Гаральд Граф - Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.
Теперь главным командиром был вице‑адмирал Р.Н. Вирен, доблестнейший и храбрейший офицер, рыцарь без страха и упрека. Это был суровый человек, который всегда служил примером исполнительности и долга. Офицеры и команды его очень боялись. Молодых офицеров он держал в большой строгости и часто делал выговоры, а то и сажал под арест – за небрежную одежду, неформенный галстук, за опоздание ему стать во фронт и за всякие погрешности по службе.
Он почти ежедневно объезжал город на своих дрожках, запряженных буланой лошадкой, которую знал весь город. Завидя их, матросы и, грешным делом, некоторые офицеры предпочитали свернуть в боковую улицу, чтобы не попасть под строгий взгляд грозного адмирала. Побаивались его не только военные, но и лавочники, городовые и разные служащие. Они знали, что адмирал вникал во все мелочи жизни города и требовал от всех добросовестного исполнения своих обязанностей. Зато при нем Кронштадт по порядку и чистоте стал образцовым городом.
Адмирал был прав, подтягивая офицеров, потому что иначе некоторые очень распускались. Ярким примером такого офицера был лейтенант Экенберг[270] – небрежно одетый, рассеянный и добродушный человек. По улицам он ходил, мурлыча что‑то под нос и имея под мышкой большую коробку из‑под гильз, в которой было все необходимое для набивания папирос. Когда ему хотелось закурить, он останавливался перед ближайшим подоконником, ставил на него коробку и невозмутимо начинал набивать папиросу. Когда папироса была готова и закурена, все укладывалось обратно в коробку и путь продолжался. Не помню, где он тогда служил, но его путь лежал мимо здания женской гимназии и его шествование часто совпадало с моментом выхода гимназисток на улицу. Присутствие барышень мало стесняло Экенберга, и он не менял своей привычки – останавливался и производил набивание папиросы. Это, конечно, сильно забавляло гимназисток, да и вся его фигура была очень комичной, так что они над ним подсмеивались. Скоро и зоркие глаза классных дам заметили несуразную фигуру Экенберга. Они были уверены, что он совершает свое хождение мимо гимназии с целью смущать гимназисток. Во всяком случае, с их точки зрения, это было неприличным. Пожаловались начальнице. Та заволновалась, что какой‑то морской офицер «пристает» к гимназисткам, и пошла жаловаться адмиралу Вирену.
Экенберг был вызван к адмиралу. Когда он предстал перед ним и узнал, что его обвиняют в приставании к гимназисткам, то тут же улыбнулся, чем страшно рассердил главного командира. Но все же ему удалось убедить его, что такое обвинение ни с чем не сообразно. Адмирал, оглядывая Экенберга, легко поверил в это, так как уж слишком к его облику не подходила роль дамского ловеласа. Он был отпущен с миром, но ему рекомендовали избрать другой путь для возвращения домой.
Когда Экенберг был молодым мичманом, он отличался беспутством, и давно бы уже ему пришлось покинуть флот, если бы он не женился на достойной женщине, которая сумела его заставить прекратить пить.
Жизнь на «Александре» текла без всяких перемен. Офицеры‑преподаватели целые дни отсутствовали в классах и оставались на корабле только в дни своих дежурств. Сидеть на корабле было скучно, и скучнее всего приходилось нашему бедному старшему офицеру. Одно время он увлекся игрой в пинг‑понг, да с ним увлеклись и другие. Так в обязанность остающихся на корабле и вошло играть по вечерам с Моласом в пинг‑понг, и все достигли большого совершенства в этой игре.
Когда же это надоело и ему начинало не хватать общества, он стал устраивать в кают‑компании вечера с судовыми дамами. Конечно, приглашался командир с женой и дочерью. Его жена была очень милой дамой, но занимать ее для молодежи было совсем не весело, да и более солидные как‑то часто оказывались поближе к молодым дамам. Поэтому Молас решил принять решительные меры и перед приемом указывал, кто должен занимать семью командира. Чаще всего это приходилось на долю доктора и механика, но они и были по возрасту значительно старше всех остальных.
Помещение кают‑компании «Александра», когда‑то лучшего броненосца русского флота, долго плававшего флагманским кораблем эскадры Средиземного моря[271], было прекрасно отделано. Мы уютно проводили время на наших вечерах, было пение, музыка и иногда танцы.
