Александр Архангельский - Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды
Кто в этом мог быть заинтересован? (От фактов, описав круг, окончательно возвращаемся в сферу зыбких комментариев.) Во-первых, те внутри страны, кто хочет сохранения статус-кво любой ценой. И не желает допустить рискованных перемен. Во-вторых, те за ее пределами, кто понимает: если режим потеряет главное свое преимущество, незыблемую личную легитимность первого лица, он начнет постепенно трещать по швам. Вот вам две прорези в сочинском фотоплакате на тему преемственность власти; сами решайте, кто готов вставить в эти прорези свои приятные физиономии. И нужно понимать, что эти люди, эти силы умеют договариваться между собой, даже если друг друга люто ненавидят и готовы до и после договора вести войну на взаимное уничтожение. Так что неуместна ирония газеты «Индепендент» насчет того, что «если поверить заявлениям Чайки, значит, сотрудники российских спецслужб находятся в подчинении у Березовского»; в подчинении не в подчинении, а если нужно будет перемигнуться – перемигнутся.
Возвращаемся к фактам. Как бы ни был впоследствии использован сюжет с делом Политковской, как бы ни меняли местами фигурантов и заказчиков, как бы ни сопровождали следственные действия дымовой завесой, произошло нечто важное. То, что не произошло (пока) с делом Кавтуна и Лугового. А именно: с очевидной санкции верховной власти прокуратура должна была наглядно предъявить состав убийственной бригады, из которого сам собой проистекает вывод о серьезности борьбы, идущей внутри России. Даже если эта борьба отчасти направляется извне. Кажется, эта, говоря милицейско-уголовным языком, «предъява» и была главной целью встречи Чайки с президентом. Во время которой ритуально присутствовал Патрушев, обозначая собою покорную готовность спецслужб избавляться от «оборотней».
Городу и миру лишний раз напомнили, кто в доме хозяин и кто будет принимать последние решения. Не ФСБ. Не Березовский. Не Кадыров (который, вообще говоря, в Москве не может действовать по своему усмотрению, без прямого приказа; если его люди попробуют хозяйничать за пределами жестко обозначенной территории, ему не поздоровится, и он это отлично понимает.) А сами знаете кто.
Посмотрим, согласятся ли с этим «город и мир». В прошлом году убийствам Козлова, Политковской и Литвиненко предшествовала череда отставок в самой сердцевине силовых структур. Как-то не хочется додумывать эту мысль до конца.
Пришли за книжками
На неделе между 3 и 9 сентября. – Открытие Московской книжной ярмарки. – Смерть Лучано Паваротти.
Чуть позже я скажу про московскую книжную ярмарку; обязательно. Но сначала все же о другом. Потому что главное культурное событие сегодняшнего дня – вовсе не книжное; хотя, как ни странно, к судьбе книги в современном мире имеющее самое прямое отношение. Умер Лучано Паваротти. Завершилась целая эпоха музыкального искусства, символом которой он стал. Это была эпоха превращения, даже – прошу прощения за дурное технократическое слово – конвертации высокого искусства в массовый продукт, индустриализация культурного бутика.
Никто и никогда не сомневался в том, что Паваротти – по-настоящему великий певец, никто и никогда не испытывал иллюзий насчет того, что он – олицетворение классики, ставшей попсой. И это был не только индивидуальный выбор Паваротти, это был соблазн большой истории, на который можно было не поддаться – и уйти в глухую медийную тень, в прекрасное гетто для продвинутого меньшинства, где все свои, где творческий покой, где дух царит над материей. Но где нет соприкосновения с мощным потоком жизни, уносящимся вдаль. А можно было поддаться этому соблазну. Получить в свое распоряжение стадионы. Любовь широких народных масс и узких слоев шоуменов с их миллиардными оборотами. Возможность петь до старости, экономя голос и не вдаваясь в глубинные подробности музыкальных смыслов. Порождать десятки собственных клонов, которым в мире нетронутого высокого искусства было бы заведомо отказано в уважении; оказываться в одном ряду с талантливыми недоучками вроде Баскова. Но – сохранять у человечества иллюзию важности серьезного искусства. Напоминать о том, что есть нечто, выходящее за рамки гуттаперчевой Бритни Спирс и целлулоидной Памелы Андерсон. Хотя и быть с ними как бы в одном ряду.
