Делия Гусман - Тайнопись искусства (Сборник статей)
«Это, может быть, самая лучшая вещь, какую я мог сделать, и я смею думать, что она хороша», — писал скульптор, завершив работу, которую начал еще во Франции (аллегорическая скульптура зимы делалась по заказу мадам Помпадур для Ботанического сада Малого Трианона в Версале). Был 1771 год, Фальконе жил и творил уже в России, куда уехал по приглашению Екатерины II.
«Зиму» установили в царскосельском Гроте, и тот, словно ожидая именно этого мгновения, превратился в ее музей. В 1796 году, после смерти Екатерины, полюбившуюся ему «зимнюю деву» Павел I увез в Гатчину, где она украсила Белый зал. Незадолго до Великой Отечественной войны «Зиму» передали в Эрмитаж. Там, среди тысяч других шедевров, ее, быть может, непросто заметить… Но сейчас ее время, и она столько может нам рассказать о зиме.
На паруснике
(Светлана Обухова)
21 января 1818 года немецкий художник-романтик Каспар Давид Фридрих удивил всех. Уже немолодой и одинокий, чувствовавший себя самим собой только наедине с природой, обычно замкнутый, даже резкий и только в обществе самых близких друзей становившийся заразительно веселым и сердечным, он неожиданно женился на Каролине Боммер.
«Как много изменилось в моей жизни, когда я перешел от „Я“ к „Мы“! — восклицал Фридрих в одном из писем. — Мой старый, простой дом стал совершенно неузнаваемым, чистым и уютным, и я не могу нарадоваться этому». Изменился не только дом. Всегда веселая Каролина, которую никто никогда не видел в плохом настроении, удивительно умела успокоить вспыльчивого и импульсивного художника.
Счастье в любви принесло счастье и в творчестве: 1818 год стал одним из самых плодотворных в жизни Фридриха. Он создал 28 новых картин, среди них хранящаяся в Эрмитаже работа «На паруснике».
Легкий корабль плывет по морю. На его носу устроились мужчина и женщина, они держатся за руки, и взгляды их устремлены к горизонту, где уже показались шпили и дома города… Эта картина была написана сразу после свадебного путешествия супругов Фридрих на остров Рюген в Балтийском море, который так любил художник. И потому ее рассматривают как редчайший в его творчестве случай отражения конкретного события, а в фигурах видят романтизированные портреты Фридриха и Каролины.
К. Д. Фридрих. На паруснике
Отчасти это так, но только отчасти. Ведь Фридрих никогда не «мучил» (его собственные слова) зрителя точным копированием природы: тот, кто на это осмеливается, «берет на себя роль Творца, а на самом деле является лишь глупцом». Он всегда рисовал то, что открывалось его внутреннему взору, стремился передать глубокие и сильные чувства, которые рождались в его сердце, ощущавшем во всем присутствие Бога. «Постарайся закрыть свое телесное зрение, — писал он одному из учеников, — чтобы прежде всего увидеть будущую картину духовным взором, а затем освети ее внутренним светом, который поможет тебе видеть в темноте и отделить суть предмета от его внешних проявлений», — и сам свято придерживался этого правила.
Фридрих любил горные вершины и ели, снежные вихри и бури, но особенно — море и корабли… И все эти образы, увиденные духовным взором художника, ожившие на холсте благодаря его натуралистической манере и говорящие о взаимоотношениях души и Бога, не постичь до конца одними лишь физическими глазами.
Композиция картины «На паруснике» неожиданна для начала XIX века: нижний край холста разрезает палубу, и мы словно оказываемся на паруснике и даже ощущаем его движение — благодаря легкому крену мачты.
Почти всех своих персонажей Фридрих рисует со спины — и предлагает зрителю занять их место. Созерцатели на его картинах — это всегда наши двойники, это всегда мы сами. Но тыльная постановка фигур знакова не только поэтому: будь персонаж повернут к нам, мы бы взялись рассматривать его — красив, не красив, во что одет, чем занят… Но не внешнее в человеке интересует Фридриха, а его духовные возможности, его устремленность к тому, что больше него самого. Женщина и мужчина не смотрят друг на друга, — соединенные любовью (помните Экзюпери?), они смотрят в одном направлении. Очертания города только-только обозначились в рассветном тумане. Он тоже неслучаен: «Местность, окутанная туманом, — написал однажды Фридрих, — кажется шире, возвышеннее, она обостряет фантазию, мы с нетерпением чего-то ждем…» Мыслями, надеждами и мечтами влюбленные уже в том городе — в той жизни, которая их ожидает и которая только начинается. А вместе с ними и мы устремляем свой взгляд к прекрасному городу на горизонте и с нетерпением ждем начала нового этапа в своей судьбе…
Встреча с Гебой
(Татьяна Федотова)
Если вы будете в Санкт-Петербурге и соберетесь в Эрмитаж, попробуйте после экскурсии просто побродить по залам этого огромного хранилища мировых шедевров. Интересно, где вы окажетесь через некоторое время, какое место вас притянет?.. Оглянитесь вокруг — скорее всего, именно в этом зале находится то произведение искусства, которое запомнилось вам среди тысяч других.
