Никита Кричевский - Экономика во лжи. Прошлое, настоящее и будущее российской экономики
Основоположники экономической науки полагали, что обособленные факторы производства сводятся воедино предпринимательским рвением, в результате чего появляются и распределяются рента, заработная плата, проценты за пользование капиталом и, конечно, прибыль. Однако в XX в., да простят меня сторонники австрийской школы экономической мысли, некогда центральная фигура предпринимателя была смещена с пьедестала институтом корпорации, ключевую роль в котором стали играть обладатели компетенций. Действительно, как-то несолидно сравнивать автомастерскую Генри Форда и современный транснациональный автомобильный концерн.
Обладатели компетенций, или, как их называл Джон Кеннет Гэлбрейт, техноструктура – это отнюдь не менеджмент, воцарение которого в системе принятия экономических решений в 1932 г. констатировали Адольф Берли и Гардинер Минз в фундаментальной монографии «Современная корпорация и частная собственность». Тогда, по итогам исследования корпоративного управления в 200 крупнейших американских корпорациях, Берли и Минз, как говорится, на пальцах показали, что экономическая власть в компаниях перешла от собственников к менеджменту. Техноструктура – это не столько управленческий, сколько интеллектуальный каркас современной корпорации, движимый отнюдь не только меркантильными мотивами.
К слову, об управленческой революции и развенчании мифа о наследниках Ротшильда, Рокфеллера или Моргана, властвующих миром. В табл. 2.1 представлена современная структура собственности европейских и американских компаний. Обратите внимание: если в континентальной Европе иногда еще встречаются акционеры, владеющие контрольным пакетом, то в Великобритании, а тем более в США, доля крупнейшего акционера не превышает 15 %.
Таблица 2.1. Средняя доля голосующих акций, принадлежащих первым трем крупнейшим собственникам в середине 90-х гг. (в %)
Источник: The Control of Corporate Europe / Ed. by Barca F., and M. Becht. – Oxford University Press, European Corporate Governance Network, 2001.
Вернемся к власти. Экономические гуру придерживались мнения, что истинная политическая власть находится в руках тех, кто владеет наименее доступными и труднозаменяемыми (в оценочном эквиваленте – наименее эластичными) на данный исторический момент факторами производства. В смитсианские времена и до того политическая власть принадлежала землевладельцам. В эпоху Маркса государство контролировалось капиталистами как собственниками средств производства и ликвидности. Наконец, в недавнем прошлом многие из нас были участниками неудачного социалистического эксперимента, когда власть в отдельных государственных образованиях перешла к собственникам рабочей силы («людям труда»).
Печальный финал того опыта побуждает к рассмотрению альтернативных социально-управленческих сдвигов, сопровождавших динамическое развитие западной, а в последнее время и восточной политической культуры. К рассмотрению, важнейшей характеристикой которого должна стать нейтральность «по отношению к любым ценностным суждениям»[38]. Суть произошедших в западной экономике перемен, пожалуй, наиболее точно еще в 60-х выразил Гэлбрейт: «Власть перешла к новому фактору производства… это совокупность людей, обладающих разнообразными техническими знаниями, опытом и способностями, в которых нуждается современная промышленная технология и планирование»[39].
Управленческие трансформации в полном соответствии с предсказанием Гэлбрейта происходят и в политике: «Опыт прошлого дает основания предполагать, что источник власти в промышленном предприятии переместится еще раз – на этот раз от капитала к организованным знаниям. И можно предполагать, что это найдет отражение в перераспределении власти в обществе»[40].
Сложно назвать президента США Барака Обаму, премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона или канцлера ФРГ Ангелу Меркель ставленниками собственников промышленного или финансового капитала. Скорее, они выражают интересы тех самых технократов, обладателей компетенций, «предшественники» которых без особого напряжения в свое время брали власть в экономике.
