Мэтт Ридли - Эволюция всего
Отчасти риторика «Нового курса» Франклина Рузвельта отразилась в том, что произошло в Германии и в Италии, и существует немало доказательств, что сторонникам «Нового курса» очень хотелось воспроизвести кажущийся успех тоталитарных режимов в улучшении экономической и социальной жизни, хотя они не планировали применения насилия. Повсюду был план, план, план. Йозеф Шумпетер считал, что Рузвельт хотел стать диктатором.
Джона Голдберг в книге «Либеральный фашизм» писал, что в 1930-х гг. фашизм многими воспринимался как прогрессивное движение и поддерживался многими левыми: «Правильно понятый фашизм совсем не правого толка. Это всегда было и есть левое политическое течение. Этот факт – неудобная правда – затемняется сегодня такой же ошибочной идеей, что фашизм и коммунизм противоположны друг другу. На самом деле они тесно связаны между собой; это исторически близкие движения, боровшиеся за одних и тех же избирателей». Отец Чарльз Кулин, «радиосвященник» 1930-х гг., который очень точно имитировал цели и методы Гитлера в американской политике, был левым: он критиковал банкиров, требовал национализации промышленности и защиты прав трудящихся. «Правым» можно считать только его антисемитизм. Выражение «либеральный фашизм», по-видимому, было впервые использовано Г. Уэллсом во время лекции в Оксфорде в 1932 г. Ранее, в 1927 г. Уэллс размышлял: «В этих фашистах есть что-то хорошее. Они смелы и исполнены благих намерений».
Если взглянуть назад с современной точки зрения или с точки зрения либералов эпохи Кобдена, Милля или Смита, между разными «измами» XX в. нет такой уж огромной разницы. Коммунизм, фашизм, национализм, корпоративизм, протекционизм, тейлоризм, дирижизм – всё это системы централизованного планирования. Стоит ли удивляться, что Муссолини когда-то был коммунистом, Гитлер – социалистом, а Освальд Мосли[58] стал членом парламента от лейбористской партии вскоре после того, как был избран от консерваторов, и до того, как стал фашистом? Фашизм и коммунизм – это государственные религии. Это формы разумного замысла. Они строятся вокруг политического вождя точно так же, как религия строится вокруг божества, признавая хотя бы отчасти его всемогущество, всеведение и непогрешимость. Исходные положения коммунистов заключаются в том, что их вождь – не отдельная личность, а воплощение всей партии, а бог – давно почивший длиннобородый парень. Однако все это длится недолго. Вскоре вместо имени Маркса встает имя Вождя: Сталина, Мао, Кастро, Кима. Верно, что фашисты не производили коллективизацию сельского хозяйства и позволяли частным компаниям получать прибыль, но лишь в определенных государством областях и в определенных государством целях. «Все внутри государства, ничего вне государства», – говорил Муссолини. Как указывает Голдберг, Гитлер ненавидел коммунистов не из-за их экономического учения или их желания уничтожить буржуазию – эти идеи ему нравились. В «Майн кампф» он защищал профсоюзы и критиковал жадность и «недальновидность и узколобость» бизнесменов столь же горячо, как любой современный антикапиталист. Нет, он ненавидел коммунизм, потому что видел в нем чужеродный, еврейский заговор, как ясно дал понять в своей книге.
Возрождение либертарианстваКомандно-управленческий способ руководства достиг кульминационной точки во время Второй мировой войны. Власть в большинстве стран осуществлялась жестким авторитарным методом в рамках фашистского, коммунистического или колониального режима, но даже в тех немногих странах, где сохранилась демократия, центральное планирование эффективно применялось в качестве меры военного времени. В Великобритании и в какой-то степени в Америке почти все аспекты жизни определялись государством. Индивидуализм старого образца, или либерализм, практически исчез. Но так ли это? Если заглянуть глубже, под централизованный уклад военного времени, можно обнаружить, что кое-кто ратовал за отмену плановой экономики после окончания войны. Например, писатели Герберт Агар и Колм Броган. В книге «Кто такой “народ”?», вышедшей в 1943 г., Броган писал: «Избежав оккупации, британский народ избежал самых страшных испытаний, но Канал не полностью перекрыл путь идеям. Все сильнее утверждается мнение, что насаждаемая немцами теория нового экономического порядка победит, поскольку должна победить».
