Гаральд Граф - Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.
На военных кораблях священникам было мало дела. Их обязанности ограничивались церковными службами по субботам, воскресеньям и праздникам. В остальные дни они могли заниматься, чем хотели. О. Серафим хлопотал о еде и слонялся по кают‑компании. В рабочее время она пустовала, и ему не с кем было пускаться в разговоры, разве что появлялось другая скучающая персона в лице доктора, с которым он любил засесть за партию в трик‑трак или шашки.
Судовые врачи, конечно, были гораздо больше заняты, чем священники. Они принимали больных утром и вечером, следили за лазаретом и проверяли качество принимаемого мяса для команды. В рабочее время должны были находиться на корабле на случай какого‑либо несчастья. От времени до времени они также производили медицинские осмотры команды. Но все же у них оставалось много свободного времени, и часто священники являлись естественными компаньонами по их вынужденному бездействию. Недаром еще в старые времена сложилась поговорка: «Хорошо живется на корабле – коту, попу и доктору».
Да, наш батя был замечательный экземпляр, и ему более подходило быть за прилавком, чем носить монашескую рясу. Поведения он был безукоризненного и находился в полном подчинении у строгой мамаши, которая всегда находилась поблизости.
О. Серафим был честолюбив, и любимые его разговоры были о награждениях. Он вел точный расчет, когда и какие награды он может получить. По его мнению, на кораблях они доставались легко, так как командиры охотно делали представления, особенно если просил сам священник. В то время батя обдумывал план, как бы ему скорее получить золотой крест. Уж очень ему хотелось его как можно скорее надеть. По этому поводу он совещался с доктором и другими старшими членами кают‑компании. Батя где‑то узнал, что если паства подносит своему священнику золотой крест, то духовное начальство разрешает носить его и засчитывает как очередную награду. Поэтому у него созрел план, что если бы офицеры корабля поднесли ему золотой крест как любимому пастырю от прихожан, то таковой был бы ему засчитан как награда. При этом оговаривался, что офицеры должны поднести только адрес с подписями, а крест он уже купит сам. Ему казалась эта комбинация самым простым делом и с этической стороны вполне приемлемой.
Когда батя со всеми нами переговорил и считал, что уговорил, предстоял самый трудный шаг – переговорить со старшим офицером, и он на это решиться не мог, уж очень боялся Моласа. Поэтому уговорил это сделать старшего доктора, который хотя и нехотя, но согласился.
Вот тут‑то и вышел большой конфуз. Молас ответил, что он считает такую инсценировку подношения креста недопустимой, и просил передать батюшке, чтобы он больше не поднимал этого вопроса. О. Серафим страшно сконфузился и испугался, и все оправдывался, что это «всюду так делается».
После живой работы на «Амуре» я очень скучал на «Александре». Оказалось, что я так мало занят, что смело могу составить компанию «попу и доктору». Засесть за учебники еще не хотелось, уж слишком много времени было впереди. Ничего не поделаешь, пришлось скучать три недели, пока стояли в Ревеле, и играть с батюшкой в трик‑трак.
В Кронштадте нас сразу же поставили в резерв. Вахты были заменены дежурствами, и ученики‑комендоры начали регулярно посещать школу. Я был назначен преподавателем в минную школу и имел две смены, что было выгодным в денежном отношении. Тут я постиг все удобства службы на «Александре» и почти каждый вечер проводил дома, меня никто не беспокоил.
В ту зиму я впервые ближе познакомился с общественной жизнью в Кронштадте и всецело вошел в местное общество благодаря знакомствам жены. Общество состояло из морских офицеров, большинство которых поколениями было связано с флотом. Правда, в прежние времена кронштадтская жизнь била ключом, а теперь, когда в нем остались только учебные отряды и случайные корабли, стоящие в ремонте, было уже не то.
Еще с давних времен для штаб‑офицеров и их семей были построены флигеля, где им отводились квартиры (только постоянно служащим в порту). Они были расположены по Екатерининской улице. Это были плохие квартиры, но с удивительно причудливыми комнатами и их расположением.
Главным центром сосредоточения общества было зимнее Морское собрание с большим залом для танцев и несколькими гостиными, читальней и столовой. В этом же здании находилась прекрасная библиотека.
На зимний сезон советом старшин устанавливалась программа увеселений – простые танцевальные вечера, балы, маскарады и елка для детей. Когда‑то балы в Морском собрании отличались весельем и блеском и гости приезжали из Петербурга. Теперь эти балы были уже не те, но все же иногда бывали многолюдными. Недоставало молодых офицеров, которые служили на кораблях Действующего флота, а слушателям классов было не до балов.