Один из наиболее ярких подтверждающих эпизодов – закрытый ужин президента Обамы с представителями американской IT-элиты: главой Apple Стивом Джобсом, основателем и руководителем Facebook Марком Цукербергом, главой Twitter Диком Костоло, гендиректором Google Эриком Шмидтом, основателем и гендиректором Oracle Ларри Эллисоном и другими (всего 12 человек), состоявшийся 17 февраля 2011 г. в Сан-Франциско. Обратите внимание: мероприятие проходило не в официальном Белом доме, а в частной резиденции на другом от Вашингтона конце США.
Даже в финансовой сфере, казалось бы, сильной своими традициями, власть ныне находится в руках не акционеров, а наиболее креативной части менеджмента. Что, помимо прочих причин, стало одним из ключевых факторов мирового финансово-экономического кризиса, переживаемого нами в настоящий момент.
Впрочем, гэлбрейтовский термин «организованные знания» современным экономическим практикам не вполне подходит по нескольким обстоятельствам.
Во-первых, было бы неверным говорить исключительно о знаниях, игнорируя такие составляющие компетенций, как умения и навыки. Фундаментальная наука, как известно, в первую очередь основывается на знаниях, однако вряд ли ученые-теоретики нашли бы себе применение «по специальности» в современной корпорации.
Во-вторых, говоря об организованных знаниях, Гэлбрейт подразумевал коллективный характер принятия корпоративных решений, и в этом смысле с классиком нужно согласиться. Однако, когда мы имеем в виду экономику в целом, то вкладываем в термин «организация» несколько иное смысловое содержание, полагая, что организация в данном случае – это система согласованного взаимодействия рассредоточенных носителей знаний в масштабах всего национального хозяйства.
В-третьих, если уж говорить об обладателях знаний, умений и навыков как о социальном явлении, то уместнее было бы называть этот феномен не организованными, а рассеянными компетенциями. Этот важный теоретический поворот не позволил проскочить Фридрих Хайек: «Разнообразные пути передачи знания людям, строящим на его основании свои планы, есть центральная проблема для всякой теории, объясняющей экономический процесс. Вопрос о наилучшем способе использования знания, изначально рассеянного среди множества людей, или, что то же самое, о построении эффективной экономической системы, является по меньшей мере одним из главных и для экономической политики»[41].
Если систематизация (и обмен) рассеянной информацией, по Хайеку, и есть рынок, то систематизация рассеянных компетенций есть тот самый «один из главных вопросов» для экономической политики. Уточню: рассеянные компетенции охватывают весь спектр современного экономического контента, воплощающегося, как было сказано в начале, в продуктовых, социальных и управленческих решениях.
Та система государственного управления экономикой, что ближе других продвинется к пределу совершенной организации рассеянных компетенций, будет задавать тон во всем мировом хозяйстве. Однако предложенный тезис будет верным при одном непременном условии: институциональная среда вне зависимости от степени ее развития должна быть статичной либо в крайнем случае эволюционно перестраивающейся.
Если же, к примеру, правовая конструкция хрупкая, а тем более постоянно ломается, значение формализованных правил минимизируется, что вносит в общественную жизнь элементы хаоса. Как писал об этом Нобелевский лауреат по экономике (1986) Джеймс Бьюкенен, «правила обеспечивают для каждого участника предсказуемость поведения других. Эта предсказуемость принимает форму информации или информационных рамок относительно возможных поступков взаимодействующих лиц. Для того, чтобы выполнять свои функции, правила должны быть стабильными. Если правила подвержены постоянным изменениям, передаваемая ими информация теряет всякое значение»[42].
Каста посвященных
Радикальный передел политических оснований и прав собственности на факторы производства, вихрем пронесшийся по многим государствам в 90-е, привел к тому, что в отдельных странах старый институциональный (в первую очередь – правовой) уклад был разрушен, а новый по разным причинам так и не построен[43].
В результате, оседлав правовой вакуум и поставив непреодолимый заслон на пути независимой правоприменительной практики, к власти пришли не юристы, экономисты или иные носители организованных знаний (рассеянных компетенций), а прежде малоизученная политико-экономическая страта – касты посвященных. Пользуясь правовыми лакунами и не спеша их «запаклить», новоявленные политические и экономические персонажи принялись устанавливать собственные квазиправовые традиции, обязательные для исполнения всеми «посвященными» во властные группировки.
