И Гарин - Пророки и поэты
этого на основании наших более просвещенных взглядов... Разве нет
примеров, что гений смеется над всякою философиею и умеет представить
страшными для нашего воображения такие вещи, которые холодному
рассудку кажутся весьма смешными?
Таким поэтом является Шекспир, и, пожалуй, только он один. При
появлении его привидения в "Гамлете" волосы встают дыбом на голове,
все равно, прикрывают ли они мозг, верующий в духов или неверующий.
Просвещение отвергло художественные богатства Шекспира - символизм, мощь и глубину поэзии, полет фантазии, образную речь. Все это шло по разряду недостатков. Люди "здравого смысла" не могли понять Шекспира - человека, постигшего масштабы человеческого абсурда. Просвещение вычленяло рационализм и реализм Шекспира, именуемые "изображением подлинной природы". "Подлинной природой" была типизация, заповеди, точное следование "правилам": строй и плац. Сухой, рассудочный, безжалостный и бесчеловечный рационализм потому и породил столько фанатиков и утопистов, что тяготел к "приятности простоты". Поэзия, фантазия, смелость и сложность Шекспира раздражали поборников сей приятности. Век разума требовал от разума быть примитивным.
Гельвенианская идеология тотальной рационализации мало отличалась от идущей по ее стопам идеологии тоталитаризма. Просвещение и было его предтечей. В области художественного творчества эстетика уже несла на себе зачатки социалистического реализма: типичность (лицемерие), моральность (ханжество), поучение (насилие). С. Джонсон писал:
Шекспир допустил, что добродетельная Корделия, борющаяся за
правое дело, погибает, в противоречии с естественными понятиями о
справедливости, вопреки надеждам читателя...
И что вы думаете? На сценах шли тейтовские переделки "Короля Лира", заканчивающиеся спасением Корделии и восстановлением Лира на троне... Ничто не ново под Луной...
Пьеса, в которой порочные люди процветают, а добродетельные
страдают, несомненно может быть хорошей, ибо она верно изображает
порядок вещей в жизни; но так как все разумные люди естественно любят
справедливость, то я убежден, что соблюдение справедливости не портит
пьесу, и если в других отношениях она не менее совершенна, то публика
будет тем более удовлетворена конечным торжеством преследуемой
добродетели.
Кто сказал? Когда сказано?..
Буало, а за ним английские классики (Драйден, Поп) придерживались антиплатоновской эстетики, то есть считали несовместимыми трагическое и комическое начала.
Трагичное смешного - вечный враг.
С ним - тон комический несовместим никак...
Предвосхищая точку зрения Вольтера о "неправильности" творчества отца английской драмы, Александр Поп говорил о здании, построенном не по правилам: многое в нем кажется ребяческим, неуместным, несоответствующим его величию, но оценивать его по правилам Аристотеля - все равно что судить человека одной страны по законам другой. При всем негативизме Попа он точно определил "феномен Шекспира" - он был не столько имитатором, сколько инструментом природы.
При всем том Поп, Аддисон, Гей, Юнг, Филдинг категорически отвергли традицию исправлять и улучшать Шекспира, а Филдинг - и поиск у него несообразностей и огрехов, чем грешили Александр Поп и Сэмюэл Джонсон. Филдинг и Уильям Хогарт - два человека во всей Англии - защищали Шекспира таким, каким он был. Культ Шекспира, начавшийся с появлением "Рассуждений об оригинальности произведений" Э. Юнга и знаменитого предисловия С. Джонсона к собранию сочинений Шекспира, обязан широте взглядов автора "Тома Джонса", намного опередившего свое время.
Заслуга Филдинга не только в высмеивании примитивных адаптеров и комментаторов, но в мастерстве художника, позволившем многим великим писателям говорить о конгениальности Шекспира и Филдинга. Вслед за Теккереем, поставившим филдинговскую Амелию в ряд с героинями шекспировских пьес, на родство мотивов и персонажей Шекспира и Филдинга указывали Гете, Шиллер, Гоголь, Джордж Элиот и Бернард Шоу.
Эдуард Юнг реабилитировал Шекспира как природное чудо. Противопоставляя Бена Джонсона и Шекспира, он считал, что ученость - знание взаймы, гениальность - знание внутреннее, собственное. Будь Шекспир столь же учен, как Джонсон, он, возможно, не стал бы Шекспиром. Ученость не подменит Божий дар, которым сполна был наделен Лебедь Эйвона.
Шекспир не подливал воды в свое вино, не унижал своего гения
безвкусным подражанием. Шекспир дал нам Шекспира, и даже самый
прославленный из древних авторов не дал нам больше! Шекспир не сын их,
а брат.