Побывать в Морском собрании в Кронштадте было интересным для петербуржцев тем, что надо было добираться до него из Ораниенбаума по льду.
Для этих поездок существовали тройки, пары и одиночки. Последние назывались «вейками», и кучерами были финны. Лошадки у них были прекрасные, и при обещании хороших чаевых они доставляли в Ораниенбаум (отстоявший на девять километров) в полчаса. Правда, бывали случаи, что и вываливали на каком‑либо сугробе. В хорошую погоду такая поездка доставляла большое удовольствие. Но не всегда была хорошая погода, и если в пути застигала пурга, то иногда извозчики сбивались с пути и блуждали часами между Котлином и берегом. При этом случалось, что ездоки отмораживали конечности, а то и вообще замерзали. Еще хуже бывало, если проваливались в трещины. Впрочем, дорога была провешена елками и за ней следили особые сторожа. Опасным периодом являлась ранняя весна, когда ледоколы еще не могли пробиться, а лед давал промоины. В очень худые погоды сообщение прерывалось.
Я любил в хороший зимний день ехать по льду. Снег блестит, санки легко скользят по гладкой поверхности, копыта постукивают по льду, по сторонам летят комья снега. Только прячь лицо, а то комья снега могут больно ударить. Красиво кругом, и радостно на душе. По мере приближения к Ораниенбауму мороз начинает пробирать, ежишься от холода, а к вокзалу подъезжаешь и совсем замерзшим. Скорее несешься в буфет или теплый вагон – отогреться.
В ту зиму в Кронштадте зимовало несколько боевых кораблей, находившихся в ремонте, и в том числе «Адмирал Макаров». Это оживило и вечера Морского собрания.
Особенно оживленно прошел маскарад, оттого что главный командир [Кронштадтского порта] [вице‑] адмирал Р.Н. Вирен разрешил маскироваться и офицерам. Этим воспользовались офицеры с «Макарова», и целая группа явилась в самых смешных костюмах. Мобилизовали весь гардероб, который оказался под рукою, – оделись поварами, увешенными сосисками, «сандвичами», англичанами в тропическом одеянии и т. п. Наибольший эффект произвел один лейтенант, который оделся балериной – нацепил парик, надел трико телесного цвета и кисейное платье. При его огромном росте получилось чрезвычайно комично, но и как‑то не совсем эстетично. Адмирал Вирен был совсем шокирован и, отозвав его в сторону, приказал переодеться.
Не отставали и дамы. Появилась группа в одинаковых домино, которая затем их скинула и оказалась грибами‑мухоморами. Благодаря полной схожести всех костюмов никак нельзя было разобраться, та ли это компания или другая. Далее шли, как обычно, русалки, рыбачки, турчанки, бабочки, испанки и т. п.
Маскарады вообще всегда особенно располагали к веселью, и маски позволяли быть более откровенными. Как тогда говорили, можно было «заинтриговывать» кавалеров. Особенно шаловливые маски не задумывались интриговать и седовласых адмиралов, это очень ценивших. Им вспоминались прежние годы, когда у них на погонах были не орлы, а одна маленькая мичманская звездочка. Но эта скромная звездочка в дамском царстве имела больше успеха, чем адмиральские орлы.
После танцев мы с женой присоединились к макаровской компании. Приятно было опять оказаться в кругу старых соплавателей, и мы засиделись до тех пор, пока нас не попросили уйти, чтобы закрыть собрание.
Тон всему обществу в Кронштадте задавали главный командир и его жена. Когда эту должность занимал [вице‑] адмирал С.О. Макаров, то всем обществом руководила его жена, Капитолина Николаевна. Руководила она и мичманами, заведующими катерами главного командира, которые оказывались как бы адъютантами адмиральши и исполняли все ее поручения. Эти поручения были не по морской специальности, а по светской, но им всецело приходилось подчиняться воле своей веселой и энергичной командирши.
Теперь главным командиром был вице‑адмирал Р.Н. Вирен, доблестнейший и храбрейший офицер, рыцарь без страха и упрека. Это был суровый человек, который всегда служил примером исполнительности и долга. Офицеры и команды его очень боялись. Молодых офицеров он держал в большой строгости и часто делал выговоры, а то и сажал под арест – за небрежную одежду, неформенный галстук, за опоздание ему стать во фронт и за всякие погрешности по службе.
