Николай Черкашин - Последняя гавань Белого флота. От Севастополя до Бизерты
Но ведь и у нас в Севастополе высится точно такая же! Совершеннейшая копия. И Петропавловский собор в Севастополе, что стоит над обрывом скалы, не что иное, как уменьшенное подобие Парфенона. И портик Графской пристани — это же портик храма Посейдона на Сунионе. И былое здание севастопольской Морской библиотеки — зеркальное отражение знаменитой афинской библиотеки Андриана.
И тут открылось: адмиралы Ушаков и Лазарев строили Севастополь как русские Афины! Они, немало поплававшие в Греческом архипелаге и блистательно повоевавшие в нем с османами, увидели в античной Элладе не просто руины золотого века, но образец, достойный подражания. Даже имя новой русской твердыне на юге дали греческое — Севастополис, град, достойный поклонения. А разве Афины не достойны поклонения?
Они, адмиралы русского парусного флота, наверняка знали легенду о бескрылой богине Победы — Афине. Горожане обрубили ей крылья, чтобы она никогда не покидала Акрополь и была берегиней славного полиса. Вот и в Севастополе, который возводился в противовес Стамбулу как новые славянские Афины, адмиралы надеялись навсегда поселить победу русского оружия...
С высоты Акрополя в хорошую погоду видно куда как далеко. Кажется, если хорошо вглядеться, то сквозь непроглядную морскую дымку увидишь белую колоннаду севастопольского Херсонеса — точно такую же, как и у подножия Холма Храмов; и византийский купол Владимирского собора на господствующей высоте, и золоченый крест на нем...
О, Севастополь!..
А крейсер «Аверов», современник Русского исхода, как стоял, так и стоит в Пирее, переплыв из XX века в XXI. Его тут так и зовут — крейсер «Аврора». Старинный трехтрубный крейсер 1910 года постройки застыл на вечной стоянке у входа в порт Пирей, подобно питерскому «кораблю революции». Развевается над ним огромный крестно-полосатый флаг, а бравые матросы в белоснежной униформе несут службу у трапа и на батарейной палубе точь-в-точь, как делалось до недавнего времени на «Авроре» или как это до сих пор делается на английском крейсере «Белфаст», что стоит на Темзе посреди Лондона как плавучий музей морской доблести британского флота. Во всей Европе только и остались эти три реликтовых крейсера довоенной постройки: «Аврора», «Белфаст» да «Авероф»...
Флагман греческого флота не знаменит громкими победами в морских сражениях. В годы последней войны он, чтобы не попасть в руки немцев, ушел к англичанам в Порт-Саид, а затем перебазировался в Триполи. После освобождения Греции вернулся на родину и на долгое время бросил якорь в бухте острова Порос, где находится Морская академия. Лишь в 2003 году учебный корабль обрел статус плавучего мемориала. Буксиры перетащили его на рейд Пирея и поставили у музейного пирса, где поблескивает медным тараном древнегреческая галера Крейсер «Авероф» — это самый масштабный в мире памятник... благотворительности. Дело в том, что его подарил Греции турецкоподданный грек-предприниматель Георгий Авероф. В 1912 году страна стояла на пороге новой войны с Турцией. Авероф купил в Италии только что построенный крейсер и перегнал в Пирей. Говорят, это сразу же охладило воинственный пыл турок. Во всяком случае, более крупною корабля у Греции за весь XX век не было.
Брожу по палубам клепаного гиганта и думаю: найдется ли такой «новый русский», который подарит российскому флоту хотя бы тральщик? Нашелся, однако. Подводную лодку подарил московский предприниматель Андрей Артюшин. Оплатил подъем затонувшей в Кронштадской гавани списанной субмарины С-189, нашел средства для ее ремонта и реставрации и поставил на Неве в качестве плавучего музея. Спас для истории и многих поколений моряков уникальный корабль. Низкий поклон ему за это!
* * *Летом 1974 года турецкий флот начал высадку десанта на остров Кипр, что привело Грецию в состояние войны со своим старинным недругом. Две греческие подводные лодки вышли на перехват десантного отряда. Было послано оповещение всем судам об опасности захода в оперативную зону. Тем не менее туда пошел наш тральщик «Контр-адмирал Першин», чтобы вести слежение за ходом военных действий. Мне довелось находиться на его борту в качестве военного корреспондента, и я впервые в жизни испытал премерзкое ощущение угрозы из глубины. Торпеда не разберет, чей тральщик — турецкий или советский? А много ли тральцу надо?
