Андрей Буровский - Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии
При этом сама логика «провинциалов» и «столичников» совершенно различна. «Столичные» ревнители благочестия, во-первых, заботятся о СОДЕРЖАНИИ того, чему учит Церковь и что написано в богослужебных книгах. Во-вторых, они хотят, чтобы прихожане сами понимали службу и учились бы основам веры.
Для «провинциалов» же важно совсем другое. Для них священным является не только и даже не столько СОДЕРЖАНИЕ книги или службы, сколько ФОРМА. Священно не только содержание Библии, но и язык, на котором написана Библия. Если написать ее по латыни или даже на русском языке, но не по московским правилам грамматики, а по правилам грамматики нарождающегося украинского языка — то содержание Библии тоже окажется искажено. Это будет еретическая, «неправильная» Библия. Не потому, что в ее содержании допущены какие-то неточности — а потому, что она написана на латинском, польском или ином «неправедном» языке.
Изменения в церковную службу тоже вносить нельзя, потому что изменение ФОРМЫ есть само по себе грех и преступление — вне зависимости от того, что именно изменяется.
По этой же причине нельзя (по крайней мере, грешно) учить латинский язык; а уж если учить — то только после греческого, более праведного. Между прочим, всякое учение вообще сурово осуждалось «общественностью», и были случаи, когда ученики славяно-греческой школы просто вынуждены были забрасывать учебники, «издирать» свои тетради и бросать «книжное учение», чтобы не вступать в конфликт со всем своим кругом. Ведь всякий, кто учится чему-нибудь, неизбежно выламывается из ФОРМЫ, данной раз и навсегда мудрыми предками.
К тому же учиться, думать, сравнивать — означает уходить от мистического, не проговоренного словами познания Бога, мира и человека к другому, более европейскому, рациональному способу познания. Там, где форма и содержание — разные вещи, где они отделены друг от друга, нет и запрета на рациональное познание. Более того, познавать содержание, разными способами — даже лучше, потому что важно само содержание.
А если форма и содержание друг от друга НЕ ОТДЕЛЕНЫ? Тогда, получается, думать — это как-то даже опасно. Можно ведь этак ненароком прийти к чему-то, чего нет в традиции и что традиция не признает…
Характерно, что протопоп Аввакум, в своих обличительных писаниях помещая в аду Алексея Михайловича, Никона и всех своих врагов, туда же отправляет и всех греческих философов и ученых: Аристотеля, Диогена, Платона, Сократа. Всякие попытки учиться греческому и латыни он категорически запрещал всем своим духовным чадам.
В эти же времена, кстати, впервые на Руси слово «глупый» употребляется в положительном значении. Иван Вишенский в своем трактате «Зачапка мудраго латынника з глупым русином»[78] уверяет не только, что «латынского языка вседушне дьявол любит», но и что «глупым» быть хорошо. «Глупый» у Вишенского, конечно же, означает не современное «дурак». Слово употребляется в смысле, хорошо знакомом россиянину по сочинениям графа Льва Толстого, где «глупость» — это умение знать истину без рассуждений, превосходить ее умозрительно и не нуждаться в рациональных способах ее узнавания. Так (только у Толстого, конечно) знают истину те, кто не хочет «умствовать» и рассуждать.
У современного россиянина эта логика сразу же вызывает в память крик унтера из купринского «Поединка»: «Осмелюсь доложить, а тут вольноопределяющийся умствуют!» Впрочем, кому что, а страннице Феклуше и унтеру Пришибееву и правда лучше не думать: страшно гм… гм… страшно подумать, до чего они дорассуждаются.
Можно, конечно, отнести маниакальную вражду Аввакума к учению и учености на счет его собственной личной причины. Первоначально Аввакум должен был участвовать в «книжной справе» вместе с Никоном и его людьми. Но очень быстро был отстранен от этой работы по прозаической причине: он не знал греческого языка. Очень возможно, что «зелен виноград» — одна из причин ярости Аввакума и упорной ненависти к тому, чего он не желает понимать.
Но и в этом случае остается важнейшее различие между «столичными» и «провинциальными» священниками, да и мирянами, в их восприятии ФОРМЫ И СОДЕРЖАНИЯ службы и священных текстов. Не могу отделаться от мысли, что не потому протопоп Аввакум становится врагом латыни, что ее не знает. А скорее он не знает латыни из высоких принципиальных соображений; потому, что он ее враг.
Так один антимарксист, когда ему посоветовали все-таки прочитать Маркса — чтобы знать, против чего же он протестует, ясно ответил: «Никогда. Ни строчки». Вот и «неистовый протопоп» не читал никогда и ни строчки «неправедных» книг — в том числе и из страха погубить душу, прикоснувшись к «латынству».