Вот уже несколько раз, попадая в Эрмитаж, я прохожу один и тот же путь: египетский зал, зал античности, поднимаюсь на второй этаж и останавливаюсь у скульптур Антонио Кановы. «Амур и Психея», «Три Грации», «Орфей», «Геба»… Кажется, дух античности продолжает жить в работах этого мастера, творившего в XVIII веке. Он словно учился у лучших греческих скульпторов! И, как настоящий ученик, не просто копировал античные произведения, а находил в них идеал красоты, гармонии, утонченности и переносил его в свои творения. Канова говорил, что он «изобретает античное», всегда следуя этому идеалу.
Уже с пяти лет, оставшись без отца, Антонио целыми днями проводил в мастерской своего деда, резчика по камню. Еще тогда в мальчике заметили талант местные скульпторы, а с 11 лет Антонио переехал в Венецию и поступил в услужение к местному сенатору Фалиеро, который дал ему возможность учиться ваянию.
А. Канова. Геба
Каждое произведение Кановы — целый мифологический сюжет, целая жизнь. Смотришь на его скульптуры, и трудно поверить, что утонченные, отполированные, воздушные фигуры античных героев были когда-то куском мрамора. «Такая лепка не растворяет поверхность, а как бы создает пластическую форму изнутри, как если бы изнутри, а не извне шел свет», — пишет о работах Кановы Дж. Арган.
…И время перестает существовать каждый раз, когда я оказываюсь рядом с юной девушкой, легко скользящей по облакам, с золотым сосудом в руке. Это скульптура Гебы. В памяти всплывают образы древнегреческих мифов: Геба, вечная юность, дочь Зевса и Геры, Олимп… Спокойное, с чуть заметной улыбкой лицо… Почему именно к Гебе я прихожу снова и снова и не могу уйти, не попрощавшись с ней? Какую тайну знал мастер о юной богине?..
Мифы рассказывают, что от брака Геры и Зевса родились три божества: Арес, бог войны и яростного начала, Гефест, бог-кузнец, созидатель, и Геба, богиня вечной юности. Позже Геба стала женой Геракла, который, пройдя множество испытаний, получил в награду вечную жизнь на Олимпе.
Скульптор изобразил Гебу несущей нектар, который помогает богам оставаться вечно молодыми. А у людей, живущих далеко от Олимпа, есть ли что-то, что помогает сохранить юность?.. С этим вопросом я стала медленно ходить по Эрмитажу, вглядываясь теперь уже не в окружавшие меня шедевры, а в лица людей. Мимо спешили за экскурсоводом туристы, проходили молодые пары, крепко держась за руки, бабушки рассказывали внукам об искусстве. Люди, попадая в этот мир красоты и гармонии, в окружении скульптур греческих божеств невольно выпрямлялись, переставали торопиться и — улыбались.
В этот раз я ушла из Эрмитажа, не попрощавшись с любимой скульптурой. Но теперь это было не нужно, потому что Геба была в глазах каждого…
Граждане города Кале
(Светлана Обухова)
Осень 1347 года. Уже десять лет идет война между Францией и Англией, которую потом назовут Столетней. Британцы уже захватили большую часть французских земель, а теперь взяли в осаду портовый город Кале…
Долгие месяцы длилась осада. Люди отважно защищали свой город, но силы иссякали, таяли запасы еды. И страшнее голода терзала мука безнадежности, всем было ясно: еще немного, и город, оставшийся без помощи, падет.
Пусть за стены Кале выйдут и станут перед победителем шестеро наиболее именитых граждан города — в одних только сорочках, босые, с непокрытыми головами, с веревками на шее и с ключами от города в руках, пусть примут смерть, и тогда, обещал король англичан Эдуард III, всем остальным будет дарована жизнь.
Собравшиеся на торговой площади люди обреченно слушали слова бургомистра: разве кто-то из знатных согласится умереть за них? Над всегда шумной площадью повисла тишина…
