентарный человек, человеческий материал. От парламентаризма и демократии уходят, уводятся души. И это — решает вопрос.
Какое строение власти, какую форму правления усвоит Третий рейх? Детали выяснит время, но принцип очевиден: режим национальной диктатуры. Новое государство, будучи историчным, будет консервативным, и, в то же время, выйдя из национальной революции, оно воспримет революционный облик. Жизненный импульс, лежащий в его основе, обусловит его органическое единство, его живую целостность. Оно преодолеет рационалистический либерализм современного капиталистического государства и заменит его новой формой политического бытия. Оно ниспровергнет арифметическую демократию и вместо власти количества утвердит иерархию качеств. Оно будет активным, творческим, оно подчинит себе безоговорочно частные интересы и хозяйственную жизнь.
Гитлер и его друзья не жалеют красок для живописания пороков парламентаризма и формальной демократии. Весь относящийся сюда критический инвентарь русского большевизма и итальянского фашизма с их суровым лексиконом обильно использован пророками третьего царства. Грядущая Германия будет построена на принципах, противоположных французской революционной идеологии 1789 года. Вместо демократии — рожденная в политической борьбе новая аристократия, власть лучших, возглавляемая наилучшими: «наиболее совершенное государственное устройство, — пишет Гитлер, — это такое, которое вернейшим образом обеспечивает за лучшими умами народного целого руководящее значение и определяющее влияние». Вместо выборов — рабочий отбор по способностям, личной годности, как это везде происходит в сфере хозяйственной: способнейшие преуспевают. Государство должно усвоить истину, что нет решений по большинству, — есть лишь единоличные решения, связанные с ответственностью полномочных лиц. Основное — не советы и советники, а решения и решающие лица. Нужно вспомнить старый принцип прусской армии: авторитет каждого начальника сверху вниз и его ответственность снизу вверх. При такой организации в корне меняется природа собраний, именуемых ныне парламентами. В расистском государстве это будут работающие, а не голосующие палаты представительства профессий, призванные к сотрудничеству с ответственными властями государства и обладающие компетенцией деловых совещательных органов. Так будет обеспечено безусловное сочетание абсолютного авторитета с абсолютной ответственностью.
В этом идейно-политическом конспекте нетрудно ощутить прямое влияние фашизма и косвенное, отраженное — большевизма. Ленинская концепция советов как рабочей демократии и план корпоративного государства Муссолини противостоят в наши дни старому рисунку либерально-демократической буржуазной государственности. Нельзя отрицать напряженной актуальности этого формально-политического противостояния, осложненного рядом реальных взаимных отталкиваний внутри того и другого государственного типа: национальные антагонизмы демократий и социальные полярности диктатур. Как бы то ни было, новые исторические условия выдвигают новые государственные формы. Перейдя от Веймара к Потсдаму, Германия перекочевала из одного политического лагеря в другой.