Эта эпоха была порождена тотальным торжеством телевизора над человеческой историей. Став всеобщим средством сообщения, поглотив все информационные потоки, растворив в себе ход мировой политики и устройство частной человеческой жизни, телевидение претендовало на роль светского демиурга. Творца основ. Законодателя устоев. Оно мощно отодвинуло на обочину все, с чем не умело работать, и предложило считаться только с тем, что ему выгодно и удобно. Выгодно и удобно ему, чтобы его одномоментно смотрели миллионы, а во время чемпионатов мира по футболу – миллиарды. На поверхности оказались – даже если не брать политику – все буффонные, бурные проявления культуры. Не кино как таковое, а кинофестиваль, где бродят праздные толпы и мелькают кумиры. Не театр как таковой, а театральный марафон, который можно показывать не спектаклями, а уличными шествиями. Все малые сообщества людей культуры были подвергнуты молчаливому остракизму и приговорены к званию маргиналов; все крупные объединения охвачены и окучены.
Поколение Паваротти (а ему в этом году – семьдесят один) как раз и оказалось на переломе исторических путей культуры. Перед очень нехорошим выбором: налево пойдешь – тебя потеряет публика, направо пойдешь – потеряешь себя сам. Он в молодости шел по одной дороге; как следует стерев голос, пошел по другой. Таков был его компромисс с этой непонятной жизнью, такова была сделка с цивилизацией; не знаю, осознанная или нет, во всяком случае – совершенная и оформленная по всем правилам медийной вселенной.
Но вот в последние годы что-то начало незаметно, исподволь меняться. Стремление к стадионам, какое было у постаревшей тройки теноров, сохранилось; куда же ему деться, если деньги платят. Но такого буйного восторга при мысли о полуфутбольной славе крупные певцы нового поколения, кажется, уже не испытывают. Да и деньги за качественное, утонченное, глубокое, без дураков – и не для дураков – исполнение стали платить сопоставимые. Смотрим вокруг, убеждаемся, что и телевидение готовится к тяжелым для себя переменам; передача сигнала благодаря цифре и Интернету становится настолько дешевым и общедоступным делом, что в ближайшее время число телеканалов возрастет кратно, а значит, каждый из них будет бороться не за всех зрителей сразу, а только за своих, единых и неделимых. Пускай и не столь многочисленных.
Если раньше задача любого телевизионного деятеля состояла в том, чтобы захватить как можно большее число людей одномоментно, а значит, стереть вкусовые, образовательные, иные прочие различия, то теперь назревает задача противоположного свойства: охватить целиком, полностью, без остатка ту или иную конкретную аудиторию. Например, православных. Или, напротив, вольнолюбивых геев с добропорядочными лесбиянками. Или экономически грамотное меньшинство населения. Или же любителей истории. Или – путешествий. Или – науки. Или музеев. Отдельно художественных, отдельно усадебных, отдельно краеведческих. Или – конкретного вида спорта. Массовые, всеохватные телеканалы никуда не денутся. Они будут по-прежнему напоминать салат оливье: много разных ингредиентов, соединенных рекламным майонезом. Но у них не останется иного выбора, как идти по пути все большего опопсовения, площадной культуры массовых зрелищ. Без Паваротти. И даже, боюсь, без Николая Баскова, самоварно-золотого голоса России. Скорее с Кристиной Агилерой. Потому что Бритни Спирс чересчур сложна. А дробные аудитории с их разнородными запросами будут обслуживать малые каналы. Для любителей чтения. Для русских математиков, преподающих в американских университетах. Для поклонников зауми.
Маятник пошел в обратную сторону. У этого процесса есть колоссальные издержки; раскалывается единый информационный мир, исчезает эффект общего присутствия в глобальном медийном пространстве. Но есть и преимущества. Например, необязательно идти на стадион, чтобы тебя услышали. Если ты не футболист, а певец. Не хоккеист, а писатель. Малым культурным сообществам будет возвращено право на полноценное телевизионное обслуживание; занятия таким скромным делом, например, как писательство, снова станут чем-то значимым и общественно важным. А встреча с литератором будет не собранием маргиналов, а серьезным событием. Потому что аудитория в 100, 300, еще лучше в 350 человек перестанет казаться малозначащим фактом. Сколько там влезало людей в аудиторию великого Политехнического?..
Вот мы и добрались до Московской книжной ярмарки. Там недаром такое столпотворение. Там недаром – молодые красивые лица. Туда не случайно приходят успешные люди. Точка притяжения общественной энергии уже начала смещаться. Мы это пока не осознали. Но уже ощутили. Так что приятно вам почитать.