В тот период Артиллерийский отряд находился в блестящем состоянии. Начальником отряда был контр‑адмирал Герасимов, исключительно выдающийся офицер и артиллерист. Заведующий обучением офицер был капитан 2‑го ранга Игнатьев, который сумел сразу повысить уровень преподавания и собрал кадр выдающихся профессоров‑артиллеристов. Правда, этому много способствовало то, что среди офицеров царило увлечение артиллерийским делом в связи с закладкой больших линейных кораблей типа «Петропавловск»[272]. Да и вообще в те времена был расцвет артиллерийского дела во всех флотах, так как в будущей морской войне представлялось, что главную роль будут играть линейные корабли. Теперь в Артиллерийские классы шли лучшие офицеры, которые не только становились выдающимися специалистами на кораблях, но способствовали развитию артиллерийского дела на флоте вообще.
В число зимних занятий учеников Артиллерийской школы также входили строевые учения, которые производились в морском манеже. Ротами командовали судовые офицеры, так что и мне пришлось несколько раз бывать на этих учениях. Одной из рот командовал мой товарищ по выпуску, лейтенант Ф.Ф. Рейнгард – очень маленького роста, на кривых ножках и со слабым голосом. Мы с ним не твердо знали строевое учение. Он был старшим, и ему приходилось командовать всем учением. Поэтому путаниц у нас выходило немало. Его команды, подаваемые слабым голосом, с трудом можно было расслышать, а к тому же он совершенно терялся при своем росте среди рослых матросов.
Вообще Рейнгард был забавный человек. Его еще в корпусе прозвали Фей Феичем, так за ним эта кличка и установилась. Корпус он окончил фельдфебелем, затем прошел Артиллерийский класс и Михайловскую артиллерийскую академию. Казалось бы, он должен был бы быть выдающимся артиллеристом, на самом же деле был совершенно никчемным. Когда он управлял стрельбой, то получался один конфуз. Не годился он и в преподаватели к офицерам и учил только комендоров. Память у него была отличная, но способностей было мало. Человеком он был милейшим.
В Морской корпус он поступил из сухопутного корпуса, когда попал в первое плавание, то ему так не понравилась жизнь на корабле, что, когда его уволили на берег в Ревеле, то он сел на поезд и уехал к родителям. Начальство, не подозревая об этом, страшно перепугалось этим исчезновением. К счастью, родители прислали телеграмму, что их сын у них. Его хотели исключить из корпуса, но как‑то дело уладилось и он остался.
Выйдя в офицеры, он сразу попал в Артур и там выдержал осаду и сражался совсем неплохо, во всяком случае, будучи мичманом получил Владимира 4 ст. с мечами[273]. Но первое время так боялся разрывов больших снарядов, что прятался в каюту и приятели насильно его вытаскивали, чтобы к ним приучить.
Когда началась война 1914 г., он был старшим офицером на канонерской лодке «Кореец» и так сильно боялся, что его корабль может быть взорван подводной лодкой, что купил себе надувной спасательный пояс и всегда его носил. Как‑то раз я зашел к нему, и мне сказали, что он в ванной. Я подошел к двери и спрашиваю его: «Что это ты в такое неурочное время сидишь в ванной?» А он оттуда кричит: «Я подсчитал, что мой пояс не может меня выдержать, и вот теперь делаю испытание». Оказалось, что подсчеты были неверными и пояс его выдержал.
Большим событием было, когда Фей Феич решил жениться. Ему очень понравилась одна барышня, и он сделал ей предложение. Но после этого его одолели сомнения, и он бегал по всем приятелям и советовался, жениться ему или нет. Мы ему говорили: «Как же так, ведь ты же сделал предложение и уже свадьба назначена, а теперь испугался?» Фей Феич отвечал: «Вы себе и представить не можете, как это трудно решиться, ведь потом придется заботиться о жене, нанимать квартиру и, чего доброго, возиться с ребенком, а я это делать не умею и боюсь этих забот». Но все же не отказался. Однако, когда шафера приехали за ним, то он был в таком смятении, что если бы они немного опоздали, то он удрал бы. Почти насильно его привезли в церковь и обвенчали. Когда же он оказался с молодой женой у себя на квартире, его взял такой страх, что он выдумал какой‑то предлог (кажется, что ему надо по какому‑то делу срочно ехать на корабль), вышел и исчез.
На следующий день жена в слезах пришла к знакомым и сообщила, что Фей Феич так и не вернулся. Но его не было и на корабле. Только дня через три он появился и рассказал, что провел эти дни в другом городе, чтобы его не нашли. Но понемногу он успокоился и привык к жене.