Еще совсем недавно и в Москве думали точно так же, как в провинции. Ведь вынужден же был уехать в Западную Русь московский «первопечатник» Иван Федоров. Еще в 1627 году, когда малоросс Кирилл Ставровецкий привез в Москву свое «Учительное Евангелие» (сборник проповедей), московские книжники отнеслись к его книге резко отрицательно — и в огромной степени из-за правописания. Так, Кирилл Ставровецкий писал слово «Христови» вместо принятого в Московии «Христова» — по тем же правилам орфографии, которые приняты в современном украинском языке. «Скажи, противниче, — спрашивают его, — от кого та речь: «суть словеса «Христови»? Ежели Христова, для чего литеру переменил и вместо аза иже напечатал»?[79]
Московские книжники считают «неправильную» форму имени Христова убедительным свидетельством неправославия Кирилла, впадения его в ересь. А «неправильный» текст, по их мнению, исходит уже не от Христа, а от дьявола. Об этом свидетельствует уже обращение: «противниче» — то есть враг. Книга Кирилла Ставровецкого была торжественно предана огню, поскольку ее слог (именно слог!) был признан еретическим.
По-видимому, в самой Москве произошло «что-то» очень важное за двадцать лет: между 1627 и 1649 годами. Появилась группа влиятельных столичных священников и мирян, которые уже не считают «противниками» и «еретиками» тех, кто пишет одну буку «неправильно» и, следовательно, «неправедно».
«Нам, всем православным христианам, подобает умирати за един аз, его же окаянный враг выбросил из Символа», — писал диакон Федор. Речь шла о том, что патриарх Никон вместо того, чтобы писать в Символе веры «Рожденна, а не сотворенна», стал писать «Рожденна, не сотворенна», приблизив текст к современному русскому языку.
Это не пустые слова — дьякон Федор действительно отдал жизнь за свое исповедание веры, принял мученическую смерть на костре вместе с протопопом Аввакумом, Епифанием и Лазарем — духовными вождями Раскола.
В чем крылась ошибка?Самое пикантное в реформах Никона то, что в принципиальных вероисповедных вопросах правы были не никонианцы, а как раз старообрядцы. Никон заявил ведь не о сближении московской Церкви с остальными православными. На самом-то деле он стремился вовсе не к возвращению к древлему благочестию, а к тому, чтобы учесть изменения, происходившие в православии за двести лет изоляции.
Но заявлено-то было именно «возвращение»! Наверное, другого выхода и не было у Никона (и у царя Алексея Михайловича). Откровенное провозглашение такой цели могло бы вызвать набат, восстание, бунт, уход в раскол не трети населения, а 90 %. Но, произнеся лозунг «выправления» и «возвращения» назад, реформаторы страшно «подставились».
Потому что в IX–XI вв., когда шло становление русского православия, в Византии крестились не тремя перстами, а двумя. Это нравы православных во всем мире изменились, а на Московской Руси, изолировавшей себя от мира, сохранили верность старине.
Причем католики долгое время тоже крестились двумя перстами. Стоит посмотреть на фигуры святых в Нотр-Дам-де-Пари, в церкви Сен-Жермен Л'Осекруа и других старинных, до XV века, церквах Парижа. Везде двоеперстие!
Тем самым самая главная идея реформы ставится под сомнение.
В 1649 году на Восток был послан иеромонах Арсений Суханов и привез оттуда около 700 экземпляров богослужебных рукописей: для «книжной справы». Но это были не древние, а новые греческие книги, и именно с тем, что появилось в последние века, Никон сверял русские богослужебные книги. И он, и царь, по сути дела, просто обманывали подданных. Вопрос: для чего?
Дьякон Федор Иванов, «соузник» протопопа Аввакума, прекрасно понимал, что «справа» ведется вовсе не по «старинным и греческим и славянским книгам», как торжественно утверждалось в первом праведном «Служебнике», а по новым греческим, и писал в челобитной царю: «А нынешние книги, что посылал покупать патриарх Никон в Грецию, с которых ныне переводят, словут греческие, а там печатают те книги под славтью богоотступного папы римского в трех градех: в Риме, в Париже и в Венеции, греческим языком, но не по древнему благочестию. Того ради зде переведенные со старыми несогласны, государь, и велия смута».
![Альфред Ван Вогт - Чудовище / The Monster [= Пятый вид: Загадочное чудовище; Воскресшее чудовище; Возрождение]](/uploads/posts/books/60190/60190.jpg)