Василий Кокорев - Экономические провалы
На Тверской станции повторилось то же самое, что и в Клину: тот же чай, и те же сайки.
Продающиеся здесь торжковские вещицы принимали к себе И.Г. Попандопуло; он купил башмаки и поясок, чтобы послать в Николаев к своим родным. Трогательно было слышать детское излияние души в речах возмужалого моряка, когда он рассказывал, с каким удовольствием будут рассматривать его посылку в Николаеве.
Отчего же это такой грустный вид у молодца, продающего торжковское шитье золотом по сафьяну и бархату? Верно, он худо торгует; спросим:
— Отчего вы не веселы, разве не здоровы, а торговля должна бы радовать; сбыт, верно, большой в Петербург торжковских товаров с золотым шитьем?
— Нет-с, совсем не берут. Там Залеманы и еще разные их свойственники, не припомню прозвищ, всем завладели по этой части.
— Странно, а кажется, можно бы в Торжке иметь все за половину цены, и эта половина цены дала бы городу до полумиллиона в год. Что же вы не откроете магазинов в Петербурге и Москве под вывесками: продажа шитья золотом по бархату от города Торжка.
Стали бы много покупать: мало ли в столицах нужно воротников, обшлагов и шитых клапанов!
— Думали мы это сделать, да смелости не хватает: некому нас там в ход пустить.
Когда мы выехали из Твери, было уже 8 часов и было темно. Зажгли огни. Иные повели речь, другие дремали. Помню, что после Твери мы собрались так: Н.А. Бирилев, И.Г. Попандопуло, В.П. Соковнин, А.Д. Скарятин, Н.И. Ильин, В.Ф. Тимм и я. Надобно сказать, что после каждой станции мы все размещались не по прежнему порядку, а как случится, и это "как случится" всегда изменяло состав наших кучек и сообщало новую жизнь беседе.
На общее желание узнать все подробности о семействе Бирилева Н.А. Бирилев рассказал, что у его матушки четыре сына (он третий) и 11 дочерей. У меня невольно сорвался с языка вопрос: "А какое состояние?"
"Усадьба с землею в Тверской губернии, при которой живут 100 человек крестьян". Опять невольно высказалась задушевная мысль: великий герой - ваша матушка, умевшая вырастить и воспитать такую семью и с такими крошечными средствами! Тут надобно было вечно быть на вылазках против страшных врагов - нужды и лишений во всем.
При краткой остановке поезда вдруг заслышался заунывный звук валдайского колокольчика. Что это значит? Станция Осташево, из которой возят почту в Торжок; зимой порядочная дорога, а летом проезду нет: 25 верст едут в дождь часов по семи.
Какой славный звук валдайских колокольчиков! Отчего же их нет на столах и везде, где нужен звонок? Да форма их нехороша. Дело не в форме, а в звуке: стоило бы только дать в Валдай модели, и тогда, поверьте, половина денег, которые идут за колокольчики в магазины на Кузнецкой и Невской, перешла бы в Валдай, так что его бы можно было вычеркнуть из всех благотворительных списков, если он занесен в них по случаю недавно бывших двух сильных пожаров. Ну да если так рассуждать, то, пожалуй, и до того договоримся, что наши простые деревенские горшечники могут делать такие же глиняные вазы, которые мы покупаем у иностранцев для украшения садов и платим за одну штуку то самое, что крестьянин берет за пять возов своих горшков.
— А вот что всего поразительнее это несообразность в ценах
в отношении к нашей производительной единице.
— Какая же это производительная единица?
— Хлеб, разумеется, хлеб. Заметьте несообразность: в Тамбове, Курске и других местах бывает в самый дешевый год 50 коп. четверть ржи, а в Петербурге 10 руб. цена арбузу.
Значит, в одном арбузе изволит скушать иной член благотворительных заведений, без угрызения совести, 20 четвертей ржи, которою прокормились бы 15 нищих круглый год.
Вот и еще несообразность: цена за ведро посредственного вина 4,5 руб., значит надобно продать 9 четвертей ржи в тех местах, где она по 50 коп., чтобы купить одно ведро вина! А чтобы привезти девять четвертей ржи на базар, земледелец должен закладывать по нашим неустроенным дорогам пять телег, брать двух работников. Спрашивается: во сколько же обойдется ему одно ведро вина?
А если так сравнивать, то это ужась, во сколько кулей ржи обойдется ложа в Итальянской опере! Теперь, когда буду сидеть в пятирублевом кресле, то непременно вспомню, что сижу на десяти кулях ржи по тамбовской цене. - Но такое воспоминание может омрачить музыкальное наслаждение: в звуках голоса, например Марио, вдруг будет чудиться стон витебского нищего, как бы выплакивающего назад всю эту рожь, которая заплачена за кресло.