Шекспир освоил две главные книги - природы и жизни, он знал их наизусть, и многие страницы из них вписал в свои творения. К тому же он знал два главных правила творца: познай и уважай себя. Шекспир был самим собой, что в соединении с даром глубокого проникновения в собственный внутренний мир и есть гениальность.
Джон Гей не скрывал шекспировских влияний. "Как это называется" он написал по следам "Сна в летнюю ночь" - как пьесу в пьесе. Фарс духов и хор Вздохов и Стонов - мотивы говорящей Стены и Лунного света. Сцена призраков повторяет макбетовского Банко. Темные мысли Макбета переданы образами тех злобных вещуний, призраки Гея - это преступные деяния сэра Роджера. Зачем трясете вы седыми головами? Вам меня не уличить! - восклицает Сэр Роджер. Тебе меня не уличить. Трясешь кровавыми кудрями ты напрасно, - говорит Макбет. В "Оперу нищих" Гея постоянно врываются слова и мотивы "Двенадцатой ночи" и "Юлия Цезаря". В письме Свифту Гей признается, что сцена ссоры Пичема и Локита - прямое подражание ссоре Брута и Кассия. Притом творческие почерки Гея и Шекспира своеобразны и неповторимы. Одна из тайн творчества в том и состоит, что те же слова и сцены в устах таких ярких индивидуальностей, как Шекспир и Гей, неповторимы. Не удивительно, что пьесы Гея, написанные через сто лет после смерти Шекспира, потрясали современников смелостью и новизной.
В конце XVIII-начале XIX века в работах английских почитателей Шекспира Э. Юнга, Э. Монтегью, И. Уэйтли, У. Ричардсона, М. Моргана закладывались предпосылки романтического преклонения перед Шекспиром, приобретшего в работах Колриджа и братьев Шлегель панегирический характер.
В "Оттоне Великом" гениальный юноша Д. Китс воскресил шекспировскую традицию исторической драмы, в которой, по словам Эдмунда Кина, "история часто выходит на большую лондонскую дорогу". Оттон - нечто вроде шекспировского Генриха V, а Конрад - вариация Клавдия, ярко выраженный макиавеллист, взявший себе за правило, что цель (власть) оправдывает средства.
Итак, я из опалы вышел невредимым!
Погибли те, кто на пути стоял,
За преступления меня венчают лавром,
За ложь - мне лорда громкий титул дан.
Шекспировские мысли, шекспировский стиль, шекспировский стих. Тот же пятистопный беглый стих, та же музыкальность, выразительность, свежесть, тот же шекспировский дух.
Никто из английских романтиков - ни Байрон, ни Шелли, ни Скотт,
ни Мур - не умел так, по-шекспировски, весомо, сочно, ярко живописать
природу или человеческие чувства, как это сделал Китc в своем сонете
"Девонширской девушке" или в оде "Осень".
Увлечение Китса Шекспиром безгранично:
...он видит в Шекспире учителя и вдохновителя; он счастлив, когда
находит в своем новом жилище старинный портрет драматурга; он изучает
произведения Шекспира с такой тщательностью, что обилие его пометок и
замечаний на полях стало предметом специального исследования; он
посвящает автору "Короля Лира" стихи; он рисует облик поэта, придавая
ему черты, приписываемые романтической критикой только Шекспиру; он
соглашается с Хэзлитом в том, что, кроме Шекспира, нам никого не
нужно.
Чувствуя свою близость к Шекспиру, Китс писал, что поэт должен держать свой ум "открытым" для всех мыслей - для восприятия внешних впечатлений и образов.
...у великого поэта чувство красоты побеждает все иные
соображения, или, вернее, уничтожает какие бы то ни было соображения.
Характеризуя Поэта, Ките рисует, в сущности, художественный образ Великого Барда:
Характер поэта (то есть такой характер, который присущ мне, если
мне вообще присущ какой бы то ни было характер...) лишен всякой
определенности. Поэт не имеет особенного "я", он все и ничто. У него
нет характера. Он наслаждается светом и тенью, он приходит в упоение
от дурного и прекрасного, высокого и низкого, богатого и бедного,
ничтожного и возвышенного. Он с одинаковым удовольствием создает Яго и
Имогену. То, что оскорбляет добродетельного философа, восхищает
поэта-хамелеона. Его тяга к темным сторонам жизни приносит не больше
вреда, чем пристрастие к светлым сторонам; и то и другое не выходит за
пределы умосозерцания. Поэт - самое непоэтичное существо на свете. У