Акрополь без Марины — пуст... Как она возмущалась англичанами, которые столько вывезли из Греции в свои музеи. Даже одну из шести кариатид. При турках в Парфеноне был гарем — кариатиды весьма символично его украшали, радуя глаз султана... Турки же разместили там и пороховой склад. Венецианский полководец, осаждавший Акрополь, узнав про склад, приказал бить по Парфенону из всех орудий. Склад взлетел на воздух вместе с кариатидами. Потом их с израненными лицами снова вернули на свои постаменты, но балки Парфенона были навечно перебиты, а колонны разбросаны. В его руинах свиристят ныне цикады да завывают ветры в непогоду...
И все это стояло здесь, подпирая небо, за пять веков до рождения Христа!
Кто владеет Акрополем, тот владеет Афинами, кто владеет Афинами, тот владеет Элладой, кто владеет Элладой, тот чем только не владеет, поскольку в Греции все есть, кроме тертого хрена. Его привозят из России.
Стоянка мотобайкеров под Акрополем — байкерстан.
Отшлифованные до блеска, до опасной скользкости ступени и каменные тропы Акрополя вели вверх — к вершинам духа и спускались в низину города. С высоты Акрополя Афины представали гигантским плоским муравейником. Все этажи — нараспашку, балконы в тентах, окна в жалюзях и зеркальных пленках... Здесь умели защищаться от солнца, быть может, как нигде. В Москве, судя по эсэмэскам, тоже стоит лютая жара, да еще с дымом горящих торфяников. Как там мама?
Афины задыхались от июльского пекла. Машины гонят впереди себя волны зыбкого зноя. После раскаленного города настуженная кондиционером каюта родного «Одиссея» показалась уголком рая. Холодный душ и бокал холодного вина на ужин. О, отрада жизни!
Ужинал в «офицерском собрании» вместе с Латыниным и Горбачевым, помянули Марину чаркой, помянули, как живую...
* * *Из Пирея уходили под музыку Шопена (по трансляции) и под живую русскую балалайку. Вместе с нашим странствующим оркестром на балалайке играл и князь Трубецкой, ошеломив всех своей близостью к народу. А затем к нему присоединился и вице-президент Фонда Михаил Якушев, и грянул небывалый концерт:
Светит месяц, светит ясный...
Светит полная луна...
Над Грецией и в самом деле сиял месяц, сияли россыпи созвездий, нареченных в честь античных богов и героев мифов. Берега и горы были облиты огнями и огоньками от края до края...
Одолжил телефон у Латынина — у него почему-то ловит сеть, — позвонил маме. Все хорошо, но пекло в Москве невыносимое. Однако у нее за спиной военный Сталинград, умеет спасаться и от стужи и от зноя. То еще поколение...
* * *Работа нашего походного штаба на первый взгляд не заметна, но весьма ощутима. Безупречно налажены быт, информация и досуг на судне. Более того, благодаря усилиям Михаила Смирнова, земляка Ильи Муромца, четко отлажен график выступлений и научных докладов в конференц-зале. Именно они превратили круизное судно в некий плавучий исторический научно-исследовательский центр. Здесь не только слушают и конспектируют, но и тут же в пути историки собирают уникальный материал, расспрашивая потомков эмигрантов, копируя их документы, воспоминания, фотографии. Время от времени вспыхивали диспуты — живые, интерактивные, никого не оставлявшие равнодушными. Именно в таких спорах и рождаются истины.
Благодаря походному клиру наших священников на судне налажена полноценная литургическая жизнь; как положено, в срок, верующие исповедуются и причащаются, служатся обедни и вечерни.
С толком подобранные артисты — особенно из академического ансамбля русских народных инструментов «Боян» — наполняли походные вечера музыкой и песнями, что называется, в тему. Особенно душевно звучали старинные русские романсы в исполнении Ирины Крутовой.
Кстати, именно в нашем паломническом походе открылась и драматическая история знаменитого романса «Хризантемы» с греческими корнями.
Написал его Николай Харито, бывший студент мехмата, а потом юридического факультета Киевского императорского университета. Впервые романс был исполнен осенью 1910 года. Легенда о создании шедевра гласит: «Появился этот изумительный шедевр после такого случая. Капельдинер передал в ложу № 5 Киевского оперного театра, где сидел Николай Харито, открытку от незнакомки с надписью: “Какой вы интересный! Вы выделяетесь среди всей этой толпы!” Вероятно, экзальтированная барышня узнала молодого музыканта, ведь и все предыдущие его романсы имели невероятный успех.