Отчего же это такая несоразмерность в ценах между предметами потового труда и роскоши? Не надо ли искать причину этого в чем-либо другом? Не кроется ли она в денежной системе? Мне кажется, наша денежная единица рубль серебром очень велика. Натурально не может быть единицей то, что для половины народонаселения составляет целый капитал! Сколько найдется деревень и целых улиц в маленьких городках, где нет ни в одном доме рубля серебром!
— Какое же отношение может иметь эта единица к жизни народа?
— А вот какое: денежная единица есть просто мера денег - все равно как мера протяжений и веса. Ну если б уничтожить аршин и заменить его саженью или фунт пудом? Понятно, какое бы произошло угнетение для всех малосильных; то же самое и крупная единица. Кроме этого, она страшно развивает нас в графу расходов, а это развитие отвлекает все наши способности от изучения, как добывать приходы умом и наукою, и от того все пустились хапать и цапать что попало.
— Но до введения этой единицы было другое зло - лаж.
— Возражаю на это: лаж не зло, а добро, добро, добро. Как добро? Трудно вкратце объяснить все стороны этого добра, но вот главная: при лаже у нас было множество всякой монеты золотой и серебряной, и даже много иностранной.
— Да, да, помним, помним петровские, елизаветинские и екатерининские целковики, екатерининские империалы и полуимпериалы, талера и так называвшиеся любанчики. Отчего же все это исчезло?
— Оттого, что лаж уничтожился, а он-то и охранял их и всякую монету. Бывало откроется на какие-нибудь звонкие деньги от банкирских спекуляций неестественное требование, они и поднимутся в цене, как товар, а от этого возвышения исчезает и самая выгода в
приобретении их для вывоза за пределы России.
"Станция Спирово и остановка на 20 минут", - возгласил кондуктор. Все порешили, что тут не надобно ни пить, ни есть, чтобы сберечь аппетит для ужина, предварительно приготовленного в Бологом. Чтобы не пропадало даром время, я взял из вагона кучу моих застольных речей и стал украшать их надписыванием имен господ офицеров и раздавать эти речи на память о поезде в Москву.
После того поехали дальше. Взошла луна и осветила бесконечные пустыни, облегающие железную дорогу.
Неужели эта безлюдность и пустота не оживятся в наш век людьми и деятельностью? Этот вопрос навел, кажется, на причину, недопускающую развития жизни на железных дорогах и на самый разговор об них. Право, странно, что в пять лет нисколько не заселились места около железной дороги: по обеим сторонам дороги живет же вдалеке народ и по обеим сторонам страшная глушь. Отчего же никто не выезжает из этой глуши? Ведь, поселясь на железной дороге, можно иметь по ней все средства к сбыту произведений земли. Еще страннее то, что фабрики не строятся: казалось бы, топливо дешевле, хлеб тоже, он мог бы приходить на барках по Волге и Волхову; полицейских формальностей менее. Отчего бы на многих прекрасных местоположениях не строить дач? Да вот кому еще след жить на железной дороге, это мастеровым: печникам, малярам, столярам и т. п. Они приходят в обе столицы издалека, живут круглый год без семьи; в праздники и прогульные дни, когда нет работы, поневоле бродят в харчевни и кабаки от скуки и одиночества; а поселясь тут, они бы через несколько часов могли быть дома, в своей семье, а при доме был бы и огород, и баня, и все удобства. А если бы поселилось тысяч пятьдесят, то из них десятая доля была бы в вечном движении на рельсах, и тогда было бы по десяти поездов в день, и доходы железной дороги страшно бы возросли.
Мне кажется, ко всем землям, окружающим железную дорогу, можно применить пословицу: око видит, а зуб неймет.
Две трети земель казенных, значит лежащих впусте и никому не доступных; остальная треть принадлежит частным имениям, по большей части заложенным в казну, а при залоге налагается запрещение на продажу.
Ну, а если бы сказать, что версты две по одну сторону дороги и столько же по другую состоит под особыми правилами, т.е. дозволяется приобретать каждому, взнося сумму за частную землю в уплату долга, если он есть, а за казенную в то общество или в казну, кому принадлежит пустая земля, словом, снять бы все письменные шлагбаумы, препятствующие заселению земель?
Значит, при образовании новых железных дорог надобно иметь в виду отведение полосы земли по обоим сторонам дороги для заселения.
Да вот как: объявите только раздачу этой земли при самом назначении линии, то прежде устройства дороги станут разбирать места и селиться, а от того и рабочим железной дороги не нужно будет жить в пустырях и землянках и разводить тиф от душного и сырого помещения - везде явятся дома и харчевни.