Сильнее других звучали голоса тех, кто бежал от власти Гитлера и Сталина и убеждал своих западных хозяев, что фашистский и коммунистический тоталитаризм – не противоположные полюса спектра, а непосредственные соседи. Среди этих людей Ханна Арендт, Исайя Берлин, Майкл Поланьи и Карл Поппер[59]. Сильнее многих звучал голос Фридриха Хайека, предупреждавшего в книге «Дорога к рабству» (1944 г.), что фашизм и социализм не являются противоположностями, а имеют «фундаментальное сходство методов и идей», что экономическое планирование и государственный контроль находятся на вершине антилиберального подхода, ведущего к тирании, подавлению и рабству, и что истинная дорога к свободе проходит через индивидуализм и свободный рынок.
Игнорируя предупреждения Хайека, через несколько месяцев после победы Великобритания взяла курс на национализацию промышленности, здравоохранения и образования. Немногие политики готовы были сопротивляться. Вернувшееся в 1951 г. консервативное правительство Уинстона Черчилля продолжало бы выдавать гражданам удостоверения личности, если бы этому не воспротивился радикальный либертарианец сэр Эрнест Бенн, горячий сторонник идей Герберта Спенсера и Ричарда Кобдена.
Германии повезло больше. В июле 1948 г. директор Западногерманского экономического управления Людвиг Эрхард по личной инициативе отменил карточную систему и контроль цен, поверив в возможности рынка. Глава администрации американской зоны оккупации генерал Люциус Клей позвонил ему и заявил: «Мои советники сообщили мне, что вы совершили чудовищную ошибку. Что вы на это скажете?» Эрхард ответил: «Господин генерал, не обращайте на них внимания! Мои советники говорят мне то же самое». В этот день родилось немецкое экономическое чудо. В Великобритании распределение продовольствия по карточкам продолжалось еще шесть лет.
Власть как БогОднако креационистский взгляд на природу власти никак не увядает. До сегодняшнего дня, несмотря на возрождение либеральных ценностей после Второй мировой войны и особенно холодной войны, значительная часть интеллигенции по-прежнему автоматически рассуждает в рамках планирования, а не эволюции. Политиков воспринимают как пену, но сам механизм правительственной власти считают практически непогрешимым. В США правительственные расходы выросли с 7,5 % ВВП в 1913 г. до 27 % в 1960 г., 30 % в 2000 г. и 41 % в 2011 г. Контрреволюция Рональда Рейгана была лишь паузой в усилении власти, которая не только перераспределяла средства от наиболее состоятельных к наименее состоятельным, но и от среднего класса обратно к среднему классу. Многие считают, что государственное влияние сегодня достигло максимального объема и уже не может расти дальше.
Однако следующая ступень – эволюция власти на международном уровне. Важнейшим признаком нашего времени является разрастание международного бюрократического аппарата, облеченного властью определять многие аспекты жизни людей. Даже Европейский Союз постепенно теряет власть, поскольку он просто перенаправляет входящим в его состав государствам полученные сверху инструкции. Например, продовольственные стандарты определяются Комиссией ООН по вопросам продовольствия (Codex Alimentarius). Правила банковской деятельности устанавливаются комитетом, находящимся в Базеле (Швейцария). Финансовые законы определяются Советом по финансовой стабильности, располагающимся в Париже. Готов поспорить, вы никогда не слышали о Всемирном форуме по согласованию правил в области транспортных средств при ООН!
В будущем Левиафан будет контролировать даже погоду. В 2012 г. в одном из интервью глава Климатического бюро ООН Кристиана Фигейрес заявила, что она и ее коллеги ожидают от правительств, частного сектора и гражданского общества самого значительного превращения, какое когда-либо предпринималось: «Промышленная революция тоже была превращением, но это не было направленным превращением из единого центра. Теперь мы говорим о централизованном превращении».
Однако могут появиться какие-то другие эволюционные силы. Те функции, на которых специализировалось государство (здравоохранение, образование, закон), в наименьшей степени были подвержены автоматизации и цифровым преобразованиям последнего времени. Это может измениться. В 2011 г. правительство Великобритании пригласило на работу предпринимателя Майка Брэкена и попросило его реформировать систему управления крупными контрактами в области информационных технологий. При поддержке министра Фрэнсиса Мода он создал систему, должную заменить, как он выразился, «водопадные» проекты, которые заранее определяют задачи, не выполняются вовремя и обходятся дороже, чем запланировано. Новая система работает вполне в дарвиновском стиле: исходный размер проектов будет меньше, они станут быстрее закрываться в случае неудачи, раньше получать отклик пользователей и постоянно эволюционировать.
